Анкра, Джозеф Артур

Джозеф Артур Анкра Joseph Arthur Ankrah<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Ганы
24 февраля 1966 — 2 апреля 1969
Предшественник:	Кваме Нкрума
Преемник:	Аквази Аманква Африфа
Председатель Национального совета освобождения Ганы
24 февраля 1966 — 2 апреля 1969
Предшественник:	пост учреждён
Преемник:	Аквази Аманква Африфа
Министр иностранных дел Ганы
19 июня 1966 — 13 марта 1967
Предшественник:	Алекс Квейсон-Секки
Преемник:	Джон Харли
Вероисповедание:	христианство методистского толка
Рождение:	18 августа 1915(1915-08-18) Аккра, Британский Золотой Берег
Смерть:	25 ноября 1992(1992-11-25) (77 лет) Аккра, Гана
Отец:	Сэмуэл Пол Кофи Анкра
Мать:	Беатрис Абаши Куэйнор
Супруга:	Милдред Кристина Акосивор Фугар
Профессия:	военный
Военная служба
Звание:	лейтенант (1947), майор (1956), полковник (1960), бригадный генерал (1961), генерал-майор (1961), генерал-лейтенант (1966)
Командовал:	командир роты 1-го пехотного батальона (1956-1957), командир 1-го пехотного батальона (1957 - 1960)

Джозеф Артур Санку Анкра (англ.  Joseph Arthur Ankrah, 18 августа 1915, Аккра, Британский Золотой Берег — 25 ноября 1992, Аккра, Гана) — ганский политический и военный деятель, председатель правящего Национального совета освобождения Республики Гана в 1966 — 1969 годах, руководитель военного переворота 24 февраля 1966 года, приведшего к свержению первого президента страны Кваме Нкрумы.

Биография

Джозеф Артур Анкра родился 18 августа 1915 года в Аккре в семье надзирателя Христианского миссионерского общества Сэмуэля Пола Кофи Анкры (англ. Samuel Paul Cofie Ankrah) и Беатрис Абаши Куэйнор (англ. Beatrice Abashie Quaynor), занимавшейся торговлей. Его семья имела давние военные традиции, к ней принадлежали Нии Эйи Коркор Секай Анкра (англ.  Nii Ayi Korkor Sekye Ankrah) из народности га и Нии Ото Брафо I (англ.  Nii Oto Brafo I), которого некогда англичане, голландцы и датчане признавали местным фельдмаршалом на территориях нынешней Области Большой Аккры.

Учёба и спорт

В 1921 году шестилетнего Джозефа отдали на обучение в Уэслианскую методистскую школу англ. Wesleyan Methodist School в Аккре, где за свои лидерские качества он получил прозвище Ankrah Patapaa. В 1932 году он поступил в частную Аккрскую академию, одну из ведущих средних школ Ганы, а в 1937 году получил сертификат Кембриджской школы англ.  Cambridge School как подающий надежды спортсмен, проявивший себя в период школьной учёбы. Начав спортивную карьеру в юношеском футбольном клубе «Аврора», в конце 1930-х годов юный Анкра уже профессионально играл в самом крупном и старейшем клубе Ганы «Аккрские дубовые сердца» (англ.  Hearts Of Oak SC). Нападающий левого крыла, известный как «Джо» (Joe) Анкра, он полностью отдал себя футболу, однако начавшаяся Вторая мировая война изменила его планы.

Военная карьера

В 1939 году Джозеф Анкра был мобилизован рядовым в британские Королевские пограничные войска Западной Африки. В 1940 году его бригаду отправили Восточную Африку для участия в боевых действиях против итальянской армии в Абиссинии, однако Анкру оставили в Аккре, где он занял пост в канцелярии (Records Office), продолжив играть за клуб «Аккрские дубовые сердца» Получив чин уорент-офицера 2-го класса, он, тем не менее, нашёл работу чиновника слишком унылой и стал добиваться разрешения начать офицерскую карьеру. Поскольку все офицерские должности в вооружённых силах Британского Золотого Берега занимали англичане, Анкре понадобилось немало усилий и времени, чтобы добиться своего. Только в октябре 1946 года его направляют на военные курсы в Тамале и Теши, а затем посылают на офицерские кадетские курсы в Мэншфилде, Великобритания англ.  Marshfield Officer Cadets Training Unit.

В феврале 1947 года Джозеф Анкра закончил обучение, и, получив чин лейтенанта, стал первым офицером, уроженцем Золотого Берега. Вернувшись на родину, он был направлен в штаб-квартиру военного округа в Аккре и был назначен главным инструктором учебных курсов. Однако продвижение по служебной лестнице в колониальной Гане оказалось долгим. Только через 9 лет, в 1956 году Анкра получил чин майора и был назначен командиром роты в 1-м пехотном батальоне в Тамале. После того как в следующем году Гана получила независимость, Джозеф Анкра получил чин подполковника и должность командира батальона, а в августе 1960 года, конкурируя с англичанами, продолжавшими составлять основу офицерского корпуса Ганы — полковника.

Конго

В том же году полковник Анкра был направлен в получившую независимость Республику Конго (Леопольдвиль) в составе сил ООН по поддержанию мира. Там он занял пост помощника командира ганского контингента генерал-майора Генри Т. Александера со штабом в Лулуаборге, Касаи. Александер характеризовал Анкру как самого боевого и жестокого солдата Ганы, невероятно решительного и беспощадного в ситуациях, требующих насильственных акций. Осенью 1960 года, по собственной инициативе и рискуя собственной жизнью, он спас конголезского лидера Патриса Лумумбу от преследовавших его солдат национальной армии. В 1961 году полковник Анкра единственным из ганских военных был награждён Военным крестом за непревзойдённую храбрость, произведён в бригадные генералы и, по возвращении из Конго, назначен заместителем начальника штаба обороны Ганы.

Во главе армии Ганы. Опала

В декабре того же 1961 года президент Ганы Кваме Нкрума начал чистку вооружённых сил от британских офицеров и уволил генерала Александера из ганской армии. Генерал Джозеф Анкра стал командующим армией Ганы и второй раз за год получил следующее воинское звание — генерал-майора. Однако в июле 1965 года Кваме Нкрума заподозрил Анкру в нелояльности и участии в заговоре, снял его с должности и уволил из армии. Полгода уволенный генерал работал на второстепенной гражданской должности директора Национального инвестиционного банка, пока ситуация вновь не обернулась в его пользу.

Во главе страны

24 февраля 1966 года командир 2-й пехотной бригады полковник Эммануэль Кваси Котока при поддержке генерального инспектора полиции Джона Харли и по плану майора Аквази Аманквы Африфы сверг левый режим Кваме Нкрумы. Опальный генерал Джозеф Артур Анкра, обладавший в армии непререкаемым авторитетом стал председателем Совета национального освобождения в чине генерал-лейтенанта и главой государства. Он заявил:

Этот важный шаг был сделан, потому что не было другого способа вернуть народу Ганы блага свободы, правосудия, счастья и процветания, за которое все мы так долго боролись. Предпринимая этот смелый шаг ганские вооружённые силы и ганская полиция опирались на особо оберегаемую традицию народа Ганы, традицию, согласно которой лидер, потерявший доверие и поддержку своего народа и прибегающий к произвольному использованию власти, должен быть свергнут.

Оригинальный текст (англ.)  

This grave step was taken because no other means was available to restore to the people of Ghana the blessings of liberty, justice, happiness, and prosperity for which we all have struggled for so long. In taking bold steps, the Ghana armed forces and the Ghana police service acted in accord with the most treasured tradition of the people of Ghana, the tradition that a leader who loses the conference and support of his people and resorts to the arbitrary use of power should be deposed.

Через год, после попытки военного переворота 17 апреля 1967 года и гибели Котоки, Анкра также взял на себя обязанности главнокомандующего вооружёнными силами Ганы. Новый режим свернул начатые Нкрумой социалистические преобразования, сократил бюджет, прекратил строительство промышленных объектов и морских портов, заморозил зарплаты, начал приватизацию большинства из 55 государственных предприятий. Была продана треть от 148 государственных ферм, лишены дотаций кооперативы, ликвидированы бесплатное среднее образование и медицинское обслуживание. Из страны выехали все советские специалисты, были разорваны дипломатические отношения с Кубой и Гвинеей, закрыты диппредставительства Ганы в социалистических странах. Однако политика Анкры и его соратников со временем утратила всякую популярность. 26 февраля 1968 года «The Ghanaian Times» писала по случаю второй годовщины переворота — «Люди, которые приветствовали военно-полицейскую ось в начале 1966 года и соревновались в хвалах и панегириках… кажутся теперь разочарованными режимом, хотят его быстрейшего ухода». Совет национального освобождения принял решение провести свободные выборы и передать власть гражданскому правительству.

Зарубежные поездки Джозефа Анкры

• Великобритания, ФРГ и США — сентябрь 1967 года.
• Верхняя Вольта, Берег Слоновой Кости, Нигер, Того и Дагомея — январь-февраль 1968 года;
• Берег Слоновой Кости — сентябрь 1968 года.

Неожиданный уход

В начале 1969 года Джозеф Анкра, решивший выставить свою кандидатуру на президентских выборах, вступил в сговор с нигерийским бизнесменом Францем Нзеребе (Franz Nzerebe), которому НСО поручил провести опросы общественного мнения. Нзеребе представил НСО данные, согласно которым Анкра являлся самым популярным политиком Ганы, опережая и генерала Африфу и знаменитого оппонента Нкрумы профессора Кофи Бусиа. Инициированное Африфой расследование установило, что Анкра получал деньги от частных иностранных фирм, а часть средств была им передана Францу Нзеребе, что могло повлиять на результаты его опросов. Сумма полученных Анкрой взяток, согласно правительственным данным, приближалась к 30 000 долларов.

Вызванный на заседание Совета национального освобождения, Анкра объяснил эти финансовые махинации тем, что хотел финансировать исследования общественного мнения, чтобы определить свои шансы на президентство. Затем он признался, что хотел передать деньги некоторым политикам, имена которых сообщил членам НСО в конфиденциальном порядке. Скандал решил политическую судьбу главы государства — 2 апреля 1969 года было опубликовано официальное сообщение НСО о добровольной отставке генерал-лейтенанта Джозефа Анкры с посты главы государства после того, как он на заседании Совета «признал свою полную ответственность за этот прискорбный инцидент».

Джозеф Анкра был уволен из армии и остался в столице, где стал жить частной жизнью, не вмешиваясь в политику. Он без особых осложнений пережил три военных переворота, репрессии 1979 года, когда были расстреляны три бывших главы государства, крах двух республик и застал рождение Четвёртой республики.

Джозеф Артур Анкра скончался 25 ноября 1992 года в Аккре.

Личная жизнь

В 1965 году Анкра женился в третий раз, на Милдред Кристине Акосивор Фугар Акозиуор Фугар (12 июня 1938 — 9 июня 2005). В общей сложности у него было 18 детей.

Литература

• Джозеф Анкра //Африка. Энциклопедический справочник т.2 /М.1987 — С.271.
• Джозеф Анкра (биографическая справка)// Ежегодник Большой советской энциклопедии. 1967 / М. Советская энциклопедия, 1967 — С.600.
• Мирский Г. И. Армия и политика в странах Азии и Африки. / М.1970
• Ocran, Albert Kwesi (1968). A Myth Is Broken: An Account of the Ghana Coup d’Etat of 24 February 1966. Longmans. ISBN 978-0582645233.  (англ.)
• Jackson, Kofi A. (April 1999). When Gun Rules. Woeli Pub Serv. ISBN 978-9964978570.  (англ.)
• Killick, T. (1978), Development Economics in Action: Economic Policies in Ghana, London: Heinemann, 392 pages  (англ.)
• Wolf-Rüdiger Baumann, Gustav Fochler-Hauke: Biographien zur Zeitgeschichte seit 1945. Fischer-Taschenbuch-Verlag, Frankfurt am Main 1985, ISBN 3596245532 (Jubiläumsband zur 25. Ausgabe des «Fischer-Weltalmanachs»)  (нем.)

Отрывок, характеризующий Анкра, Джозеф Артур

Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.


На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.