Аннадурдыев, Ахмет

Ахмет Аннадурдыев
Дата рождения	1915(1915)
Место рождения	аул Первый Геокча, Закаспийская область, Российская империя
Дата смерти	6 ноября 1975(1975-11-06)
Место смерти	город Мары, Марыйская область, Туркменская ССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя СССР СССР
Род войск	инженерные войска
Годы службы	1941-1946
Звание	старшина
Часть	в годы Великой Отечественной войны: 84-й отдельный мото-инженерный батальон 222-й инженерно-сапёрный батальон
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Ахмет Аннадурдыев (1915—1975) — советский военнослужащий. В Рабоче-крестьянской Красной Армии служил с июня 1941 года по май 1946 года. Воинская специальность — сапёр. Участник Великой Отечественной войны. Полный кавалер ордена Славы. Воинское звание на момент демобилизации — старшина.

Биография

До войны

Ахмед Аннадурдыев родился в 1915 году в ауле Первый Геокча Мервского уезда Закаспийской области Российской империи (ныне аул Геокча Векильбазарского этрапа Марыйского велаята Республики Туркменистан) в семье дехканина. Туркмен. Окончил семь классов средней школы № 6. До призыва на военную службу работал в колхозе имени Г. Димитрова сначала трактористом, затем бригадиром.

Под Москвой

В ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии А. Аннадурдыев был призван Марыйским районным военкоматом Туркменской ССР 26 июня 1941 года. В городе Мары в это время готовился к отправке на фронт 27-й механизированный корпус, и Ахмета определили рядовым бойцом во входивший в состав корпуса 84-й мотоинженерный батальон. В июле 1941 года части корпуса прибыли на Западный фронт и участвовали в боях за Смоленск, а его военные инженеры в это время обустраивали Можайскую линию обороны. Здесь на ближних подступах к Москве красноармеец А. Аннадурдыев 12 октября 1941 года принял первый бой с врагом. Затем участвовал в оборонительных боях в районе Тарусы, Тульской и Калужской наступательных операциях Битвы за Москву. В конце декабря 1941 года после кровопролитных сражений сильно поредевший 84-й отдельный мотоинженерный батальон был выведен в тыл, где после доукомплектования его личный состав до лета 1942 года занимался боевой учёбой. Вместе с неопытными новобранцами сапёрное дело осваивал и Ахмет Аннадурдыев.

На жиздринском направлении

В июле 1942 года 84-й ОМИБ под командованием майора И. П. Флегентова вернулся на Западный фронт и занял позиции на рубеже Котовичи — Зимницы в полосе обороны 16-й армии. Красноармеец Аннадурдыев отличился уже в первые дни пребывания на фронте. Готовилась танковая атака на позиции противника. В ночь с 4 на 5 июля 1942 года группа сапёров 3-й инженерной роты батальона вела инженерную разведку в районе безымянного ручья в 2 километрах юго-западнее посёлка Слободка. Сапёрам необходимо было наметить место переправы для танков и убедиться в отсутствии мин. Несмотря на методичный обстрел с немецкой стороны, сапёр Аннадурдыев обнаружил и снял три противотанковые мины. После этого Ахмет лично провёл танки 146-й танковой бригады через минное поле по проделанному сапёрами проходу. 7 июля, работая в условиях бомбёжки с воздуха, красноармеец Аннадурдыев эвакуировал с поля боя несколько подбитых во время атаки танков. Бои на жиздринском направлении приняли позиционный характер. В операциях местного значения бойцы 84-го отдельного мотоинженерного батальона осуществляли инженерное сопровождение стрелковых и моторизованных соединений во время боёв за улучшение позиций, участвовали в минной войне, ремонтировали инженерные заграждения и восстанавливали разрушенные вражеской авиацией и артиллерией объекты инфраструктуры, проделывали проходы в минных полях и инженерных заграждениях для выдвижения к переднему краю противника разведывательных и диверсионных групп. К концу 1942 года ушедшего на повышение Ивана Павловича Флегентова на посту командира батальона сменил майор Н. В. Астафуров, который превратил батальон в одно из лучших инженерных подразделений фронта. Позднее начальник инженерных войск 11-й гвардейской армии гвардии полковник Н. Т. Держицкий так отзывался о батальоне:

Высокая дисциплина, боевая спайка, смелость личного состава — таковы характерные качества 84 ОМИБ

— ЦАМО, ф. 33, оп. 686044, д. 1698.

В ходе предпринятого в феврале 1943 года наступления 16-й армии батальон обеспечил продвижение танков, за что получил высокую оценку от командиров танковых частей. В этом была и большая личная заслуга красноармейца А. Аннадурдыева. 22 февраля 1943 года сапёрное отделение 3-й инженерной роты, в составе которого воевал Ахмет, получило боевой приказ проделать проходы в минных полях противника на высоте 226,6 в 1 километре западнее населённого пункта Буда-Монастырская. Красноармеец А. Аннадурдыев, увлекая личным примером бойцов за собой, приблизился к траншеям противника на расстояние 30-40 метров. Немцы обнаружили сапёров и открыли по ним шквальный пулемётный и ружейный огонь, но Ахмет, не обращая внимания на опасность, упорно продолжал выполнять задание. Вскоре сапёры наткнулись на участок с установленными на нём деревянными противотанковыми минами ранее неизвестного образца. Это вызвало замешательство среди бойцов, но Ахмет не растерялся. Он быстро разобрался с минно-взрывным устройством и лично обезвредил двадцать три немецких «сюрприза». В ночь с 23 на 24 февраля 1943 года красноармеец А. Аннадурдыев в составе группы сапёров вновь работал на передовой. Группе была поставлена задача проложить колонный путь от высоты 226,6 до деревни Ливадия и произвести разведку инженерных заграждений противника. Бойцы группы сумели подобраться к позициям противника на 20 метров, но всё же были обнаружены и попали под ураганный пулемётный и миномётный огонь. Все сапёры погибли. В живых остался только Ахмет, который продолжал в одиночку выполнять задание. Немцы решили захватить в плен советского сапёра, но он смело вступил в бой с многократно превосходящим по численности врагом и огнём из автомата уничтожил одиннадцать вражеских солдат. Увлечённые возможностью взять языка, немцы не заметили, что на помощь Аннадурдыеву подошёл взвод автоматчиков. В итоге они сами были окружены и взяты в плен. Возвращаясь в часть, Ахмет услышал стоны тяжело раненого бойца. Им оказался секретарь президиума комсомольской организации красноармеец Калев. Несмотря на сильную усталость после выполнения боевого задания, Аннадурдуев взял раненого на плечи и нёс его четыре километра до ближайшего медпункта.

В наступлении

Хорошо зарекомендовавший себя в боях на жиздринском направлении красноармеец А. Аннадурдыев весной 1943 года получил сержантское звание и принял под командование отделение сапёров своего батальона. Активных боевых действий в это время в полосе обороны 16-й (с 16 апреля 1943 года — 11-й гвардейской) армии не велось, но у сапёров было много работы, особенно в мае, в период подготовки к сражению на Курской дуге. Ахмет со своими бойцами совместно с другими отделениями строил мосты для прохода тяжёлых танков КВ, оборудовал броды, вёл разведку вражеских инженерных заграждений. 8 июля 1943 года 11-я гвардейская армия перешла в наступление в рамках Орловской операции. Бойцы 84-го отдельного мотоинженерного батальона осуществляли инженерное сопровождение танковых соединений и не допустили ни одного подрыва боевых машин на минах в глубине обороны противника. Бойцы батальона, в том числе и отделение сержанта Аннадурдыева, также произвели разминирование нескольких населённых пунктов. В конце июля 1943 года 11-я гвардейская армия была передана в состав Брянского фронта и продолжила наступление в рамках Брянской операции. За время освобождения Брянского промышленного района сапёрами батальона было построено около десяти мостов и переправ, снято более 2000 противотанковых мин.

В ходе Брянской операции Н. В. Астафурова на посту командира батальона сменил капитан Д. П. Фродин. В это же время 84-й отдельный мотоинжененерный батальон был придан 50-й армии. Бойцы батальона обеспечили успешное форсирование Десны подразделениями 380-й стрелковой дивизии, затем оказывали инженерную поддержку 3-й гвардейской кавалерийской дивизии 2-го гвардейского кавалерийского корпуса и непосредственно участвовали в отражении вражеских контратак. С началом Гомельско-Речицкой операции батальон был передан в состав 63-й армии Белорусского фронта и осуществлял переправу её частей на плацдарм на правом берегу реки Сож. Сержант А. Аннадурдыев отличился в период боёв за расширение плацдарма в районе города Ветка. 13 ноября 1943 года Ахмет исполнял обязанности начальника грузового парома. Группе противника в этот день удалось просочиться на берег реки и занять позиции всего в 300 метрах от места переправы. Они сразу же открыли яростный огонь по парому. Несколько лодок были повреждены и стали наполняться водой. Сержант Аннадурдыев под огнём врага организовал быстрое устранение пробоин и откачку воды, благодаря чему все находившиеся на пароме грузы были своевременно доставлены на правый берег.

Бои в Полесье

Укрепившись в течение зимы 1944 года в юго-восточных областях Белорусской ССР, войска Белорусского (с 16 апреля 1944 года — 1-го Белорусского) фронта начали подготовку к летнему наступлению в Полесье. К июню в инженерных частях фронта произошли изменения: отдельные армейские и фронтовые сапёрные подразделения получили новую нумерацию и были сведены в бригады. Батальон, в котором служил сержант А. Аннадурдыев, стал 222-м инженерно-сапёрным батальоном и вошёл в состав 38-й инженерно-сапёрной бригады 61-й армии. В период наступления армии на барановичско-брестском направлении в рамках операции «Багратион» с 3 по 20 июля 1944 года личный состав 222-го инженерно-сапёрного батальона, преодолевая многочисленные водные преграды и болота Полесья, обеспечил быстрое продвижение армейской ударной группировки, наведя наплавные и построив постоянные мосты через Стырь в районе деревни Вуйвичи, Припять в районе урочища Душегуб и Днепровско-Бугский канал в Городище. Возведённые сапёрами под артиллерийским огнём противника два моста через Мухавец обеспечили стремительное продвижение советских войск к Кобрину. Сержант А. Аннадурдыев в ходе всей наступательной операции находился непосредственно в боевых порядках пехоты. 12-13 июля 1944 года Ахмет произвёл маршрутное разминирование на протяжении пяти километров, обезвредив при этом 51 мину, два полевых фугаса и 6 авиабомб, установленных на натяжное действие. В районе деревни Городец восточнее Кобрина 18 июля он в ночных условиях произвёл маршрутное разминирование на протяжении шести километров, сняв 150 оставленных немцами гранат-сюрпризов и обезвредив фугас весом до 500 килограммов. Благодаря отличной подготовке и огромному боевому опыту сержант Аннадурдыев справился с заданием на два часа раньше срока, чем обеспечил быстрое продвижение вперёд стрелковых подразделений. За большой вклад в освобождение белорусского Полесья 222-й инженерно-сапёрный батальон получил почётное наименование «Кобринский», а 38-я инженерно-сапёрная бригада стала именоваться «Пинской».

Орден Славы III степени

В конце июля 1944 года 61-я армия была выведена в резерв и позднее переброшена в Прибалтику, где 13 сентября была включена в состав 3-го Прибалтийского фронта и принимала участие в боях за Ригу. На протяжении всей Рижской операции командир сапёрного отделения старший сержант А. Аннадурдыев находился в передовых частях армии и способствовал преодолению стрелковыми частями глубокоэшелонированной и сильно укреплённой обороны противника. 5 октября 1944 года на подступах к городу Сигулда Ахмету было поручено специальное задание проделать проход в усиленных проволочных заграждениях и минных полях немцев. Задача осложнялась тем, что каждым метр немецкой линии обороны был пристрелян снайперами, но это не остановило сапёра. Взяв с собой двух опытных бойцов, Ахмет быстро выдвинулся к проволочным заграждениям и вырезал три секции колючей проволоки, лично обезвредив при этом 6 мин. Продолжая продвигаться вперёд под постоянным обстрелом со стороны немцев, сапёры проделали проходы через четыре минных поля, сняв 32 вражеские мины.

12 октября на ближних подступах к Риге на пути советских войск оказалась межозёрная протока. Старшему сержанту Аннадурдыеву было поручено разведать подступы к водной преграде и наметить место для переправы. Выдвинувшись с группой разведчиков в заданный район, Ахмет сумел вплотную подобраться к железнодорожному мосту. Осмотр моста показал, что после незначительного ремонта он будет вполне пригоден для переправы стрелковых частей. Своевременно доставленная разведчиками ценная информация позволила командованию армии быстро перебросить пехоту на другой берег протоки и выйти на восточную окраину Риги. За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество старший сержант Ахмет Аннадурдыев приказом от 29 декабря 1944 года был награждён орденом Славы 3-й степени (№ 239698).

Орден Славы II степени

Во время Рижской операции был контужен командир 222-го инженерно-сапёрного батальона Н. В. Фродин. Его место занял капитан Н. А. Ладис, который руководил соединением до конца войны. В декабре 1944 года 38-я инженерно-сапёрная бригада в составе 61-й армии была переброшена на 1-й Белорусский фронт и незадолго до начала Висло-Одерской стратегической операции была введена на Магнушевский плацдарм. Старший сержант А. Аннадурдыев отличился в самом начале Варшавско-Познанской фронтовой операции. В сложных условиях боевой обстановки он хорошо организовал работу своего отделения. В ночь с 13 на 14 января и днём 14 января 1945 года в районе населённого пункта Грабув-Залесны (Grabów Zaleśny) он личным примером воодушевлял своих бойцов на выполнение боевой задачи по организации проходов в минных полях и инженерных заграждениях противника, в результате чего приказ командования был выполнен отделением досрочно. В ходе наступления в глубине немецкой обороны старший сержант Аннадурдыев со своими бойцами шёл впереди штурмовых групп и под сильным огнём неприятеля проложил им путь до третьей линии вражеской обороны, не допустив ни одного подрыва на минах. Приказом от 21 марта 1945 года Ахмет Аннадурдыев был награждён орденом Славы 2-й степени (№ 6180). За отличие в боях и умелое руководство подразделением ему вскоре было присвоено звание старшины.

Орден Славы I степени

После разгрома варшавской группировки противника и освобождения Варшавы 61-я армия перешла довоенную германско-польскую границу и вступила в Померанию. Чтобы ликвидировать угрозу со стороны группы армий «Висла», советское командование перед решительным броском на Берлин провело Восточно-Померанскую операцию, в ходе которой 222-й инженерно-сапёрный батальон осуществлял переброску частей 61-й армии на северный берег реки Ина и обустраивал армейскую военную инфраструктуру. После успешного завершения операции армия генерал-полковника П. А. Белова была передислоцирована на Одер в район населённого пункта Цеден, где начала подготовку к Берлинской операции. В период с 10 по 18 апреля сапёры капитана Н. А. Ладиса самоотверженно работали на переправе через Одер, обеспечив захват плацдарма на западном берегу реки и его расширение. После форсирования водной преграды подразделения 61-й армии оказались зажаты в своеобразном мешке, образованном основным руслом Одера и его рукавом Альте-Одером. Необходимо было срочно произвести разведку западного берега Альте-Одера и найти относительно безопасные места для наведения мостов, чтобы дать возможность войскам развить наступление. Эта ответственная задача была поручена самому опытному сапёру-разведчику батальона старшине А. Аннадурдыеву. Взяв с собой двух бойцов, в ночь на 20 апреля 1945 года Ахмет на резиновой надувной лодке начал переправу через Альте-Одер в районе города Бад-Фрайенвальде. Противник освещал реку осветительными ракетами и вёл неприцельный, но интенсивный огонь. Сапёры были всего в двадцати метрах от берега, когда рядом с ними разорвался снаряд. Пробитая осколками лодка быстро затонула, и советские солдаты оказались в ледяной воде. Ахмет был ранен, но с помощью боевых товарищей сумел выбраться на берег. Сделав перевязку, старшина Аннадурдыев со своими бойцами проник в тыл противника. В течение дня сапёры-разведчики вели наблюдение за врагом, неоднократно меняя наблюдательную позицию. Ими было выявлено несколько десятков огневых точек, нанесены на карту оборонительные позиции немцев. Ценные разведданные были своевременно доставлены в штаб армии, и утром 20 апреля советские артиллеристы и миномётчики нанесли по обнаруженным сапёрами целям сокрушительный удар. Под его прикрытием инженерные роты 222-го инженерно-сапёрного батальона быстро навели два наплавных моста из НЛП через Альте-Одер и обеспечили быстрый проход войск, что способствовало успешному взятию города Бад-Фрайенвальде.

Развив стремительное наступление на Эберсвальде и Зандау, 61-я армия сломила сопротивление врага и, обойдя Берлин с севера, 2 мая 1945 года вышла к реке Эльбе юго-восточнее города Виттенберге. Здесь старшина А. Аннадурдыев завершил свой боевой путь. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946 года Ахмет Аннадурдыев был награждён орденом Славы 1-й степени (№ 1674).

После войны

После окончания Великой Отечественной войны старшина А. Аннадурдыев ещё год служил в Красной Армии. Демобилизовавшись в мае 1946 года, Ахмет вернулся на родину. До 1971 года служил в системе МВД Туркменской ССР. В 1971—1974 годах работал во Всесоюзном промышленном объединении по газификации в городе Мары. Умер Ахмет Аннадурдыев 6 ноября 1975 года.

Награды

• Орден Красного Знамени (23.05.1943)
• Орден Отечественной войны 2-й степени (29.08.1944)
• Орден Красной Звезды (11.01.1944)
• Орден Славы 1-й степени (29.12.1944)
• Орден Славы 2-й степени (21.03.1945)
• Орден Славы 3-й степени (15.05.1946)
• Медали, в том числе:

Медаль «За боевые заслуги» (28.08.1942)

Медаль «За оборону Москвы»

Документы

• [podvignaroda.mil.ru/ Общедоступный электронный банк документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»]. номера в базе данных:

[www.podvignaroda.ru/?n=19788872 Орден Красного Знамени (архивный реквизит 19788872)].

[www.podvignaroda.ru/?n=33426090 Орден Отечественной войны 2-й степени (архивный реквизит 33426090)].

[www.podvignaroda.ru/?n=21877516 Орден Красной Звезды (архивный реквизит 21877516)].

[www.podvignaroda.ru/?n=23144167 Орден Славы 2-й степени (архивный реквизит 23144167)].

[www.podvignaroda.ru/?n=39500203 Орден Славы 3-й степени (архивный реквизит 39500203)].

[www.podvignaroda.ru/?n=11509474 Медаль «За боевые заслуги» (архивный реквизит 11509474)].

Литература

• [www.az-libr.ru/Persons/000/Src/0003/52ae4eca.shtml Кавалеры ордена Славы трех степеней: Краткий биографический словарь] / Пред. ред. коллегии Д. С. Сухоруков. — М.: Воениздат, 2000. — 703 с. — ISBN 5-203-01883-9.
• Лобода В. Ф. Солдатская слава. Кн. 2. — М.: Военное издательство, 1967. — С. 19. — 352 с.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=11557 Аннадурдыев, Ахмет]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Аннадурдыев, Ахмет

Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.