Анна София Датская

Анна София Датская дат. Anna Sophie af Danmark нем. Anna Sophie von Dänemark<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет вероятно кисти Ботшильда (1860-е). Галерея старых мастеров, Дрезден</td></tr>
Курфюрстина Саксонская
22 августа 1680 — 12 сентября 1691
Предшественник:	Магдалена Сибилла Бранденбург-Байрейтская
Преемник:	Элеонора Саксен-Эйзенахская
Вероисповедание:	лютеранство
Рождение:	1 сентября 1647(1647-09-01) Фленсбург, Королевство Дания
Смерть:	1 июля 1717(1717-07-01) (69 лет) Преттин, Курфюршество Саксония
Место погребения:	собор Девы Марии, Фрайберг
Род:	Ольденбурги
Отец:	Фредерик III
Мать:	София Амалия Брауншвейг-Люнебургская
Супруг:	Иоганн Георг III
Дети:	Иоганн Георг, Фридрих Август

А́нна Софи́я Да́тская и Норве́жская (дат. Anna Sophie af Danmark og Norge, нем. Anna Sophie von Dänemark und Norwegen; 1 сентября 1647, Фленсбург, Королевство Дания — 1 июля 1717, Преттин, Курфюршество Саксония) — принцесса из Ольденбургского дома, урождённая принцесса Датская и Норвежская, дочь Фредерика, короля Дании и Норвегии. Жена курфюрста Иоганна Георга III; в замужестве — курфюрстина Саксонская.

Биография

Ранние годы

Анна София родилась во Фленсбурге 1 сентября 1647 года. Она была вторым ребёнком и старшей из пяти дочерей в семье датского и норвежского короля Фредерика III и королевы Софии Амалии, урождённой принцессы Брауншвейг-Люнебургской из дома Вельфов. По отцовской линии приходилась внучкой Кристиану IV, королю Дании и Норвегии и Анне Катерине, урождённой принцессе Бранденбургской из дома Гогенцоллернов. По материнской линии была внучкой Георга, герцога Брауншвейг-Люнебурга и князя Каленберга и Анны Элеоноры, урождённой принцессы Гессен-Дармштадтской из Гессенского дома.

Вскоре после рождения Анны Софии умер её дед по линии отца, и, спустя некоторое время, родители принцессы стали новыми королём и королевой Дании и Норвегии. Всего у монаршей четы родились шестеро детей, из которых двое умерли в младенческом возрасте. У принцессы был брат — Георг, принц-консорт Великобритании и три сестры — Фредерика Амалия, герцогиня Гольштейн-Готторпа, Вильгельмина Эрнестина, курфюрстина Пфальца и Ульрика Элеонора, королева Швеции.

Анна София получила прекрасное образование. Кроме родного датского языка, она знала латынь, немецкий, французский, испанский и итальянский языки. Принцесса имела привлекательную внешность; у неё были соболиные брови и курносый носик. В детстве, так же как и сестры, она воспитывались под руководством королевской гувернантки Елены фон Вестфален. В 1663 году шестнадцатилетняя Анна София получила свой ​​собственный двор с гофмейстером Эневольдом Парсбергом.

Брак и семья

В 1662 году были начаты переговоры о браке принцессы с саксонским наследным принцем, будущим курфюрстом Саксонии под именем Иоганна Георга III, который, вместе с матерью, посетил королевский двор в Копенгагене; Анна София и Иоганн Георг были представлены друг другу. Год спустя, вместе с матерью, он снова посетил датское королевство по случаю пятнадцатилетия принцессы и присутствовал на празднике в Копенгагенском замке. 9 октября 1666 года Анна София и Иоганн Георг сочетались браком. В их семье родились два сына:

• Иоганн Георг (18.10.1668 — 28.5.1694), курфюрст Саксонский под именем Иоганна Георга IV c 1691 года, сочетался браком с Элеонорой Саксен-Эйзенахской (13.4.1662 — 9.9.1696), принцессой из Эрнестинской линии дома Веттинов;
• Фридрих Август (22.5.1670 — 1.2.1733), курфюрст Саксонский под именем Фридриха Августа I с 1694 года, король Польши и великий князь Литовский под именем Августа II Сильного с 1697 года, сочетался браком с Кристианой Эбергардиной Бранденбург-Байрейтской (19.12.1671 — 4.9.1727), принцессой из дома Гогенцоллернов.

Сыновья Анны Софии в раннем детстве воспитывались датскими фрейлинами, отправленными в Дрезден из Копенгагена её матерью. Отношения курфюрстины с сыновьями, когда те достигли совершеннолетия, как и с мужем, были сложными. Курфюрст имел внебрачного сына Иоганна Георга Максимилиана. Он был страстным поклонником оперной дивы Маргариты Саликола, которую привёз в Дрезден из Венеции. Возможно, у него была также внебрачная дочь Магдалина Сибилла фон Найдшуц от саксонской дворянки Урсулы Маргариты фон Хаугвиц.

Отец Анны Софии умер 9 февраля 1670 года и на престол взошел её старший брат, ставший датским и норвежским королём под именем Кристиана V. С ним она вела активную переписку, касавшуюся различных политических вопросов. В 1670 году курфюрстина побывала на родине. Во время этой поездки, она посетила, находившуюся в заключении двоюродную сестру, Леонору Кристину Ульфельдт.

Её родная сестра Фредерика Амалия в 1667 году стала герцогиней Гольштейн-Готторпской. В 1702 году Анна Британская, жена её брата, принца Георга, взошла на престол Англии, Ирландии и Шотландии. Она сама стала курфюрстиной Саксонской в 1680 году, а её сестра Ульрика Элеонора в том же году стала королевой-консортом Швеции. Другая сестра, Вильгельмина Эрнестина, вдовствующая курфюрстина Пфальцская, в 1685 году переехала к ней в Дрезден.

Поздние годы

В 1691 году в Тюбингене во время эпидемии холеры или чумы скончался Иоганн Георг III и был похоронен в соборе Фрайберга. В следующем году, его сын и наследник, новый саксонский курфюрст Иоганн Георг IV стал открыто жить со своей фавориткой и возможной единокровной сестрой Магдалиной Сибиллой фон Найдшуц. Анна София продолжила политику покойного мужа, направленную на разрушение этих отношений. Однако Иоанн Георг IV не желал ничего менять.

Анна София пыталась женить старшего сына на племяннице, датской и норвежской принцессе Софии Гедвиге, но тот наотрез отказался. Наконец, она женила его на принцессе Элеоноре Эрдмуте Саксен-Эйзенахской. Брак оказался крайне неудачным. Иоанн Георг IV не уделял должного внимания супруге. Он оставил её в Хофе — официальной резиденции саксонских курфюрстов, и продолжил жить с любовницей в другом своём дворце. Курфюрст даже попытался убить жену, чтобы сочетаться браком с фавориткой. Детей у супругов не было.

В июне 1693 года любовница родила от курфюрста дочь, Марию Вильгельмину Фредерику. Менее чем через год после этого Магдалина Сибилла заразилась оспой и умерла 4 апреля 1694 года, на руках у курфюрста. Иоганн Георг IV умер вслед за ней от той же болезни, и был похоронен в соборе Фрайберга. Его наследник и брат признал незаконнорожденную племянницу.

С 1697 года Анна София занималась воспитанием внука Фридриха Августа, сына Фридриха Августа I и Кристианы Эбергардины Бранденбург-Байрейтской, так, как её младший сын, став польским королём под именем Августа II, перешёл в католичество. По этой причине в саксонских владениях его авторитет сильно уступал авторитету матери и жены, продолживших исповедовать лютеранство. Однако, незадолго до смерти вдовствующей курфюрстины, внук, воспитанный ею в духе протестантизма, тайно перешёл в католичество и впоследствии наследовал польский и литовский троны под именем Августа III.

Овдовев, Анна София поселилась в замке Лихтенбург, где жила вместе с сестрой Вильгельминой Эрнестиной, вдовствующей курфюрстиной Пфальцской. Анна София умерла 1 июля 1717 года в Преттине. Сначала её похоронили рядом с сестрой в замковой церкви святой Анны в барочной гробнице работы Бальтазара Пермозера. 22 сентября 1811 года гробницы Анны Софии и Вильгельмы Эрнестины с их останками были перенесены во Фрайбергский собор.

Генеалогия

Предки Анны Софии Датской, курфюрстины Саксонии

Кристиан III король Дании и Норвегии               Фредерик II король Дании и Норвегии                       Доротея Саксен-Лауэнбургская                 Кристиан IV король Дании и Норвегии                             Ульрих III герцог Мекленбурга               София Мекленбург-Гюстровская                         Елизавета Датская                 Фредерик III король Дании и Норвегии                                   Иоганн Георг курфюрст Бранденбурга               Иоахим III Фридрих курфюрст Бранденбурга                       София Легницкая                 Анна Екатерина Бранденбургская                               Иоганн маркграф Бранденбург-Кюстрина               Екатерина Кюстринская                         Екатерина Брауншвейг-Вольфенбюттельская                 Анна София Датская                                           Эрнст I герцог Брауншвейг-Люнебурга               Вильгельм Младший герцог Брауншвейг-Люнебурга                       София Мекленбург-Шверинская                 Георг Бруаншвейг-Люнебургский герцог Брауншвейг-Люнебурга и князь Каленберга                             Кристиан III король Дании и Норвегии               Доротея Датская                         Доротея Саксен-Лауэнбургская                 София Амалия Брауншвейг-Люнебургская                                     Георг I ландграф Гессен-Дармштадта               Людвиг V ландграф Гессен-Дармштадта                       Магдалена Липпская                 Анна Элеонора Гессен-Дармштадтская                               Иоганн Георг курфюрст Бранденбурга               Магдалена Бранденбургская                         Елизавета Ангальтская

Литература

• [runeberg.org/dbl/1/0306.html Anna Sophie, Kurfyrstinde af Sachsen, 1647—1717] // Dansk Biografisk Leksikon : [датск.]. — Kjøbenhavn : Gyldendalske Boghandels Forlag, 1887. — Vol. I. — P. 288—289. — 616 p.</span>
• [www.rosekamp.dk/DBL_All/DBL_1_text.pdf Anna Sophie, Kurfyrstinde af Sachsen, 1647—1717] // Dansk Biografisk Leksikon : [датск.]. — Kjøbenhavn : J. H. Schultz Forlag, 1932. — Vol. I. — P. 453—454. — 627 p.</span>

Отрывок, характеризующий Анна София Датская

– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.