Анна София Шварцбург-Рудольштадтская

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Анна София Шварцбург-Рудольштадтская
нем. Anna Sophia von Schwarzburg-Rudolstadt<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет кисти неизвестного, Фесте Кобург</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб дома Веттинов, герцогов Саксонских</td></tr>

Герцогиня Саксен-Кобург-Заальфельдская
4 сентября 1745 — 16 сентября 1764
Предшественник: титул учреждён
Преемник: София Антония Брауншвейг-Вольфенбюттельская
 
Вероисповедание: лютеранство
Рождение: Ратсфельд, княжество Шварцбург-Рудольштадт
Смерть: 9 сентября 1700(1700-09-09)
Рёмхильд, герцогство Саксен-Кобург-Заальфельд
Место погребения: церковь святого Маврикия[de], Кобург
Род: Шварцбургский дом
Отец: Людвиг Фридрих I, князь Шварцбург-Рудольштадта
Мать: Анна София Саксен-Гота-Альтенбургская
Супруг: Франц Иосия, герцог Саксен-Кобург-Заальфельда
Дети: сыновья: Эрнст Фридрих, Иоганн Вильгельм, Кристиан Франц, Фридрих Иосия;
дочери: Анна София, Шарлотта София, Фридерика Магдалена, Фридерика Каролина

А́нна Со́фия Шва́рцбург-Рудольшта́дтская (нем. Anna Sophia von Schwarzburg-Rudolstadt; 9 сентября 1700, Ратсфельд[de], княжество Шварцбург-Рудольштадт — 11 декабря 1780, Рёмхильд, герцогство Саксен-Кобург-Заальфельд) — немецкая принцесса из Шварцбургского дома, дочь Людвиг Фридрих I, князь Шварцбург-Рудольштадтского; в замужестве — герцогиня Саксен-Кобург-Заальфельдская.





Биография

Принцесса Анна София родилась в городке Ратсфельд 9 сентября 1700 года. Она была дочерью принца Людвига Фридриха I Шварцбург-Рудольштадтского и принцессы Анны Софии Саксен-Гота-Альтенбургской[1].

Брак и потомство

В Рудольштадте 2 января 1723 года принцесса Анна София сочеталась браком с Францем Иосией, герцогом Саксен-Кобург-Заальфельдским из дома Веттинов[1][2]. В этом браке родились восемь детей:

Потомками герцогини Анны Софии являются современные правящие монархи Бельгии и Великобритании. Она умерла в Рёмхильде 11 декабря 1780 года и была похоронена в Кобурге[1][3], в церкви святого Маврикия[de][4].

Титулы

С 9 сентября 1700 по 2 января 1723 года к ней обращались как к Её Высочеству, принцессе Анне Софии Шварцбург-Рудольштадтской.

После замужества, со 2 января 1723 по 16 сентября 1764 года она владела титулом Её Королевского высочества, герцогини Саксен-Кобург-Заальфельдской.

Овдовев, с 16 сентября 1764 по 11 декабря 1780 года, носила титул Её Королевского высочества, вдовствующей герцогини Саксен-Кобург-Заальфельдской.

Напишите отзыв о статье "Анна София Шварцбург-Рудольштадтская"

Примечания

  1. 1 2 3 4 [thepeerage.com/p11325.htm#i113250 Anne Sophie Prinzessin von Schwarzburg-Rudolstadt]
  2. [de.wikisource.org/wiki/ADB:Franz_Josias Allgemeine Deutsche Biographie: Franz Josias]
  3. [genealogy.euweb.cz/schwburg/schwburg7.html#ALF1 Anna Sophia von Schwarzburg-Rudolstadt]
  4. [royaltombs.dk/coburg.html List of sovereigns of Saxe-Coburg 1680—1918]
Предки Анны Софии Шварцбург-Рудольштадтской
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Альберт VII[de] (1537 — 1605)
граф Шварцбург-Рудольштадта
 
 
 
 
 
 
 
Людвиг Гюнтер I[de] (1581 — 1646)
граф Шварцбург-Рудольштадта
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Юлиана Нассау-Дилленбургская(1546—1588) (1546 — 1588)
 
 
 
 
 
 
 
 
Альберт Антон[de] (1641 — 1710)
граф и князь Шварцбург-Рудольштадта
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Антон II (1550 — 1619)
граф Ольденбург-Дельменхорста
 
 
 
 
 
 
 
Эмилия Ольденбург-Дельменхорстская[de] (1614 — 1670)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Сибилла Елизавета Брауншвейг-Данненбергская (1576 — 1630)
 
 
 
 
 
 
 
 
Людвиг Фридрих I (1667 — 1718)
князь Шварцбург-Рудольштадта
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Йост (1544 — 1609)
граф Барби и Мюлингена
 
 
 
 
 
 
 
Альбрехт Фридрих[de] (1597 — 1641)
граф Барби и Мюлингена
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
София Шварцбург-Рудольштадтская (1579 — 1630)
 
 
 
 
 
 
 
 
de[æmilie juliane von barby-mühlingen] (1637 — 1706)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Антон II (1550 — 1619)
граф Ольденбург-Дельменхорста
 
 
 
 
 
 
 
София Урсула Ольденбург-Дельменхорстская (1601 — 1642)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Сибилла Елизавета Брауншвейг-Данненбергская (1576 — 1630)
 
 
 
 
 
 
 
 
Анна София Шварцбург-Рудольштадтская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Иоганн III (1570 — 1605)
герцог Саксен-Веймарский
 
 
 
 
 
 
 
Эрнст I (1601 — 1675)
герцог Саксен-Готский и Саксен-Альтенбургский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Доротея Мария Ангальтская (1574 — 1617)
 
 
 
 
 
 
 
 
Фридрих I (1646 — 1691)
герцог Саксен-Гота-Альтенбургский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Иоганн Филипп (1597 — 1639)
герцог Саксен-Альтенбургский
 
 
 
 
 
 
 
Елизавета София Саксен-Альтенбургская (1619 — 1680)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Елизавета Брауншвейг-Вольфенбюттельская (1593 — 1650)
 
 
 
 
 
 
 
 
Анна София Саксен-Гота-Альтенбургская (1670 — 1728)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Иоганн Георг I (1585 — 1656)
курфюрст Саксонии
 
 
 
 
 
 
 
Август (1614 — 1680)
герцог Саксен-Вейсенфельский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Магдалена Сибилла Прусская (1586 — 1659)
 
 
 
 
 
 
 
 
Магдалена Сибилла Саксен-Вейсенфельская (1648 — 1681)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Адольф Фридрих I (1588 — 1658)
герцог Мекленбург-Шверинский
 
 
 
 
 
 
 
Анна Мария Мекленбургская (1627 — 1669)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Анна Мария Восточно-Фризская (1601 — 1634)
 
 
 
 
 
 
 

Отрывок, характеризующий Анна София Шварцбург-Рудольштадтская

[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.