Анненков, Николай Николаевич

Николай Николаевич Анненков<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Николай Анненков, генерал-адъютант (~1850 год)</td></tr>
Государственный контролёр России
17 апреля 1855 — 6 декабря 1862
Предшественник:	Александр Кушелёв-Безбородко
Преемник:	Валериан Татаринов
Рождение:	6 (17) декабря 1799(1799-12-17) Сергачский уезд, Нижегородская губерния, Российская империя
Смерть:	25 ноября (7 декабря) 1865(1865-12-07) (65 лет) Санкт-Петербург, Российская империя
Награды:

Никола́й Никола́евич А́нненков (6 [17] декабря 1799, Сергачский уезд Нижегородской губернии — 25 ноября [7 декабря] 1865, Санкт-Петербург) — русский военный и государственный деятель, поэт-дилетант. Несмотря на отсутствие систематического образования, Николай Анненков проявил себя как на военном, так и на гражданском поприщах, последовательно сменив ряд высоких должностей.

Генерал-адъютант (с 6 декабря 1844 года), член Государственного Совета (с 3 ноября 1848 года), сенатор (с 29 мая 1854 года), генерал от инфантерии (с 17 апреля 1856 года), генерал-губернатор Новороссии и Бессарабии (1854—1855), Государственный контролёр России (с 17 апреля 1855 по 6 декабря 1862), генерал-губернатор Юго-Западного края (1862—1865).

Биография

Происходил из старинного дворянского рода — сын полковника в отставке; дальний родственник М. Ю. Лермонтова.

Окончил Московский университетский благородный пансион (1812 год), служил на Московском почтамте. Принадлежность Николая Анненкова к старой дворянской фамилии дала ему почётное право поступить в гвардию, подпрапорщиком в лейб-гвардии Семёновский полк. С 1821 года перевёлся в Преображенский полк. Уже в 1824 году он был замечен и назначен адъютантом великого князя Михаила Павловича. Служба при дворе способствовала установлению особых отношений с членами императорской фамилии, которые немало способствовали служебному росту Н. Н. Анненкова. В 1828 году, уже в чине полковника, он сопровождал Михаила Павловича на театре военных действий; затем был назначен командиром лейб-гвардии Измайловского полка.

В 1830—1831 годах Н. Н. Анненков был начальником штаба корпуса Остен-Сакена и участвовал в подавлении Польского восстания и 4 мая 1831 года был награждён орденом Святого Георгия IV степени за № 4532.

За то, что 10-го апреля 1831 года, командуя отдельным отрядом в пределах Августовского воеводства, истребил под городом Мариамполем два больших отряда Пушета и Шона, и взял последнего в плен, а с ним до 1200 человек инсургентов.

В 1844 году Анненков получил чин генерал-лейтенанта, а сразу вслед за тем — генерал-адъютанта, а в конце 1848 года стал членом Государственного Совета. С этого момента он превратился в гражданского администратора, хотя и в генеральском мундире. Исполнял, в основном, контрольно-ревизионные поручения. В 1849 году заменил Д. П. Бутурлина на посту главы Цензурного комитета и занимал эту должность вплоть до 1855 года.

В 1850—1851 годах Николай Анненков провёл масштабную ревизию Западной Сибири, за что был представлен к ордену Св. Александра Невского. Во время Крымской войны занимал пост генерал-губернатора Новороссии и Бессарабии.

В 1855 году Н. Н. Анненков получил наивысшее назначение в своей государственной карьере: он был назначен на пост Государственного контролёра России, одновременно получив ряд высоких отличий. Его нахождение на министерском посту совпало со сложным периодом перехода власти и началом реформ Александра II. По предложению Анненкова для изучения зарубежного опыта за границу были командированы несколько ответственных чиновников, в числе которых был М. Х. Рейтерн и В. А. Татаринов, которые в течение двух лет собирали материалы по системе ревизии во Франции, Германии, Англии, Бельгии и США. На основе полученных материалов комиссия под руководством П. П. Гагарина разработала проект преобразования кассового устройства в России. Потребность в проведении активной финансовой и контрольной реформы потребовала на место Государственного контролёра человека другой формации и 6 декабря 1862 года Н. Н. Анненков был назначен на новую должность — генерал-губернатором Юго-Западного края, а исправляющим должность Государственного контролёра с 1 января 1863 года был назначен В. А. Татаринов, человек волевой, компетентный и как нельзя лучше соответствовавший духу времени.

Находясь в должности генерал-губернатора Юго-Западного края Н. Н. Анненков, по мнению историка А. И. Миллера, явился одним из инициаторов правительственных мер против нарождающегося украинского движения и авторов Валуевского циркуляра.

В 1865 году Н. Н. Анненков сопровождал тело скоропостижно скончавшегося от туберкулёза наследника престола цесаревича Николая Александровича в последний путь из Ниццы в Петербург.

Умер от воспаления лёгких. Похоронен на кладбище Воскресенского женского монастыря.

Служебная карьера

В 1835 — генерал-майор, 1844 — генерал-адъютант, 1858 — генерал от инфантерии. Занимал ряд высоких и ответственных военных и военно-административных должностей: В 1842 году был назначен директором канцелярии военного министерства; в 1849 году инспектировал военную и гражданскую администрацию Западной Сибири; член Государственного совета (с 1848), председатель так называемого бутурлинского цензурного комитета (1849—1853), новороссийский и бессарабский генерал-губернатор (1854—1855), Государственный контролёр (1855—1862), генерал-губернатор Юго-Западного края (то есть киевский, подольский и волынский генерал-губернатор 1862—1865).

Литературная деятельность

Литературой увлёкся вслед за сестрой В. Н. Анненковой (1795—1866, по другим сведениям 1870) и братом И. Н. Анненковым (1796—1829, автор кантаты «Армида» и ряда стихотворений в периодике). Сблизился с кругом А. Е. Измайлова, который опубликовал несколько альбомных стихотворений, послание, сатиру, отрывки из комедии «Нерешительный» в журнале «Благонамеренный» (1820). С 1819 член Вольного общества любителей словесности, наук и художеств. Переводил Вольтера, продолжал писать в последующие годы, однако не печатался.

Семья

С 29 июля 1832 года был женат на фрейлине Вере Ивановне Бухариной (1813—1902), дочери сенатора Ивана Яковлевича Бухарина (1772—1858) от брака его с Елизаветой Фёдоровной Полторацкой (1789—1828). Вера Ивановна была выпускницей Смольного института, её знал Пушкин и П. Вяземский, ею был увлечен А. И. Тургенев. Оставила воспоминания о Лермонтове, ей посвящён один из его новогодних мадригалов. В браке имела детей:

• Михаил (1835—1899), генерал, член Военного совета.
• Елена (1837—1904), была первой женой дипломата А. И. Нелидова, брак закончился разводом. В её доме на Мойке постоянно бывал и жил совершенно открыто почти «maritalement» (сожительствовал) министр финансов А. А. Абаза, на которого она имела большое влияние. По словам Ю. Витте, Нелидова «была очень умной дамой и в её салоне собиралась вся либеральная партия петербургских сановников, желавших провести конституцию».
• Елизавета (1840—1886), с 1859 года замужем за князем В. В. Голицыным (1835—1885), сыном князя В. П. Голицына.
• Мария (1844—1889), замужем за дипломатом К. В. Струве (1835—1907).
• Александра (1849—1914), с 1878 года замужем за графом Евгением Вогюэ (1846—1909), секретарем французского посольства в России.

Литература

• Анненков, Николай Николаевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Т. 1: A — Г. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1992. — С. 80.

Отрывок, характеризующий Анненков, Николай Николаевич

Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.