Аномейство

Аноме́йство (Анамейство от др.-греч. ἀνόμοιος — «неподобный» ← др.-греч. ἀ-, ἀν- — «не» + др.-греч. ὁμοίως — «подобный», также Аэтианство, Евномианство) — крайнее арианство, последователи которого настаивали на сущностной инаковости Отца и Сына, на их неподобии.

История

Аномеи не были непосредственно связаны с Арием и его учениками, хотя были близки к родственной ему антиохийской богословско-экзегетической школе Лукиана. К старшему поколению ариан они относились неодобрительно. Сам Арий казался им недостаточно последовательным. Основателем аномейства был диакон Аэтий, начавший свою проповедь в Александрии в 356 году и вскоре после этого перебравшийся в Антиохию. Здесь он имел значительный успех и образовал группу последователей, среди которых особенно выделялся Евномий, впоследствии епископ Кизический. Аэтий рассматривал христианское учение как материал для диалектических упражнений. Учение о Боге он излагал при помощи геометрических фигур. Ему принадлежит известная фраза, которую любили повторять его ученики: «Я так хорошо знаю Бога, как не знаю самого себя». Евномий внёс новый импульс в аномейское движение. В то время как Аэтий был известен главным образом своей блестящей диалектикой, Евномий обладал строгим логическим умом и ясной выразительной речью, снискавшей ему популярность. Святитель Василий Великий обвиняет Евномия в том, что в своих доказательствах он пользуется Хрисипповыми умозаключениями.

Аномейская ересь, подрывавшая основы христианской веры, вызвала незамедлительную реакцию Церкви. Появление аномейства было в своём роде саморазоблачением арианства. Поэтому борьба с ним Церкви в критический момент полемики вокруг никейского вероопределения привела к консолидации православных на Востоке и в конечном счёте к окончательной победе Церкви над арианской ересью. С аномейством боролись лучшие силы Церкви: святые Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский, Иоанн Златоуст. Аномейство было предано анафеме 1-м правилом Второго Вселенского Собора (381) и V Вселенским собором.

Учение

Отец у Евномия — абсолютная монада, Бог — бесконечно единый, не допускающий никакого соучастия в Своём Божестве, никакого выхода из единой сущности к трём Ипостасям. Простота сущности исключает какое-либо различение, даже различение Божественных свойств. Казалось бы, подобное понятие «простоты» естественно должно было привести Аномеев к агностицизму. Так, Арий, исходя из той же мысли, отказывает даже Сыну в возможности познания Отца. Но Евномий проповедовал гносеологический оптимизм, побуждавший его утверждать, что он, как повествует историк Сократ, знает Божественную сущность так же хорошо, как самого себя; обращаясь к своим противникам, он ссылается на Иоанна Богослова: «Вы не знаете, чему кланяетесь, а мы знаем, чему кланяемся…» (Ин 4. 22).

Ссылки

• Аномеи // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [religion.babr.ru/chr/eres/evnom.htm Евномианство (Анамейство, Аномейство, Аэтианство, Крайнее арианство)]
• [www.pravenc.ru/text/АНОМЕИ.html Аномеи] // Православная энциклопедия. Том II. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2001. — С. 471-473. — 752 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-89572-007-2

Отрывок, характеризующий Аномейство

Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.