Аноним (фильм)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Аноним
Anonymous
Жанр

фильм плаща и шпаги К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4505 дней]
фильм-биография

Режиссёр

Роланд Эммерих

Продюсер

Роланд Эммерих
Ларри Дж. Франко
Роберт Леджер

Автор
сценария

Джон Орлофф

В главных
ролях

Рис Иванс
Ванесса Редгрейв
Джоэли Ричардсон
Дэвид Тьюлис
Ксавьер Сэмюэл
Себастьян Фернандес-Арместо
Рэйф Сполл
Эдвард Хогг

Оператор

Анна Ферстер

Композитор

Томас Вандер
Харальд Клозер

Кинокомпания

Columbia Pictures (распространение)
Relativity Media
Centropolis Entertainment
Studio Babelsberg

Длительность

130 мин.

Бюджет

39 млн $

Сборы

15,395,087 $

Страна

Германия Германия
Великобритания Великобритания
США США

Язык

английский

Год

2011

К:Фильмы 2011 года

«Аноним» (англ. Anonymous) — исторический фильм от режиссёра Роланда Эммериха, посвящённый шекспировскому вопросу. В главных ролях заняты Рис Иванс и Ванесса Редгрейв. Премьера прошла 11 сентября 2011 года, российский прокат — с 17 ноября.





Сюжет

В фильме прослежена жизнь Эдуарда де Вера, графа Оксфорда, которого некоторые эксперты считают подлинным автором произведений, опубликованных под именем Уильяма Шекспира. Основное действие приурочено к событиям конца елизаветинской эпохи — восстание графа Эссекса и интриги вокруг наследования престола. В фильме Эссекс и Оксфорд представлены внебрачными сыновьями королевы Елизаветы, которая также родила от де Вера графа Саутгемптона — адресата шекспировских сонетов.

Де Вер изображается как великий гений, написавший «Сон в летнюю ночь» в возрасте восьми лет. Он вынужден жить в пуританском доме Уильяма Сесила, где спустя годы убивает прячущегося за гобеленом шпиона-слугу, так же, как Полония в «Гамлете». Уильям Сесил использует это убийство, чтобы шантажировать де Вера: заставить поэта вступить в брак без любви и отказаться от литературы. Де Вер вступает в борьбу против советника королевы Уильяма Сесила, который убеждён, что театры грешны, а стихи и пьесы — происки дьявола. Плану Сесила сделать королём Якова I, сына Марии Стюарт, угрожает присутствие де Вера и незаконнорождённого сына королевы, который мог бы стать альтернативным претендентом на престол по линии Тюдоров.

Считая, что «всё искусство политическое... в противном случае это просто украшение», де Вер решает использовать свои тайно написанные произведения для продвижения графа Эссекса против кандидата от Сесилов. Он пишет «Генрих V» и позднее «Ричард III» в качестве пропаганды для разжигания революции, а затем выходит на контакт с Беном Джонсоном, который недавно был заключён в Тауэр по обвинению в призыве к мятежу. Де Вер использует своё влияние, чтобы освободить его и поставить свою пьесу «Генрих V», сыгранную под авторством Джонсона. По фильму, Шекспир оказывается забулдыгой-лицедеем, под чьим именем Оксфорд печатает свои пьесы после того, как от этой роли отказался Бен Джонсон.

Беспринципный молодой актёр Уильям Шекспир, обнаружив личность реального автора, вымогает деньги у де Вера, чтобы построить театр «Глобус», и успешно вымогает 400 фунтов стерлингов в год за изображение анонима. Секрет Шекспира раскрывает драматург Кристофер Марло — и ему приходится заплатить за это своей жизнью. Де Вер использует пьесу «Ричард III», тонко изобразив завуалированное нападение на Роберта Сесила. Это подстрекает толпу к походу на Сесила, что по тайному замыслу должно пошатнуть его позиции при дворе и ослабить попытки Сесила в продвижении шотландского Якова как наследника Елизаветы. В то же время, Эссекс должен идти вместе с графом Саутгемптоном и толпой во дворец, чтобы продвинуть свои собственные претензии на преемственность. План срывается: завистливый Джонсон выдаёт план заговора Сесилу, который блокирует толпу и останавливает её до присоединения к Эссексу. Королева под влиянием Сесила считает, что Эссекс пытается сместить её силой, легко захватывает и Эссекса, и Саутгемптона. Обоим грозит казнь.

Роберт Сесил раскрывает сломленному де Веру тайны: у Елизаветы рождалось много внебрачных сыновей, одним из которых был сам де Вер. Это означает, что де Вер совершил непреднамеренный инцест со своей матерью, а его сын позже стал графом Саутгемптоном. Для того, чтобы спасти сына от обезглавливания, де Вер умоляет королеву и соглашается с тем, чтобы остаться анонимным автором «Шекспировских» работ. После смерти королевы реализуется план Сесила относительно Якова, хотя надежды на более пуританский режим разрушены. Оказавшись в Лондоне, Яков выражает надежду увидеть ещё больше работ Шекспира. Сам Шекспир уходит от своих нажитых нечестным путём доходов в Стратфорд, чтобы стать бизнесменом, а де Вер умирает в 1604 году, доверив свои рукописи на сохранение раскаявшемуся Бену Джонсону.

Однако Сесил по-прежнему хочет уничтожить рукописи Уильяма Шекспира и поджигает театр «Глобус». Сесил посчитал, что рукописи превратились в пепел вместе с театром. Однако это не мешает Джонсону позже их обнаружить в сохранности. Но настоящая истина, что их реальным автором был Эдуард де Вер, а не малограмотный актёр из Стратфорда, остаётся скрытой.

В ролях

Отзывы

Хотя фильм привёл в восторг авторитетного Роджера Эберта[2], в целом американские критики восприняли фильм без энтузиазма. Дэвид Денби из журнала New Yorker счёл сюжет «абсурдной фантазией» сценаристов, запутавшихся во внебрачных связях известной своей асексуальностью королевы; фильм изобилует «бесконечными сценами не поддающихся расшифровке дворцовых интриг, которые плетут в тёмных прокопчённых комнатах»[3]. А. О. Скотт (The New York Times) назвал фильм «вульгарной разводкой из области английской литературы, издевательством над британской историей и наглым оскорблением воображения зрителей»[4]. «Чем меньше вы знаете о Шекспире, тем больше вам понравится «Аноним», — пишет кинообозреватель канадской Globe and Mail[5]. Лу Луменик (New York Post) отметил достойный уровень актёрских работ, приятность «картинки» для глаза и увлекательность сюжетных хитросплетений[6].

Из российских кинокритиков Лидия Маслова на страницах «Коммерсанта» сравнила фильм Эммериха с «обширной и запутанной таблоидной заметкой», для автора которой «нет принципиальной разницы между Шекспиром и Годзиллой — это мифические существа, значение которых сильно преувеличено, но именно это позволяет напугать и заморочить широкого зрителя»[7].

На 84-й церемонии вручения премии «Оскар» фильм был номинирован в категории «Лучший дизайн костюмов».

В знак протеста против выхода фильма организация шекспироведов «Shakespeare Birthplace Trust» перечеркнула имя Шекспира на дорожных знаках в графстве Уорикшир, а памятник драматургу в Стратфорде-на-Эйвоне закрыла полотном[8].

Напишите отзыв о статье "Аноним (фильм)"

Примечания

  1. Ранее снимался в другом фильме о елизаветинской эпохе — «Золотой век».
  2. [www.rogerebert.com/apps/pbcs.dll/article?AID=/20111026/REVIEWS/111029990/-1/RSS Anonymous:: rogerebert.com:: Reviews]
  3. [www.newyorker.com/arts/critics/cinema/2011/10/31/111031crci_cinema_denby?currentPage=all “Margin Call” and “Anonymous” Reviews: The New Yorker]
  4. [movies.nytimes.com/2011/10/28/movies/anonymous-by-roland-emmerich-review.html?nl=movies&emc=mua1 ‘Anonymous,’ by Roland Emmerich - Review - NYTimes.com]
  5. [www.theglobeandmail.com/news/arts/movies/anonymous-a-shakespearean-whodunit/article2216028/ Anonymous: A Shakespearean whodunit - The Globe and Mail]
  6. [archive.is/20120904163537/www.nypost.com/p/entertainment/movies/not_so_in_love_with_this_shakespeare_x94JwcH1geBMfFFu3mgDtL In Roland Emmerich's 'Anonymous,' Rhys Ifans secretly writes Shakespeare's plays - NYPOST.com]
  7. [kommersant.ru/doc/1820195 Ъ-Газета - Шекспировское пристрастие]
  8. [kbanda.ru/index.php/literature-and-publishing/435-pochitateli-shekspira-ne-soglasny-s-filmom-anonim.html Почитатели Шекспира не согласны с фильмом «Аноним»]

Ссылки

  • [www.anonymous-movie.com/ Официальный сайт фильма]

Отрывок, характеризующий Аноним (фильм)

Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.