Анреп, Борис Васильевич

Борис Васильевич Анреп

Борис Васильевич Анреп, фон Анреп (27 сентября 1883, Санкт-Петербург — 7 июня 1969, Лондон) — русский художник-монументалист, литератор серебряного века, преобладающую часть жизни прожил в Великобритании.

Биография

Предки Анрепа принадлежали к шведской, немецкой, эстляндской, российской аристократии, находились на французской, прусской и российской государственной и военной службе. Отец — Василий Константинович Анреп, врач-физиолог, авторитетный судебный эксперт, профессор судебной медицины, занимал посты в министерстве внутренних дел и министерстве образования, в 1907 году был избран депутатом III Государственной Думы от партии октябристов.

В 1899—1901 годах Борис учился в Харьковской школе, где познакомился с Николаем Недоброво. Лето 1899 года провел в Англии, где изучал английский язык. В 1905 году закончил Императорское училище правоведения, после этого поступил на IV курс Санкт-Петербургского Университета. Одновременно учился живописи у Д. С. Стеллецкого.

В 1908 году бросил университет и целиком посвятил себя живописи. Путешествовал по Италии, учился в Париже в Академии Жюлиана, посещал академию Гранд-Шомьер. В 1910—1911 годах учился в Эдинбургском художественном колледже. Глубоко интересовался византийской мозаикой, впоследствии по большей части работал как мозаичист.

Во время Первой мировой войны воевал в Галиции. По военной командировке в 1916 году уехал в Англию, где — ненадолго вернувшись в Россию — и остался после февраля 1917 года.

Семья

Первая жена — Юния Хитрово (1908—1914), вторая — Хелен Мэйтленд (англ. Helen Maitland, 1918—1926).

Творчество

В 1913 году состоялась первая персональная выставка Анрепа в Лондоне. Позднее он работал над цветными мозаиками для Королевской военной академии в Сантхёрсте (1921), галереи Тейт (1923), Лондонской Национальной галереи (1928—1952, четыре панно), Вестминстерского собора, Банка Англии, собора Христа-Владыки в Муллингаре (Ирландия, 1933—1939, в частности — панно Святая Анна). В центре мозаичного панно Сострадание (1952), посвященного жертвам блокадного Ленинграда, помещена фигура Анны Ахматовой, которую благословляет ангел.

Анреп и Ахматова

В 1914 году Н. Недоброво познакомил Анрепа, вернувшегося из Парижа, с Анной Ахматовой. До отъезда Анрепа в Великобританию они часто встречались. Ахматова посвятила Анрепу более тридцати стихотворений (акростих «Бывало, я с утра молчу…», «Из памяти твоей я выну этот день…», «Словно ангел, возмутивший воду…», «Небо долгий дождик сеет…», «Когда в мрачнейшей из столиц…», «Мне голос был…», «Ты — отступник…», «Сказка о чёрном кольце» и др.). Он также писал ей стихи.

Последний раз они встретились в Париже в 1965 году.

Анреп в Великобритании

В Великобритании Анреп был близок к группе Блумсбери, художникам Огастесу Джону и Генри Лэму. В 1912 году вместе с художественными критиками Роджером Фраем и Клайвом Беллом готовил широкомасштабную выставку постимпрессионистской живописи, отвечал за русский раздел экспозиции, куда включил работы М.Ларионова, Н.Гончаровой, Н.Рериха, К.Петрова-Водкина, Сарьяна, Чурлёниса.

Анреп раз упоминается в «Дневниках» В.Вулф (Анреп изобразил её в мужском костюме на мозаике в доме художницы Этель Сэндс в Челси, 1920); он был в любовной связи с подругой Вулф, писательницей и меценаткой Оттолин Моррелл, которая оставила несколько его фотопортретов ([www.npg.org.uk/collections/search/person.php?LinkID=mp72026]).

Анреп стал прототипом художника Гомбо в первом романе Олдоса Хаксли Желтый Кром (1921, см. об этом: [jes.sagepub.com/cgi/content/abstract/35/3/339]), где не без сатирического оттенка выведены многие блумсберийцы. Статью о мозаиках Анрепа Р. Фрай опубликовал в 1923 в руководимом им художественном журнале Burlington Magazine.

Образ в современной культуре

• Борис Анреп появляется в биографическом фильме российского кинорежиссёра Дмитрия Томашпольского Луна в зените (2007), его роль в старости исполнил Пётр Вельяминов.
• В биографическом фильме Ирины Квирикадзе Татарская княжна (2008) роль Анрепа исполнил Анатолий Шведерский.

Литература

• Vulliamy J. Boris Anrep (1883—1969): a loan exhibition. London: Gallery Edward Harvane, 1973
• Deacon J. Art under your feet: Boris Anrep, mosaic artist. London, 1980
• Казнина О. А. Русские в Англии. Русская эмиграция в контексте русско-английских связей в первой половине XX века. М.: Наследие, 1997
• Фарджен А. Приключения русского художника. СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2003.
• Муратов А. М. Путешествия Бориса Анрепа в пространстве и времени/Культурное пространство путешествий. Материалы научного форума 8-10 апреля 2003 г. СПб.: Центр изучения культуры, 2003. 350 с. С.229-233

Ссылки

• [www.royal-memorial-chapel-sandhurst.org.uk/mosaicist.pdf]  (англ.)
• [www.akhmatova.org/articles/anrep.htm Борис Анреп. О чёрном кольце]  (рус.)
• [www.rgali.ru/showObject.do?object=10911285 Тексты и фотоматериалы в РГАЛИ]  (рус.)
• [www.vavilon.ru/texts/prim/kruzhkov3-5.html Григорий Кружков об ахматовской мозаике Анрепа]  (рус.)
• [www.mtvn.ru/show.html?id=1151]  (рус.)
• [www.vestnik.com/issues/2004/0218/win/shteyn.htm]  (рус.)
• [magazines.russ.ru/neva/2006/10/zi19.html Рецензия на книгу А.Фарджен]  (рус.)
• [artrz.ru/menu/1804836465/1804782394.html Искусство и архитектура Русского зарубежья]

Отрывок, характеризующий Анреп, Борис Васильевич

Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.