Гильбо, Анри

Анри Гильбо
Henri Guilbeaux
Дата рождения:	1884(1884)
Место рождения:	Вервье, Бельгия
Дата смерти:	1938(1938)
Место смерти:	Париж
Гражданство:	Франция Франция

Анри́ Гильбо́ (фр. Henri Guilbeaux, 5 ноября 1884—15 июня 1938) — французский левый поэт, публицист и политический деятель.

Анри Гильбо — крупный французский поэт, глава школы динамизма. Известный публицист и политический деятель. Является основателем Французской Коммунистической Партии наряду с М. Кашеном и П. Вайян-Кутюрье.

Биография

До Первой мировой войны Гильбо вёл литературную деятельность, а также просветительскую работу, создав сеть школ для подготовки функционеров левого движения. Следуя идее Энгельса об Интернационале как ордене строителей Коммунизма, Гильбо разработал систему обучения-посвящения, в котором сочеталось современное социологическое образование и орденские технологии личностного роста. Одним из его проектов была школа в Лонжюмо для русских революционеров.

Анри Гильбо был главным редактором «Demain»^{[уточнить]}.

«В течение года или двух в мире не было более интересного и независимого журнала, чем „Demain“, — отмечал впоследствии Ст. Цвейг. — Гильбо представлял в Швейцарии те французские передовые группы, которым жесткая рука Клемансо заткнула рот <…>. Ни один француз, даже капитан Садуль, сблизившийся с русскими большевиками, не вызывал такого страха и ненависти в политических и военных кругах Парижа, как этот маленький блондин»

— Stefan Zweig. Le Monde d'hier. Souvenirs d'un Européen. Paris, 1948, p. 317—318

Творческий путь Гильбо можно разделить на два периода: довоенный и послевоенный. Довоенная лиро-эпика Гильбо как тематически, так и формально лишена конкретного общественно-классового содержания и построена на отвлеченном урбанизме. Основную задачу современной поэзии Гильбо видит в отображении «мощного движения пролетарских масс, больших мировых городов, международных торговых сношений, индустрий банкового капитала». Его книжка стихов — «Берлин. Запись одинокого» — является яркой фиксацией впечатлений большого города. Довоенные стихи Гильбо написаны или свободным размером, или ритмической прозой Уитмена («Гимны и псалмы»). После поездки в Россию, куда он прибыл после ареста в 1918 г., Гильбо черпает содержание своего творчества исключительно в русской действительности; таковы сборники поэм: «Красный Кремль», «Легенда о трёх волхвах» и другие.

Анри Гильбо был признанным главой поэтического направления динамизма. Динамизм, как и родственные ему итальянский футуризм и немецкий активизм, был ответом на развитие индустрии и урбанизацию. Динамизм в своей теории (статьи Госсе и Гильбо) и в практике боролся против сентиментализма, против пассеизма («статичности»), против самодовлеющего романтизма в литературе, и в первую очередь в лирике, за динамическую поэзию, отражающую темп и ритм («динамическую сущность») индустриальных городов. Вместо поэтической изысканности была введена в поэзию простота выражений, повседневный язык, и в частности техническая терминология. Динамисты пользовались свободным стихом и ритмической прозой как средством, дающим больше возможности выражать «могучий», «мощный» ритм индустриальной и урбанистической жизни. В тематическом отношении первое место у динамистов занимают машины, городские улицы, движение вообще и создающий и регулирующий это движение человек. Через обобщённый образ этого действующего человека динамизм в поэзии Гильбо пришёл к изображению пролетариата. В первое время пролетариат в динамической поэзии играл роль не класса, а выступал в качестве только городской массы, представляющей для динамистов наиболее яркий поэтический образ человеческой динамики. В этот период немаловажную роль сыграло влияние поэзии Э. Верхарна. Впоследствии, когда Гильбо стал открытым сторонником коммунистического движения и свою поэзию посвятил пропаганде идей коммунизма и пролетарской революции, динамизм как особая школа практически перестал существовать.

Очень тесная дружба связывала Гильбо с Лениным. Анри Гильбо — автор книги о Ленине. Ленин написал предисловия к ряду книг Гильбо, и до своей болезни собирался написать о Гильбо книгу.

Гильбо примыкал к левым социалистам и с началом Первой мировой войны поддержал интернационалистское антивоенное движение циммервальдистов. В 1916 году участвовал в Кинтальской конференции. Он организовал в Швейцарии журнал, который стал главным рупором левосоциалистического антивоенного движения. Во Франции Гильбо был заочно приговорён к смертной казни. Приговор был отменён лишь в 1920-е годы.

В 1918 г. Гильбо переехал в РСФСР и участвовал в I, II и V конгрессах Коминтерна. Был членом Исполкома Коминтерна.

Кроме того, Гильбо активно участвовал в становлении нового послереволюционного литературного процесса в России, покровительствовал Есенину, с которым познакомился в 1919 году во время своего установочного выступления на общем собрании секций Союза работников науки, искусства и литературы. esenin.niv.ru/esenin/documents/podpis/podpis-7.htm

Когда в апреле 1919 г. Анри Гильбо выпустил книгу «Французское социалистическое и синдикалистское движение во время войны», В. И. Ленин написал к ней предисловие. Отметив своевременность книги, В. И. Ленин подчеркнул, что она вскрывала «глубоко лежащие корни III Коммунистического Интернационала, его подготовку, своеобразную внутри каждой нации в зависимости от её исторических особенностей». В. И. Ленин выразил уверенность, что брошюра будет широко распространена среди всех сознательных рабочих и за ней последуют другие подобные же издания, посвященные истории социализма и рабочего движения.

Гильбо активно сотрудничал в газетах «Правда» и «Известия», а также в журнале «Коммунистический Интернационал», содействовавшем сплачиванию коммунистических сил всех стран. Во внутрипартийной дискуссии становится на сторону Л. Д. Троцкого.

Имя Гильбо было последним словом, произнесённым В. И. Лениным перед смертью. Из записок санитара, ухаживавшего за В. И. Лениным:

«Строился мавзолей, а Ильич лежал в Колонном зале Дома Союзов, и у гроба его проходили люди — тысячи людей, военных и штатских; тишина, только глухой шорох шагов — голосов не слышно: временами сдержанные рыдания. Серьёзные нахмуренные лица. Н. К., М. И. у гроба… Ближайшие товарищи у гроба. Почетный караул у гроба. Товарищи! Одно из трех слов, отысканных и произнесенных Ильичом — Ильичом, у которого была моторно-кортикальная афазия, Ильичом, у которого были лишь речевые остатки и… я слышал от него эти слова: всего два раза: днем на балконе, выходящем на юго-запад у окна его комнаты, и второй раз в постели, когда Ильич, готовясь раздеваться, произнес два слова. В первый раз — „товарищ, товарищи, товарищи“ и второй раз — „…Гиль… гиль… гильбо… а… Гильбо-Гильбо, Henri Guilboux“.» old.russ.ru/antolog/vek/1994/1-2/popov2.htm

Полиглот и поэт, Анри Гильбо был одним из вождей эсперантистского движения, членом исполкома КИФ Идо (реформированного Эсперанто). 8 августа 1922 года, обращаясь ко 2-му конгрессу КИФ интерна, писал: «Товарищи идисты. Более, чем когда-либо, я убежден в необ­ходимости вашей работы. Я эсперантист потому, что ценю проделанную этим движением работу. Но я идист, потому что Идо наиболее близко к окончательному разрешению проблемы международного языка».

В 1920-е и 30-е годы Гильбо работает корреспондентом «Юманите» в Германии. Загадкой считается то, что он один из немногих французских корреспондентов, получивших аккредитацию в Германии при нацистском режиме, и не лишившийся её, несмотря на весьма нелицеприятные статьи об этом режиме и лично о Гитлере. Историки предполагают, что Гильбо выполнял специфическую и тайную дипломатическую миссию, что делало его неприкасаемым даже для нацистов. Несмотря на политические расхождения со Сталиным, Гильбо всё же остаётся для Сталина одним из главных авторитетов Коминтерна. При этом Гильбо, как троцкист, был запрещен к изданию в СССР.

Илья Эренбург сатирически изобразил А.Гильбо в качестве главного героя своего романа «Необычайные похождения Хулио Хуренито» [lib.ru/PROZA/ERENBURG/hulio.txt].

Анри Гильбо имел весьма обширный и парадоксальный круг контактов, посредством которого вмешивался в многие закулисные пружины европейской политики. По мнения ряда историков, он не избежал и специфических контактов с некоторыми вождями нацистов, с некоторыми из которых, такими как Р.Гесс и Э.Рём, был весьма тесно связан. Пытался использовать своё влияние для переориентации нацистского движения с агрессивно-политического на эстетико-романтический настрой. По выражению А.Гитлера, «Еврейский хозяин Рёма превратил штурмовые отряды в некое подобие борделя и скаутского лагеря».

Существует также версия, что Анри Гильбо в 1918—1938 годах был Навигатором Приората Сиона. Эта версия не имеет доступных документальных подтверждений и вызывает ряд сомнений. В частности, Устав Приората Сиона требует, чтобы Навигатором (Великим Магистром) обязательно был прямой потомок византийской династии Комнинов и святого Дагоберта. Находился ли Анри Гильбо в родственных отношениях с этими историческими персонажами — неизвестно.

Литература

• Владимир Ильич Ленин. Описание его жизни. Л.: Прибой. 1923
• Фриче В. М., Западно-европейская литература XX в. в её главнейших представителях, изд. 2-е, Гиз, М., 1928; Parmentier, La litterature francaise de tout a l’heure.

Ссылки

• [www.vekperevoda.com/1855/aksenov.htm Три стихотворения Анри Гильбо были переведены на русский язык Иваном Аксёновым]
• www.rg.ru/2013/06/12/telegramma-site.html

Отрывок, характеризующий Гильбо, Анри

– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в душную комнату, так пахнуло на невеселый Кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи.
– Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.
– Я поджидаю, ваше величество, – отвечал Кутузов, почтительно наклоняясь вперед.
Император пригнул ухо, слегка нахмурясь и показывая, что он не расслышал.
– Поджидаю, ваше величество, – повторил Кутузов (князь Андрей заметил, что у Кутузова неестественно дрогнула верхняя губа, в то время как он говорил это поджидаю ). – Не все колонны еще собрались, ваше величество.
Государь расслышал, но ответ этот, видимо, не понравился ему; он пожал сутуловатыми плечами, взглянул на Новосильцева, стоявшего подле, как будто взглядом этим жалуясь на Кутузова.
– Ведь мы не на Царицыном лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки, – сказал государь, снова взглянув в глаза императору Францу, как бы приглашая его, если не принять участие, то прислушаться к тому, что он говорит; но император Франц, продолжая оглядываться, не слушал.
– Потому и не начинаю, государь, – сказал звучным голосом Кутузов, как бы предупреждая возможность не быть расслышанным, и в лице его еще раз что то дрогнуло. – Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде и не на Царицыном лугу, – выговорил он ясно и отчетливо.
В свите государя на всех лицах, мгновенно переглянувшихся друг с другом, выразился ропот и упрек. «Как он ни стар, он не должен бы, никак не должен бы говорить этак», выразили эти лица.
Государь пристально и внимательно посмотрел в глаза Кутузову, ожидая, не скажет ли он еще чего. Но Кутузов, с своей стороны, почтительно нагнув голову, тоже, казалось, ожидал. Молчание продолжалось около минуты.
– Впрочем, если прикажете, ваше величество, – сказал Кутузов, поднимая голову и снова изменяя тон на прежний тон тупого, нерассуждающего, но повинующегося генерала.
Он тронул лошадь и, подозвав к себе начальника колонны Милорадовича, передал ему приказание к наступлению.
Войско опять зашевелилось, и два батальона Новгородского полка и батальон Апшеронского полка тронулись вперед мимо государя.
В то время как проходил этот Апшеронский батальон, румяный Милорадович, без шинели, в мундире и орденах и со шляпой с огромным султаном, надетой набекрень и с поля, марш марш выскакал вперед и, молодецки салютуя, осадил лошадь перед государем.
– С Богом, генерал, – сказал ему государь.
– Ma foi, sire, nous ferons ce que qui sera dans notre possibilite, sire, [Право, ваше величество, мы сделаем, что будет нам возможно сделать, ваше величество,] – отвечал он весело, тем не менее вызывая насмешливую улыбку у господ свиты государя своим дурным французским выговором.
Милорадович круто повернул свою лошадь и стал несколько позади государя. Апшеронцы, возбуждаемые присутствием государя, молодецким, бойким шагом отбивая ногу, проходили мимо императоров и их свиты.
– Ребята! – крикнул громким, самоуверенным и веселым голосом Милорадович, видимо, до такой степени возбужденный звуками стрельбы, ожиданием сражения и видом молодцов апшеронцев, еще своих суворовских товарищей, бойко проходивших мимо императоров, что забыл о присутствии государя. – Ребята, вам не первую деревню брать! – крикнул он.
– Рады стараться! – прокричали солдаты.
Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левой ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.


Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.