Картье-Брессон, Анри

Анри Картье-Брессон
Henri Cartier-Bresson
Анри Картье-Брессон в 1972 г.
Дата рождения:	22 августа 1908(1908-08-22)
Место рождения:	Шантелу-ан-Бри, Сена и Марна, Франция
Дата смерти:	3 августа 2004(2004-08-03) (95 лет)
Место смерти:	Монжюстен, Альпы Верхнего Прованса, Франция

Анри́ Картье́-Брессо́н (фр. Henri Cartier-Bresson) (22 августа 1908 — 3 августа 2004) — французский фотограф, мастер реалистичной фотографии XX века, фотохудожник, отец фоторепортажа и фотожурналистики.

Творческое кредо

Не переношу устраивать события и режиссировать. Это ужасно… Нельзя подделывать настоящее. Люблю правду и только правду показываю…

 — сказал когда-то Брессон.

Биография

Происхождение фамилии и имени

Матерью Анри была Марта Ле Вердьер (девичья фамилия), а отцом — Андре Картье-Брессон.

Двойная фамилия отца, «Картье-Брессон», впервые зарегистрированная в 1901 году, получилась соединением фамилии крестьян Картье, родом из департамента Уаза, и фамилии промышленников Брессон, производителей хлопковой нити.

Взаимоотношения начались, когда городская семья Брессонов поручила уход за своими детьми членам сельской семьи Картье. Позже два сына Картье (одного из них звали Андре) поступили учениками к Брессону — и, в конце концов, женившись на дочерях своего шефа, вошли в долю предприятия. Совместный бизнес двух семей процветал, и имя «Картье-Брессон» стало в начале XX-го века во Франции очень известной маркой хлопчатых ниток.

22 августа 1908 года у Марты и Андре Картье-Брессонов рождается первенец. В память о дедушке с отцовской стороны - Анри Картье, мальчику (старшему из пяти детей) дали имя Анри.

Художественное образование

Живописью он интересовался с юности. В декабре 1913 года Анри познакомился со своим дядей Луи, художником, который ввел его в мир искусства. К сожалению, дядя умер в 1915 году, но Анри продолжал следовать его советам. Он учился в ателье художника Андре Лота. Своим выдающимся мастерством фотографа Картье-Брессон во многом обязан образованию в качестве художника и графика.

Путешествие и увлечение фотографией

В 1930 году, после начала обучения живописи и графике, он отправился в путешествие в Африку. Вернувшись во Францию в 1932 году, он решил посвятить себя фотографии. Его очень впечатлили несколько снимков, сделанных Эженом Атже и Андре Кертесом, но более всего его подтолкнул к фотоискусству снимок, сделанный Мартином Мункачи (англ.) в 1929-м или 1930 году, на котором изображены трое чернокожих людей, голышом бросающиеся в волны озера Танганьики (Танзания). Он высоко оценил эстетику этой фотографии и восхищенно писал: «О! Это можно сделать при помощи фотоаппарата!!». В том же году в Марселе он приобрел новинку тогдашнего рынка, фотоаппарат фирмы Leica — лёгкую малоформатную камеру, позволившую наконец ему достичь необходимого мастерства в той фотографии, к которой он имел склонность.

Основание «Магнум фото», выставки и книги

В 1947 году Картье-Брессон со своими коллегами Робертом Капой, Дэвидом Сеймуром (англ.), Джорджем Роджером (англ.), Марией Айснер (англ.), Биллом Вандивартом и Ритой Андиверт основывает содружество фотожурналистов — агентство «Магнум фото» (Magnum Photos).

В 1954 году стал первым зарубежным фотографом, посетившим СССР после смерти Сталина.

В 1954 году Лувр организовал свою первую выставку фотографий, и это были работы Картье-Брессона. Его работы выставлялись в самых известных галереях и музеях мира. Издано множество книг, в которых опубликованы его фотографии, в основном сопровождаемые анализом их художественных достоинств.

Семейная жизнь

Женат Анри Картье-Брессон был дважды:

• с 1937 по 1967 годы на Ратне Мохини, танцовщице, приехавшей из Джакарты
• с 1970 года на фотографе Мартине Франк (англ.), которая родила ему дочь Мелани.

Умер 3 августа 2004 года в Montjustin (Альпы Верхнего Прованса, Франция).

Особенности метода

Методы работы Анри Картье-Брессона стали легендой в мире фотографии. Например, он прославился своей способностью оставаться «невидимым» для людей, которых снимал. Бликующие металлические части фотоаппарата он заклеивал чёрной изолентой, чтобы они не блестели. Существует легенда что он всегда делал законченный снимок в момент съемки, никогда не изменял, не кадрировал сделанную фотографию. Она ошибочна и опровергнута несколькими тестовыми отпечатками, значительные части которых заштрихованны для последующей перекадровки. Брессон никогда не печатал и не проявлял пленку самостоятельно. Во многих источниках упоминается, что он принципиально снимал только объективом с «нормальным» фокусным расстоянием (не «телевиком»), что вынуждало его близко подходить к фотографируемому объекту и вступать с ним в непосредственный контакт. Также он известен тем, что старался снимать любую сцену в момент достижения наивысшего эмоционального напряжения, сопряженного с его ощущением изобразительной формы, которое он называл «решающим моментом», широко известное выражение в фотографическом мире, которое для Картье-Бресснона означало

моментальное распознавание, в долю секунды, значимости происходящего и одновременно точной организации форм, что придают этому событию соответствующую ему экспрессию

Об отношениях Картье-Брессона со временем Линкольн Кирштейн (англ.), писатель и специалист в области культуры и искусства, говорил, что Картье-Брессон

постоянно боксировал со временем, время было одновременно противником и товарищем … чтобы быть пораженным и нокаутированным; они танцуют вокруг мгновения, ожидая открытия, чтобы зафиксировать его, остановить, победить

Но для т. н. решающего момента, не только пойманного, но и эстетично зафиксированного, кроме большой чувствительности и понимания природы человека, которыми Анри Картье-Брессон обладал в высочайшей степени, требуется утонченная работа с художественной формой, с геометрией внутрикадрового пространства, умение создавать изысканные визуальные метафоры и т. д. В 1952-м году словосочетание решающий момент сделалось названием его книги.

Некоторые наиболее известные запечатлённые личности

Он фотографировал как простых людей, так и весьма именитых персон и значительные события XX-го века. Вот только некоторые известные личности, которых он запечатлел: Ирен и Фредерик Жолио-Кюри (1944), Анри Матисс (1944), Альбер Камю (1944), Поль Валери (1946), Уильям Фолкнер (1947), Трумен Капоте (1947), Хоан Миро (1953), Шри Ауробиндо (1950), Жан Ренуар (1960), Андре Бретон (1961), Мэрилин Монро (1961), Ролан Барт (1963), Коко Шанель (1964), Жан-Поль Сартр, Эзра Паунд (1970), Луи Арагон (1971).

Работы в музейных коллекциях мира: список музеев

Право приобрести и напечатать «Основную коллекцию» работ было предоставлено 385 печатным изданиям, выбранным Анри Картье-Брессоном в 1979 году. Сейчас работы Анри Картье-Брессона находятся в коллекциях музеев во всем мире:

• Bibliothèque Nationale de France, Париж, Франция.
• De Menil Collection, Хьюстон, Техас, США.
• University of Fine Arts, Осака, Япония.
• Victoria and Albert Museum, Лондон, Великобритания.
• Maison Européenne de la Photographie, Париж, Франция.
• Musée Carnavalet, Париж, Франция.
• Museum of Modern Art, Нью-Йорк, США.
• The Art Institute of Chicago, Чикаго, США.
• The Getty Museum, Лос Анджелес, США.
• International Centre of Photography, Нью-Йорк, США.
• The Philadelphia Art Institute, Филадельфия, США.
• The Museum of Fine Arts, Хьюстон, США.
• Kahitsukan Kyoto Museum of Contemporary Art, Киото, Япония.
• Museum of Modern Art, Тель-Авив, Израиль.
• Stockholm Modern Museet, Стокгольм, Швеция.

Библиография Анри Картье-Брессона

• 1947. The Photographs of Henri Cartier-Bresson. Text by Lincoln Kirstein, Museum of Modern Art, New York.
• 1952. The Decisive Moment. Texts and photographs by Henri Cartier-Bresson. Cover by Henri Matisse. Simon & Schuster, New York. French edition
• 1954. Les Danses à Bali. Texts by Antonin Artaud on Balinese theater and commentary by Béryl de Zoete Delpire, Paris. German edition
• 1955. The Europeans. Text and photographs by Henri Cartier-Bresson. Cover by Joan Miro. Simon & Schuster, New York. French edition
• People of Moscow. Thames and Hudson, London. French, German and Italian editions
• 1956. China in Transition. Thames and Hudson, London. French, German and Italian editions
• 1958. Henri Cartier-Bresson : Fotografie. Text by Anna Farova. Statni nakladatelstvi krasné, Prague and Bratislava.
• 1963. Photographs by Henri Cartier-Bresson. Grossman Publisher, New York. French, English, Japanese and Swiss editions
• 1964. China. Photographs and notes on fifteen months spent in China. Text by Barbara Miller . Bantam Books, New York. French edition
• 1968. The World of HCB. Viking Press, New York. French, German and Swiss editions
• 1969. Man and Machine. commissioned by IBM. French, German, Italian and Spanish editions
• 1970. France. Text by François Nourissier. Thames and Hudson, London. French and German editions
• 1972. The Face of Asia. Introduction by Robert Shaplen. Published by John Weatherhill (New York and Tokyo) and Orientations Ltd. (Hong Kong). French edition
• 1973. About Russia. Thames and Hudson, London. French, German and Swiss editions
• 1976. Henri Cartier-Bresson. Texts by Henri Cartier-Bresson. History of Photography Series. History of Photography Series. French, German, Italian, Japanese and Italian editions
• 1979. Henri Cartier-Bresson Photographer. Text by Yves Bonnefoy. Bulfinch, New York. French, English, German, Japanese and Italian editions
• 1983. Henri Cartier-Bresson. Ritratti. Texts by André Pieyre de Mandiargues and Ferdinando Scianna. Coll. " I Grandi Fotografi ". Gruppo Editoriale Fabbri, Milan. English and Spanish editions
• 1985. Henri Cartier-Bresson en Inde. Introduction de Satyajit Ray, photographies et notes d’Henri Cartier-Bresson. Texte d’Yves Véquaud. Centre National de la Photographie, Paris. Editions anglaise
• Photoportraits. Texts by André Pieyre de Mandiargues. Thames and Hudson, London . French and German editions
• 1987. Henri Cartier-Bresson. The Early Work. Texts by Peter Galassi. Museum of Modern Art, New York. French edition
• Henri Cartier-Bresson in India. Introduction by Satyajit Ray, photographs and notes by Henri Cartier-Bresson, texts by Yves Véquaud. Thames and Hudson, London . French edition
• 1989. L’Autre Chine. Introduction by Robert Guillain. Collection Photo Notes. Centre National de la Photographie, Paris
• Line by Line. Henri Cartier-Bresson’s drawings. Introduction by Jean Clair and John Russell. Thames and Hudson, London. French and German editions
• 1991. . America in Passing. Introduction by Gilles Mora. Bulfinch, New York. French, English, German, Italian, Portuguese and Danish editions
• Alberto Giacometti photographié par Henri Cartier-Bresson. Texts by Henri Cartier-Bresson and Louis Clayeux. Franco Sciardelli, Milan
• 1994. A propos de Paris. Texts by Véra Feyder and André Pieyre de Mandiargues. Thames and Hudson, London . French, German and Japanese editions
• Double regard. Drawings and photographs. Texts by Jean Leymarie. Amiens : Le Nyctalope. French and English editions
• Mexican Notebooks 1934—1964. Text by Carlos Fuentes. Thames and Hudson, London. French, Italian, and German editions
• L’Art sans art. Texte de Jean-Pierre Montier. Editions Flammarion, Paris. Editions allemande, anglaise et italienne
• 1996. L’Imaginaire d’après nature. Textes de Henri Cartier-Bresson. Fata Morgana, Paris. Editions allemande et américaine
• 1997. Europeans. Texts by Jean Clair. Thames and Hudson, London. French, German, Italian and Portuguese editions
• 1998. Tête à tête. texts by Ernst H.Gombrich. Thames & Hudson, London. French,German, Italian and Portuguese editions
• 1999. The Mind’s eye. Texts by Henri Cartier-Bresson. Aperture, New York. French and German editions
• 2001. Landscape Townscape. Texts by Erik Orsenna and Gérard Macé. Thames and Hudson, London. French, German and Italian editions
• 2003. The man the image and the world Texts by Philippe Arbaizar, Jean Clair, Claude Cookman, Robert Delpire, Jean Leymarie, Jean-Noel Jeanneney, Serge Toubiana. Thames and Hudson, London 2003. German, French, Korean, Italian and Spanish editions.
• 2008. Воображаемая реальность. — СПб-М.: Лимбус-Пресс, 2008. — 128 с. Перевод с французского Галины Соловьёвой.

Книги о нём

• Assouline, Pierre. Cartier-Bresson. El Ojo del Siglo, (ISBN 84-8109-403-X), 400 стр., Galaxia Gutenberg, Барселона, 2002. (Пер. на испанский Cartier-Bresson. L’oeil du siècle)
• Bueno Ardila, Julian David, Henri Cartier-Bresson -El azar y el instante, ISBN 958-30-1704-3, Издательство: [www.panamericanaeditorial.com Panamericana Editorial], Богота, 2005
• Great Photographers, из серии The Library of Photography, 246 стр., en:Time-Life, 1971, 1973, 1976.
• Beceyro, Raúl. Henri Cartier-Bresson, (ISBN 968-5804-13-3), 68 стр., Независимый национальный университет Мексики, 1983.
• Montier, Jean-Pierre. Henri Cartier-Bresson and the artless art, (ISBN 0-500-54204-X), 328 стр., Thames and Hudson, Лондон, 1995.
• Bonnefoy, Yves. Henri Cartier-Bresson// Bonnefoy, Yves. Dessin, coileur et lumière. Paris: Mercure de France, 1995, p. 259—269.
• Воображаемая реальность, ISBN 978-5-8370-0515-2 , [www.limbus-press.ru/page/index.php ООО «Издательство К. Тублина»], 2008

Фильмография

• Документальный фильм Хайнца Бютлера нем. Henri Cartier-Bresson — Biographie eines Blicks; 2003

Ссылки

• [www.henricartierbresson.org Фонд Анри Картье-Брессона] (на французском и английском)
• [www.henricartier-bresson.com/ Henri Cartier-Bresson Society] (англ.)
• [www.npg.si.edu/exh/cb Портреты в Национальной портретной галерее, Вашингтон] (англ.)
• [www.lecouperet.net/ Когда фотография стала искусством] (на голландском)
• [www.magnumphotos.com/c/htm/TreePf_MAG.aspx?Stat=Photographers_Portfolio&E=29YL53IQ1W7 Фото Картье-Брессона на сайте Магнум Фотос]
• [seance.ru/blog/moment-bresson/ Статья Анри Картье-Брессона «Решающий момент» (в пер. Татьяны Вайзер)]
• Анри Картье-Брессон на сайте [photopoint.com.ua/021414-otec-fotozhurnalistiki-anri-karte-br/ photopoint.com.ua]
• [www.chayka.org/article.php?id=2039 «Воображаемая реальность» Рецензия Михаила Лемхина на книгу статей Брессона]
• www.chayka.org/article.php?id=3247 «Анри Картье-Брессон — мастер и художник». Статья Михаила Лемхина о выставке Картье-Брессона в МОМА (Нью-Йорк)

См. также

• Уличная фотография
• Честная фотография

Отрывок, характеризующий Картье-Брессон, Анри

– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.