Ансамбли Сакри-Монти в Пьемонте и Ломбардии
Ансамбли Сакри-Монти (Святые горы) в Пьемонте и Ломбардии* | |
---|---|
Sacri Monti of Piedmont and Lombardy** | |
Всемирное наследие ЮНЕСКО | |
| |
Страна | Италия |
Тип | культурный |
Критерии | ii, iv |
Ссылка | [whc.unesco.org/en/list/1068 1068] |
Регион*** | Европа и Северная Америка |
Включение | 2003 (27 сессия) |
* [whc.unesco.org/ru/list Название в официальном рус. списке] ** [whc.unesco.org/en/list Название в официальном англ. списке] *** [whc.unesco.org/en/list/?search=&search_by_country=&type=&media=®ion=&order=region Регион по классификации ЮНЕСКО] |
Ансамбли Сакри-Монти в Пьемонте и Ломбардии — девять групп часовен и прочих архитектурных элементов, построенных в северной Италии (Пьемонт и Ломбардия) на рубеже XVI и XVII веков на склонах гор. Появление «святых гор» стало результатом попытки создать в Европе «святые места», альтернативные святым местам Палестины, посещение которой в те годы становилось для европейских христиан всё труднее. Проект их создания активно поддерживался миланским епископом Карло Борромео. Впоследствии, в XVIII веке, было возведено ещё несколько святых гор, но уже без строгой привязки к религиозным мотивам и множества элементов архитектурного декора.
Интерьеры и убранство «святых гор» XVI—XVII веков включают скульптуры и фресковую живопись, изображающие те или иные сцены из жизни Иисуса Христа, Богоматери и различных святых. Здания имеют высокую эстетическую ценность, так как гармонично вписываются в окружающий естественный ландшафт. В 2003 году девять из «святых гор» — в Варалло, Орта-Сан-Джулио, Серралунга-ди-Креа, Бьелла, Вальперга, Гиффа, Домодоссола, Варесе, Оссуччо — включены в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.
Напишите отзыв о статье "Ансамбли Сакри-Монти в Пьемонте и Ломбардии"
Ссылки
- [whc.unesco.org/pg.cfm?cid=31&id_site=1068 Страница] на сайте UNESCO (рус.)
Отрывок, характеризующий Ансамбли Сакри-Монти в Пьемонте и Ломбардии
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.