Ансамбль Казанского университета

архитектурный ансамбль
Ансамбль Казанского университета
Вид на главный корпус со второго высотного корпуса
Страна	Россия
Местоположение	Казань, Кремлёвская ул., 18
Архитектурный стиль	Русский классицизм (главный корпус и прилегающие здания) Советский неоклассицизм (химический корпус) Модернизм (высотные корпуса и культурно-спортивный комплекс)
Основные даты: 1800-е — Размещение университета в зданиях по Воскресенской улице 1822-1825 — Строительство главного корпуса 1830-е — Строительство комплекса учебных и вспомогательных зданий 1904 — Строительство западного крыла главного корпуса 1940-е — 1950-е — Строительство химического корпуса 1970-е — Строительство высотных корпусов 1989 — Строительство КСК «УНИКС» 2002-2004 — Строительство восточного крыла главного корпуса
Здания: Главный корпус • Ректорский дом • Геометрический корпус и криогенная лаборатория • Анатомический театр • Книгохранилище • Химическая лаборатория • Полукружные служебные корпуса • Астрономическая обсерватория • Старая клиника (Вычислительный центр) • Физиологическая лаборатория • Химический корпус • Физический корпус • II высотный корпус • Научная библиотека • УНИКС
Статус	Объект культурного наследия РФ № 1610051000
Состояние	удовлетворительное

Анса́мбль Каза́нского университе́та — архитектурный ансамбль в Казани, являющийся историко-культурным, градостроительным и архитектурным памятником России. Включён в Государственный свод особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации.

Ядром ансамбля выступает комплекс зданий Казанского университета, построенных в стиле русского классицизма XIX века. Вместе со зданиями, возведёнными во второй половине XX века, ансамбль образует учебный кампус вуза, занимающий расположенный на Кремлёвской улице квартал (в пределах улиц Университетской, Астрономической, Лобачевского и Профессора Нужина), который называется университетским городком.

История формирования

Становление университета

На этапе становления Казанского университета он составлял одно целое с Казанской гимназией, что выражалось в их размещении в общем здании.

В конце XVIII века началась застройка конца Воскресенской улицы каменными зданиями. В 1796 году в этом квартале было начато строительство самого крайнего дома по улице — величественного двухэтажного здания для военного губернатора Б. П. Де Ласси (архитекторы Ф. Е. Емельянов и И. А. Мари). Посетивший в 1798 году Казань император Павел I удовлетворил прошение гражданского губернатора Л. С. Казинского о восстановлении Казанской императорской гимназии, и издал указ, согласно которому, вместо предложенного дома присутственных мест в казанском кремле, под гимназию был отдан достраиваемый губернаторский дом.

1-е — …Под гимназию же обратить дом губернаторский, яко по пространству своему к тому удобнейший.
2-е — аппробуя представленные Вами оному дома фасад и план с прожектированными к нему пристройками, на покупку потребных материалов и на окончательную отделку дома внутри и снаружи, требуемые по смете двадцать девять тысяч четыреста девяносто два рубля двадцать копеек дозволяем употребить из губернских доходов…

— Указ Павла I Казанскому военному губернатору Б. П. Де Ласси от 29 мая 1798 года.

Открытие гимназии на Воскресенской улице состоялось в 1799 году. По своему внешнему виду, по отзывам современников, трёхэтажный гимназический дом считался лучшим в городе. С куполом и фронтоном строго по центру он имел трёхосевое архитектурное решение: центральный и боковые порталы с колоннами: в середине — восемь, слева и справа — по четыре.

5 (17) ноября 1804 года императором Александром I были подписаны Утвердительная грамота и Устав Казанского университета. Он начал действовать 14 февраля 1805 года в здании гимназии, с которой до «полного открытия» 1814 года университет практически составлял одно целое (выпускников гимназии «производили» в студенты университета).

Кроме того, для нужд университета казной были выкуплены расположенные возле него три дома: вдовы инженер-поручика А. С. Спижарной, бывшего вице-губернатора князя Д. В. Тенишева и коменданта города генерал-майора С. Н. Кастеллия.

Известно, что в первые годы существования вуза профессор-директор университета и директор гимназии И. Ф. Яковкин разрабатывал план-проект размещения университетских учебно-вспомогательных учреждений, в котором предусматривались здания для ветеринарии и сельского домоводства, химические лаборатории, а также ряд строений медицинского профиля.

С 1811 года гимназия с перерывами размещалась в собственном доме в другой части города, а с 1820 года учебные здания по Воскресенской улице окончательно отошли университету.

Период П. Г. Пятницкого

В 1820 году на должность архитектора Казанского университета был приглашён П. Г. Пятницкий. Им был разработан проект генерального плана университетского комплекса. Для осуществления строительства в 1822 году был создан строительный комитет университета.

Следуя плану, П. Г. Пятницкий в 1822—1825 годах возводит главный корпус университета. Для этого были объединены и перестроены «гимназический» и «тенишевский» дома.

Невысокий двухэтажный главный корпус протянулся вдоль улицы на 75 саженей (160 м). Образцом для классического фасада с тремя портиками послужило гимназическое здание, включённое в объём главного корпуса и составившее его восточную половину.

Исключительную роль в сооружении главного здания также сыграл Н. И. Лобачевский, ставший 14 марта 1822 года членом строительного комитета, и в 1825—1827 годах возглавлявший его. Он производил геометрические расчёты и контролировал работу строительного комитета.

Период М. П. Коринфского

В 1832 году архитектором университета был назначен действительный академик Императорской Академии Художеств М. П. Коринфский (Варенцов). В 1833 году на строительство новых корпусов университета были отпущены средства из казны. Председателем строительного комитета с 23 мая 1833 года вновь стал ректор Н. И. Лобачевский.

М. П. Коринфский переработал генеральный план П. Г. Пятницкого, чтобы разместить перед дворовым фасадом главного здания университета площадь, на которую были обращены здания создаваемого им архитектурного комплекса. Таким образом, комплекс был решён по схеме городской усадьбы: симметричная пространственная композиция, в которой главное здание формирует парадный уличный фасад, а «двор» застроен «флигелями».

Анатомический театр, возведённый в 1836 году строго по оси главного корпуса на краю университетского холма, стал южной доминантой всего ансамбля. Симметрично ему были построены здание химической лаборатории с физическим кабинетом в 1836 году и здание библиотеки в 1837 году. Помимо этого, у анатомического театра были выстроены баня, хозяйственные постройки и полуциркульные здания вспомогательных служб.

В 1838 году к западу от дворовых построек на Поперечно-Воскресенской улице М. П. Коринфским была выстроена астрономическая обсерватория (проект выполнен с Н. И. Лобачевским).

21 августа 1836 года посетивший Казань император Николай I осматривал университетские строения. Он не был удовлетворён состоянием «типографского» дома, который в 1828 году целиком был отдан под клинику, и выделил средства на строительство на этом месте новой клиники по лучшим европейским стандартам. Поскольку проект, разработанный М. П. Коринфским, не утвердили вследствие дороговизны внешнего исполнения, предусматривающего шестиколонный портик и полуротонду, его проект переработал архитектор департамента проектов и смет Казанского учебного округа И. П. Безсонов. Архитектором-строителем клиники в стиле позднего классицизма был М. П. Коринфский.

В университетском дворе была устроена полуовальная кирпично-деревянная оштукатуренная колоннада, соединявшая здания библиотеки, анатомического театра и физико-химического кабинета. За металлической решёткой колоннады располагались полукружные (полуциркульные) двухэтажные служебные корпуса, а между анатомическим театром и главным корпусом была образована площадь, на которой по указанию Николая I планировалось установить памятник Г. Р. Державину — выпускнику Казанской гимназии и почётному члену Императорского Казанского университета. Памятник был открыт в 1847 году, а в 1870 году перенесён на Театральную площадь.

Возведение новых зданий

в 1886—1888 годах при архитекторе университета М. Н. Литвинове были реконструированы здания анатомического театра и университетской клиники. По его проекту в 1888—1890 годах к востоку от университетского двора на Университетской улице было построено здание физиологических лабораторий.

В 1891—1894 годах к двухэтажному библиотечному залу университета было пристроено трёхэтажное здание нового книгохранилища (архитектор В. Бернгард), нарушившее симметрию университетского двора, с которого была убрана колоннада.

Помимо этого, в связи с торжествами по случаю 100-летия со дня рождения Н. И. Лобачевского, широко отмечавшимися в 1893 году, напротив ректорского («комендантского») дома, где жил ректор университета, был организован сквер, в котором 1 сентября 1896 года состоялось открытие памятника Лобачевскому (скульптор М. Л. Диллон, архитектор Н. Н. Игнатьев).

Строительство клинического городка

На рубеже XIX—XX веков началась застройка Арского поля к западу от Военного госпиталя. В 1895 году Министерство финансов и государственного контроля и Государственный Совет приняли решение, которое было утверждено императором Николаем II 11 марта 1896 года, о предоставлении Казанскому университету средств для приобретения земли, выделенной для него Казанской городской думой 19 июня 1889 года. На участке между улицами Одностронкой Арского Поля, Одностронкой Ново-Горшечной и Старо-Горшечной в 14 656 квадратных саженей началось строительство университетских клиник, на которое было потрачено около полумиллиона рублей (включая пожертвования).

Проекты новых клиник разрабатывались комиссией, возглавляемой попечителем Казанского учебного округа В. А. Поповым. В состав комиссии входили профессора медицинского факультета Казанского университета — одного из ведущих медицинских центров Российской империи. В составлении конечного проекта клиник приняли участие московский архитектор К. М. Быковский — автор проекта клинического городка Московского университета на Девичьем поле, казанский губернский архитектор Л. К. Хрщонович, гражданский инженер И. Н. Колмаков, а также директора клиник.

27 января (8 февраля) 1900 года в четырёх просторных зданиях из красного кирпича были торжественно открыты хирургическая, акушерско-гинекологическая, глазная, кожно-венерологическая (построена на средства из наследства мануфактур-советника И. И. Алафузова) и детская университетские клиники.

Период К. Л. Мюфке

К началу XX века в связи с потребностью в новых объектах и увеличении площадей, в университете вновь подняли вопрос о развитии восточного и западного крыльев главного корпуса.

14 декабря 1899 года архитектором университета был назначен К. Л. Мюфке, которым в 1901 году был разработан проект реконструкции главного корпуса.

В 1904 году к западной части главного здания, согласно этому проекту, был пристроен корпус физико-математического факультета. Планировалось возведение симметрично ему такого же восточного крыла (пристроя) главного корпуса, но из-за начавшейся русско-японской войны финансирование проекта было свёрнуто.

Предоставление новых зданий и разделение университета

В советский период университетские учебные подразделения начали выходить за пределы исторического квартала, разместившись в начале улицы Чернышевского (бывшей Воскресенской). Так, в 1920-х годах геологическому факультету университета было предоставлено здание духовной семинарии, являющийся архитектурным памятником XVIII века, а в 1930-х годах географическому факультету университета была выделена часть помещений в здании Гостиного двора, являющемся архитектурным памятником XIX века.

На рубеже 1920-х — 1930-х годов некоторые подразделения университета были выделены из его состава и положили начало новым вузам, которые разместились в собственных зданиях. Так, медицинский факультет постановлением СНК РСФСР от 5 ноября 1930 года № 132 был преобразован в Казанский государственный медицинский институт, которому отошёл клинический городок, а также здание анатомического театра.

17 августа 1933 года был издан приказ, устанавливающий официальные наименования для ряда оставшихся за университетом зданий, и запретивший употреблять прежние их названия:

1. Главное здание наименовать «Здание № 1 Казгосуниверситета».
2. Второе здание — «Здание № 2 Казгосуниверситета».
3. Западный пристрой к главному зданию — «Корпус физического кабинета».
4. Кастельевский дом — «Здание управления университета».
5. Спижарный дом — «Здание математического кабинета».
6. Химическая лаборатория по оргхимии — «Первое химическое здание».
7. Химическая лаборатория рабфака — «Второе химическое здание».
Наименования зданий астрономической обсерватории, библиотеки, западного и восточного полукруглых зданий оставлены прежними.
Общежития наименовать: 1) По ул. Карла Маркса — «Общежитие № 1 КГУ». 2) По ул. Сакко и Ванцетти — «Общежитие № 2 КГУ».

— Приказ по КГУ 17 августа 1933 года.

Строительство химического корпуса

В 1948 году было возобновлено прерванное Великой Отечественной войной строительство нового университетского корпуса на углу улиц Чернышевского и Лобачевского, где в 1566—1890 годах располагались храмы Воскресенской церкви, а в 1890—1930 годах — Воскресенский собор. Здание химического корпуса в стиле советского неоклассицизма (архитектор А. Г. Бикчентаев) было открыто для учебных занятий 12 октября 1953 года.

Кроме того, напротив химического корпуса в начале 1950-х годах были реконструированы Академический центр (КНЦ РАН) и сквер с памятником Лобачевскому, а напротив главного корпуса к 150-летию университета 23 ноября 1954 года был установлен памятник студенту Владимиру Ульянову (скульптор В. Е. Цигаль, архитектор В. В. Калинин), сбор средств на сооружение которого вёлся с 1946 года.

Строительство высотных корпусов

В 1970-е годы велось строительство двух высотных учебно-лабораторных корпусов — к северу и к западу от главного здания университета. В нём приняли участие студенческие строительные отряды, сформированные в университете.

Проект возведения высоко-этажных зданий в историческом центре города разработан архитекторами Государственного союзного института по проектированию высших учебных заведений (ГИПРОВУЗ) В. П. Бондаренко, О. А. Кашинцевой и другими. Причём, первоначальный «Генеральный план развития Казанского государственного университета в структуре исторического города» В. П. Бондаренко предусматривал размещение второго высотного корпуса на месте одного из зданий Казанского научного центра РАН (здания бывшей Ксенинской гимназии), а библиотеки — в старой клинике.

Корпус физического факультета, сданный 5 октября 1973 года, расположился на месте старинного полицейского управления и пожарной каланчи на углу улиц Ленина (бывшей Чернышевского) и Астрономической. Высотное 17-этажное здание расчленено на три основных элемента: 3-этажную цокольную часть, 2-этажный горизонтально вытянутый объём, возвышающийся над вестибюльной частью, и 12-этажный вертикально расчленённый объём. Общая площадь здания равна 15 643 м²; стоимость его строительства составила 6221 тыс. рублей. Автор скульптурной композиции на фасаде физического корпуса, обыгрывающей формулу E=mc²: И. М. Ханов (1970).

Второй учебный корпус был построен напротив главного корпуса университета на верхней террасе Ленинского сада. При его возведении была снесена историческая застройка (в том числе, дом Л. Ф. Крупеникова, в котором 7 сентября 1833 года был А. С. Пушкин, весной 1917 года проводил заседания Казанский совет рабочих и солдатских депутатов).

Второй учебный корпус представляет собой объединённые в общий комплекс: 17-этажное здание факультетов гуманитарных наук, сданное 30 декабря 1977 года, и 5-этажное современное здание Научной библиотеки имени Н. И. Лобачевского, открытое 5 декабря 1978 года. В учебно-лабораторной части комплекса размещены 140 аудиторий, 90 учебных лабораторий и 31 учебный кабинет. В библиотечном блоке общей площадью 11,3 тыс. м² предусмотрены три читальных зала, зал каталогов, абонемент, книгохранилище на 3,5 млн томов, а также служебные комнаты. Библиотека была оборудована горизонтальным и вертикальным конвейерами и пневмопочтой.

Кроме того, в 1978 году конце Университетской улицы был установлен памятник ректору А. М. Бутлерову (скульптор Ю. Г. Орехов, архитекторы В. А. Петербуржцев, А. В. Степанцев).

Строительство культурно-спортивного комплекса

В 1989 году был сдан в эксплуатацию университетский культурно-спортивный комплекс, выстроенный к востоку от главного корпуса (архитектор В. П. Скачков). При проектировании комплекса был использован перепад высот в 13,5 м между проезжими частями улиц Университетской и Куйбышева.

Первоначально комплекс именовался третьим учебным корпусом КГУ, а в 1991 году получил название «УНИКС» (акроним от «УНИверситет, Культура, Спорт»). В то время это был крупнейший в Казани физкультурно-оздоровительный, культурный и спортивный центр, полезная площадь которого составила более 15 000 м². В нём действует большой концертный зал (на 1070 мест), малый концертный зал (на 450 мест), десять спортивных залов (общей площадью 2920 м²).

Вскоре после открытия в комплексе были обустроены дополнительных 4 зала, кафе и танцпол-дискотека. «УНИКС» стал первым городским спорткомплексом, предоставляющим платные физкультурно-оздоровительные услуги. После многолетнего перерыва здесь открылся первый в Казани современный бильярдный зал. Помимо этого, в «УНИКСе» был открыт первый в России скалодром в закрытом помещении, на базе которого было организовано проведение Первого Кубка России по скалолазанию в закрытых помещениях.

Современный период

В начале XXI века, в связи с подготовкой к празднованию 1000-летия Казани и 200-летия университета в 2005 году, была проведена масштабная реставрация архитектурного ансамбля. Согласно утверждённой Правительством России программе, на строительство и реконструкцию комплекса Казанского государственного университета в 2001—2005 годах было выделено 2405,5 млн рублей в ценах 2001 года.

В 2002 году был снесён одноэтажный флигель, пристроенный ещё к «гимназическому» дому в 1810-х годах. На его месте в 2002—2004 годах было возведено восточное крыло главного здания университета, строительство которого было предусмотрено проектом начала XIX века К. Л. Мюфке. Выполненный в классическом стиле корпус придал старинному комплексу завершённость.

Во время реставрации университетских зданий было принято решение о снижении уровня грунта во дворе университета, поскольку вековые фундаменты просели, и здания выглядели слегка врытыми в землю.

Кроме того, у физического корпуса 12 ноября 2004 года был открыт памятник Е. К. Завойскому, а 16 ноября 2004 году возле старой клиники и КСК «УНИКС» был открыт памятник ректору М. Т. Нужину, именем которого также был назван проходящий тут отрезок Университетской улицы.

Статус ансамбля

Постановлением Совмина РСФСР от 22 мая 1947 года № 389 «Об охране памятников архитектуры» главное здание Казанского университета включено в перечень памятников архитектуры и архитектурных заповедников РСФСР, подлежащих государственной охране в первую очередь.

Постановлением Совмина РСФСР от 30 августа 1960 года № 1327 «О дальнейшем улучшении дела охраны памятников культуры в РСФСР» ансамбль Казанского государственного университета им. В. И. Ульянова-Ленина (в составе: главный корпус, анатомический театр, астрономическая обсерватория, библиотека, химическая лаборатория) был включён в список памятников архитектуры, подлежащих охране как памятники государственного значения, и список памятников архитектуры, подлежащих первоочередной подготовке к музейному показу.

Согласно п. 2 Указа Президента России от 20 февраля 1995 года № 176 «Об утверждении Перечня объектов исторического и культурного наследия федерального (общероссийского) значения» ансамбль Казанского государственного университета был отнесён к объектам исторического и культурного наследия федерального (общероссийского) значения. Кроме того, в 1996 году Казанский университет был включён в Государственный свод особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации (первоначально как КГУ им. В. И. Ульянова-Ленина, с 2010 года как КФУ).

См. также

• Ансамбль Вильнюсского университета

Литература

• Загоскин Н. П. История Императорскаго Казанскаго университета за первые сто лет его существования, 1804—1904 / [Соч.] Н. П. Загоскина, заслуж. орд. проф. — В 4 т. — Казань: Типо-литогр. Имп. Казан. ун-та, 1902—1904:
  • [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003968000/rsl01003968842/rsl01003968842.pdf Т. 1. Введение и часть первая (1804—1814)]. — 1902. — XLV, 567, [24] с.
  • [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003968000/rsl01003968841/rsl01003968841.pdf Т. 2. Часть вторая (1814—1819)]. — 1902 (обл. 1903). — 698, XVIII, VII с.
  • [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003968000/rsl01003968840/rsl01003968840.pdf Т. 3. Окончание части второй и часть третья (1814—1819 и 1819—1827)]. — 1903 (обл. 1904). — 594, XVI, VI с.
  • [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003968000/rsl01003968839/rsl01003968839.pdf Т. 4. Окончание части третьей (1819—1827)]. — 1904 (обл. 1906). — 692, XVIII, VIII с.
• Егерев В. В. Н. И. Лобачевский как строитель // Известия ОАИЭ. — 1926. — Т. 33. — Вып. 2-3. — С. X—XI.
• Архитектор Михаил Петрович Коринфский, 1788—1851: Сборник. — Казань: Музейный Отдел ТССР, 1928. — 42 с.
• Дульский П. М. [www.math.ru/lib/i/201/index.djvu?djvuopts&page=474 Строитель Казанского университета великий русский математик Н. И. Лобачевский и его иконография] // Каган В. Ф. Лобачевский, 1792—1856. — М.-Л., 1948. — 508 с. — С. 473—487.
• Егерев В. В. Архитектор П. Г. Пятницкий. — Казань, 1961.
• Егерев В. В. Архитектор М. П. Коринфский. Очерк жизни и творчества. — Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1961. — 36 с.
• Евсина Н. А. Ансамбль Казанского университета // Ежегодник Института истории искусств, 1960: Архитектура и живопись / АН СССР, Институт истории искусств; Редкол.: В. Н. Лазарев, В. В. Косточкин, Е. А. Борисова, Н. И. Воркунова, Г. И. Гунькин. — М.: АН СССР, 1961. — 388 с. — С. 180—211.
• Евсина Н. А. Здания Казанского университета // Памятники культуры: исследование и реставрация. — Вып. 4. — М.-Л.: Изд-во Гос. эрмитаж, 1963. — С. 107—127.
• Иконников А. В. Развитие ансамбля Казанского государственного университета им. В. И. Ульянова-Ленина // Проектирование и строительство высших учебных заведений: сборник / Министерство высшего и среднего специального образования СССР, Государственный союзный институт по проектированию высших учебных заведений; гл. ред. А. А. Потокин. — Вып. 11. — М.: Высш. шк., 1980. — 134 с. — С. 34-42.
• Исаков А. П., Исаков Е. П. Летопись Казанского государственного университета: История в фактах, подтверждённых документами / В двух томах. — Казань: Дизайн-студия «МИАН», 2004—2005:
  • Т. 1. 1804—1945 гг. — 2004. — 487 с. — ISBN 5-902788-01-3.
  • Т. 2. 1946—2004 гг. — 2005. — 575 c. — ISBN 5-902788-02-1.
• Глазырина Ю. И. [izvestija.kgasu.ru/files/4_2011/23_31_Glazyrina.pdf Вклад архитектора К. Л. Мюфке в реконструкцию комплекса Казанского университета в начале ХХ века] // Известия КГАСУ. — 2011. — № 4 (18). — С. 23-31.
• Куприянов В. Н., Агишева И. Н. [izvestija.kgasu.ru/files/4_2011/46_50_Kupriianov_Agisheva.pdf Главное здание Казанского университета в ансамбле центрально-исторических площадей Казани] // Известия КГАСУ. — 2011. — № 4 (18). — С. 46-50.

Ссылки

• [kpfu.ru/main_page?p_sub=6087 Карта всех зданий Казанского федерального университета]
• [kpfu.ru/flashmap/map.html Карта учебных зданий и общежитий Казанского федерального университета]
• [www.gazeta.ksu.ru/archiv.php?action=sod&val=2505&nstr=48 Схема университетского городка]

Отрывок, характеризующий Ансамбль Казанского университета

– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не сообщая окружавшим его генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний. Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтобы обойти левый фланг русских, Наполеон сказал, что этого не нужно делать, не объясняя, почему это было не нужно. На предложение же генерала Компана (который должен был атаковать флеши), провести свою дивизию лесом, Наполеон изъявил свое согласие, несмотря на то, что так называемый герцог Эльхингенский, то есть Ней, позволил себе заметить, что движение по лесу опасно и может расстроить дивизию.
Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
«С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.
В это же время начальник артиллерии 1 го корпуса, генерал Пернетти, с 30 ю орудиями дивизии Компана и всеми гаубицами дивизии Дессе и Фриана, двинется вперед, откроет огонь и засыплет гранатами неприятельскую батарею, против которой будут действовать!
24 орудия гвардейской артиллерии,
30 орудий дивизии Компана
и 8 орудий дивизии Фриана и Дессе,
Всего – 62 орудия.
Начальник артиллерии 3 го корпуса, генерал Фуше, поставит все гаубицы 3 го и 8 го корпусов, всего 16, по флангам батареи, которая назначена обстреливать левое укрепление, что составит против него вообще 40 орудий.
Генерал Сорбье должен быть готов по первому приказанию вынестись со всеми гаубицами гвардейской артиллерии против одного либо другого укрепления.
В продолжение канонады князь Понятовский направится на деревню, в лес и обойдет неприятельскую позицию.
Генерал Компан двинется чрез лес, чтобы овладеть первым укреплением.
По вступлении таким образом в бой будут даны приказания соответственно действиям неприятеля.
Канонада на левом фланге начнется, как только будет услышана канонада правого крыла. Стрелки дивизии Морана и дивизии вице короля откроют сильный огонь, увидя начало атаки правого крыла.
Вице король овладеет деревней [Бородиным] и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Морана и Жерара, которые, под его предводительством, направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками армии.
Все это должно быть исполнено в порядке (le tout se fera avec ordre et methode), сохраняя по возможности войска в резерве.
В императорском лагере, близ Можайска, 6 го сентября, 1812 года».
Диспозиция эта, весьма неясно и спутанно написанная, – ежели позволить себе без религиозного ужаса к гениальности Наполеона относиться к распоряжениям его, – заключала в себе четыре пункта – четыре распоряжения. Ни одно из этих распоряжений не могло быть и не было исполнено.
В диспозиции сказано, первое: чтобы устроенные на выбранном Наполеоном месте батареи с имеющими выравняться с ними орудиями Пернетти и Фуше, всего сто два орудия, открыли огонь и засыпали русские флеши и редут снарядами. Это не могло быть сделано, так как с назначенных Наполеоном мест снаряды не долетали до русских работ, и эти сто два орудия стреляли по пустому до тех пор, пока ближайший начальник, противно приказанию Наполеона, не выдвинул их вперед.
Второе распоряжение состояло в том, чтобы Понятовский, направясь на деревню в лес, обошел левое крыло русских. Это не могло быть и не было сделано потому, что Понятовский, направясь на деревню в лес, встретил там загораживающего ему дорогу Тучкова и не мог обойти и не обошел русской позиции.
Третье распоряжение: Генерал Компан двинется в лес, чтоб овладеть первым укреплением. Дивизия Компана не овладела первым укреплением, а была отбита, потому что, выходя из леса, она должна была строиться под картечным огнем, чего не знал Наполеон.
Четвертое: Вице король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Марана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
Сколько можно понять – если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы были вице королем исполнить данные ему приказания, – он должен был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны были двинуться одновременно с фронта.
Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.


Многие историки говорят, что Бородинское сражение не выиграно французами потому, что у Наполеона был насморк, что ежели бы у него не было насморка, то распоряжения его до и во время сражения были бы еще гениальнее, и Россия бы погибла, et la face du monde eut ete changee. [и облик мира изменился бы.] Для историков, признающих то, что Россия образовалась по воле одного человека – Петра Великого, и Франция из республики сложилась в империю, и французские войска пошли в Россию по воле одного человека – Наполеона, такое рассуждение, что Россия осталась могущественна потому, что у Наполеона был большой насморк 26 го числа, такое рассуждение для таких историков неизбежно последовательно.