Ансырь

Ансырь или Анцырь — единица измерения массы, одна из единиц древнего русского веса.

Самое старое объяснение этой единицы находится в «Торговой Книге», памятнике, дополненном в XVI и начале XVII веков, а также в «Счётных Мудростях» и в арифметике Магницкого. Все, как эти, так и подобные им источники определяют ансырь как 1 ¹/₃ фунта или 128 золотников.

В начале XX века «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» так описывал эту меру на своих страницах:

«Торговая Книга», приписывающая ансырю бухарское происхождение, объясняет эту единицу сбивчиво, говоря, что «нынешний ансырь весит фунт и 96 золотников», и полагая в фунте одну большую гривенку. Сбивчивость эту может разъяснить арифметика Магницкого, указывающая на римскую мину, которая делилась на 96 секстулов, или на 112 денаров, или на 128 драхм и содержала в себе 1 1/3 либру, секстул же, по уверению Магницкого, «может нарещися и золотник Московский». С этим согласны и аптекарские счеты XVII века: по ним 4 унции равны четверти фунта, в котором поэтому содержалось 16 унций (= 96 золотников секстульных = 112 золотников денаровых = 128 золотников драхмовых), как и в мине римской у Магницкого. Итак, «Торговая Книга» сбилась на счете в 128 драхм и в 96 секстулов, имевших в России значение золотников. Относительно бухарского происхождения ансыря надо сказать, что такое мнение более похоже на нелепость, чем на истину, потому что в бухарском языке еще не нашли слова «ансырь», хотя там и существуют слова, оканчивающиеся на сырь. Всего вероятнее, что слово «ансырь» или «анцырь» взято с немецкого ganzer (от Hanz) — цельный, полный, неповрежденный, и присвоено фунту полного веса в 16 унций, из которого произошли многие фунтовые выделы. В последний раз ансырь упоминается в нижегородской таможенной книге 1720-х годов».

Литература

• Ансырь // [books.google.ru/books?id=ZOcOAQAAIAAJ&printsec=frontcover Энциклопедический словарь, составленный русскими учеными и литераторами. Том IV] / П. Л. Лавров. — СПб.: Тип. И. И. Глазунова и Комп., 1862. — С. 506.

Отрывок, характеризующий Ансырь

Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.