Антверпенская Полиглотта

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Би́блия Полигло́тта (лат. Biblia Polyglotta[Прим 1]), известна также под названиями Полиглотта Плантена (лат. Polyglotta Plantiniana), Антверпенская Полиглотта (исп. Políglota de Amberes) или Королевская Библия (лат. Biblia Regia), — восьмитомное издание Библии в виде полиглотты, осуществлённое Христофором Плантеном и Бенито Ариасом Монтано в Антверпене в 1568—1573 годах. Для Плантена, подозревавшегося властями и Инквизицией в симпатиях к кальвинизму, издание Библии было доказательством лояльности испанской монархии. Король Филипп II частично финансировал издание, а также направил в Антверпен научного и теологического редактора — учёного священника Бенито Ариаса Монтано; в редактуре и сверке текстов участвовали более 20 филологов, включая Гийома Постэля и Яна ван Горпа. Книга вышла тиражом в 1213 восьмитомных комплектов; тексты, включённые в неё, неоднократно воспроизводились в последующих библейских изданиях. По состоянию на 2012 год, сохранилось 458 экземпляров Полиглотты, в том числе 210 полных восьмитомных комплектов.





Предыстория

Согласно Р. Уилкинсону, изданная в Нидерландах Библия Плантена принадлежала испанской традиции библейских изданий. Её печатание определялось опытом издания Комплютенской Полиглотты, финансировалось испанским двором, научное редактирование осуществлял испанский теолог, а испанская Инквизиция служила цензурой[1]. Побудительными причинами для публикации новой Полиглотты стали два обстоятельства: во-первых, часть тиража Комплютенского издания погибла при транспортировке в Италию[2]. Во-вторых, к середине 1550-х годов назрела необходимость публикации сирийской версии Писания, главным исследователем которой был нидерландский гебраист Андреас Мазиус[en]. В 1554 году он огласил в переписке с кардиналом Питео проект новой полиглотты, которая включала бы и сирийский текст[3]. Эта идея очень медленно реализовывалась: только в 1566 году Мазиус обратился к Христофору Плантену, который предложил снабдить таргумами с параллельным латинским переводом все книги Ветхого Завета, тогда как в Комплютенской Полиглотте таргум был напечатан только к Пятикнижию[4].

Были и соображения более общего характера: Комплютенское издание было основано на концепции первичности Вульгаты по отношению ко всем остальным языковым версиям Писания. Эта концепция, выдвинутая кардиналом Хименесом де Сиснеросом, была полностью подтверждена Тридентским собором. Вопрос о Библии разбирался на сессии 1546 года с 8 февраля по 8 апреля: в свете протестантской схизмы вопрос об авторитете Католической церкви был неотделим от вопроса об авторитете Писания[5]. Результатом стало решение об издании эталонной Библии без ошибок, равно необходимой для литургических, миссионерских и богословских нужд. Однако вновь вопрос о Писании был поднят на завершающей сессии 1562 года, когда была издана булла De delectu librorum (26 февраля) и создана специальная папская комиссия для выверки церковных книг, работа которой не была завершена к концу собора. Этой же буллой санкционировались новые издания Бревиария, миссала, катехизиса и самой Вульгаты[6]. Ещё в период работы Собора был опубликован Индекс запрещённых книг[7]; в подготовке его испанского издания был занят и Бенито Ариас Монтано[8].

Причина обращения к Христофору Плантену — ведущему издателю Антверпена, объяснялась его успешными библейскими изданиями: в 1559 году он печатал латинскую Библию (на основе Лувенской редакции Гравиуса 1547 года), в 1564 году — греческий Новый Завет, и к 1566 году трижды печатал еврейский текст. В его библейских изданиях впервые широко применялась разбивка на стихи, предложенная в 1555 году Робером Этьенном[9]. Гийом Постэль в 1563 году предлагал ему обустроить еврейскую типографию, наподобие основанной в Венеции Даниэлем Бомбергом[9]. В те же годы он пытался реализовать многоязычную Библию на еврейском, латинском и фламандском языках; этот проект поддерживался Лувенским университетом, чьи учёные были готовы обеспечить редактирование текстов и написание научных комментариев. Однако такое издание было чрезвычайно дорогостоящим и не сулящим прибыли, поэтому после кончины одного из вдохновителей проекта Плантен отложил издание[10].

Проект Антверпенской Полиглотты упоминался в письме Плантена А. Мазиусу от 26 февраля 1566 года, в котором он запросил 3000 экю на типографские работы. Вскоре власти Франкфурта предложили ему средства на реализацию Библии, но для этого печатник должен был переехать в Германию. Похожие предложения он получил и от курфюрста Саксонии, а также Гейдельбергского университета; пробные страницы были отосланы всем заинтересованным сторонам. Иными словами, работа началась ещё до прибытия в Нидерланды Бенито Ариаса Монтано[11]. Однако в том же 1566 году в Антверпене произошло антикатолическое восстание, что привело к резкому изменению политики испанских властей. Работники типографии Плантена, придерживавшиеся кальвинистских взглядов, бежали из города, но их патрон оказался заподозрен Инквизицией в симпатиях к кальвинизму, и уже 19 декабря Плантен в письме в Мадрид осведомлялся о возможности патронажа испанской монархии над библейским проектом[12].

Филипп II, ознакомившись с пробными страницами издания, был впечатлён и одобрил проект, предварительно посовещавшись с теологами из Алькала и Саламанки, в том числе А. Монтано. Представители испанских университетов высказались положительно, заявив, что повторение Комплютенского издания послужит славе католического монарха. 5 мая 1567 года было дано высочайшее разрешение, причём король не только пообещал финансировать издание (в размере 6000 эскудо)[13], но и направил главного научного редактора и цензора — Бенито Монтано. Мазиус остался главным редактором по филологии — именно он готовил словари и грамматики, включённые в состав издания[14]. Плантен потребовал солидный по тем временам гонорар: 1000 дукатов аванса, а также по 500 дукатов за каждые три месяца работы, но ожидание ответа чрезмерно затянулось[15]. За изданием наблюдали и весьма высокопоставленные лица: кардинал Гранвела и Маргарита Пармская, вице-регент Нидерландов, — они помогли скопировать в Риме рукописи, необходимые для издания[16].

История издания

Ариас Монтано получил королевские инструкции 30 марта 1568 года и уже 18 мая прибыл в Антверпен. Плантен тогда находился в деловой поездке в Париже; в его отсутствие Монтано побывал в Брюсселе и Лувене, заручившись поддержкой светских и духовных властей. Уже в тот период он столкнулся с жёсткой оппозицией Леона де Кастро, который до начала работ обвинил создателей Полиглотты в «иудаизации» и отходе от традиции Вульгаты[17]. В 1570 году Леон де Кастро начал активную кампанию против ещё не изданной книги, что привело к 1572 году к аресту его испанского оппонента — Луиса де Леона[18].

Первоначальный замысел повторить Комплютенское издание заметно преобразился после подключения к проекту Монтано, сохранившего при этом дидактические задачи первой Полиглотты. Антверпенская Полиглотта предполагалась не только как научное издание древних текстов, но и как книга для чтения[16], однако именно цензоры из Лувена настаивали на включении в Полиглотту словарей и грамматик[18]. В составе редакторской коллегии состояли французские и нидерландские учёные того времени, в том числе мистики и каббалисты: Ги Лёфевр де ла Бодри, Гийом Постэль, Ян ван Горп, Франциск Рафеленг — родственник Плантена[19]. В составе редколлегии был крещёный еврей — профессор Лувенского университета Йоханнес Исаак Левита, автор «Еврейской грамматики»[20]. Бодри писал в предисловии к шестому тому, что лёвенские учёные оказали проекту неоценимые услуги: цензор Гарлемиус в течение трёх месяцев сличал греческий и сирийский текст слово за словом[21].

Для печатания греческого текста Плантен отлил шрифт по эскизам и под наблюдением Робера Граньона[fr], он же воспроизвёл сирийский эстрангело, используемый как в библейском тексте, так и в словаре и грамматике[22]. Набор еврейского текста осуществлялся под руководством Гийома ле Бё[fr]; был использован шрифт еврейского первопечатника Даниэля Бомберга, купленный у его правнука Корнелиса ван Бомбергена[23]. Типографские работы начались 7 августа 1568 года, первый том был закончен 12 марта 1569 года, второй — уже 8 октября того же года[24]. В 1570 году встал вопрос о включении в текст грамматик сирийского и арамейского языков, за основу для которых Плантен взял грамматику Каниниуса, опубликованную в 1554 году в Париже[25]. Печатание Полиглотты заняло почти все мощности типографии Плантена: в предприятии было задействовано 18 печатных станков; при подготовке текста в общей сложности было занято 80 человек в течение четырёх лет подряд[26].

Редакционная работа над текстами была завершена к маю 1570 года, однако потребовалось ещё полгода для окончательного оформления всех текстов и их вёрстки. Много времени заняли согласования предисловий Монтано с университетами Парижа и Лувена, однако проблемы ещё только начинались[27]. В мае 1572 года король изъявил желание представить новое издание Библии в Риме, что было возложено на Педро де Фуэнтидуэньяса, который действовал через испанского посла де Суньига. Коллегия кардиналов объявила, что использованные Мазиусом для комментирования арамейских и еврейских текстов Талмуд и трактаты Себастьяна Мюнстера внесены в Индекс запрещённых книг. Король Филипп после этого срочно направил в Рим Монтано, а Мазиус написал несколько оправдательных писем. Однако кончина Папы Пия V и последующие события сильно затянули дело[28]. В 1574 году, когда вопрос о выходе в свет Полиглотты повис в воздухе, ожесточённую атаку против издателей начал Леон де Кастро. В самом конце года он предстал перед королём в Мадриде и заявил о необходимости полного пересмотра шеститомного издания, поскольку его редакторы предпочитали еврейские тексты латинским, что следовало искоренить и из комментариев и научного аппарата. Король остался глух к его словам, и де Кастро обратился в Инквизицию[29]. Было принято решение, что Инквизиция будет руководствоваться решениями Рима, где всё ещё находился Монтано. В январе 1576 года конгрегация под руководством кардинала Беллармина приняла постановление о первичности латинского текста и невозможности его исправления по каким-либо другим вариантам. Папа Римский Григорий XIII, не желая ссориться с испанским королём, благожелательно настроенным к изданию, передал право окончательного решения испанским богословам[30].

В Испании главным инквизиционным цензором был назначен Хуан де Мариана (1535—1624), официально это произошло 16 августа 1577 года[31]. Ситуация с изданием Полиглотты была следующая: в отношении текстологии на Вульгату никто не покушался, в предисловиях Монтано также подчёркивался приоритет латинской Библии, но в научном аппарате, статьях и словарях число цитат из Талмуда, раввинических комментариев и прочего превышало число ссылок на Святых Отцов. Мариана пришёл к выводу, что редакционная коллегия была слишком мала, а включение в неё Мазиуса, Бодри и Постэля было ошибкой. Однако никаких доктринальных принципов и канонических постановлений нарушено не было[31]. В общем, цензурного разрешения пришлось ожидать более 10 лет[32]. В конечном счёте, Антверпенская Полиглотта была разрешена для распространения по испанским владениям, но на некоторых экземплярах помещались цензурные предупреждения о вреде изучения таргумов и некоторых других текстов[33].

Помимо богословско-политических, серьёзными проблемами Антверпенского издания были финансовые. После окончания работ Плантен был награждён королевским пенсионом в 400 флоринов в год, но это была рента с конфискованных имений. Бывший владелец этих имений оспорил конфискацию в суде, поэтому печатник так ничего и не получил[34]. Сам Плантен утверждал, что понёс существенные финансовые потери, и оценил расходы на издание в 35 175 флоринов, при том, что с 1568 года королевская казна не перечисляла никаких средств. Королевским указом Плантен получил монополию на издание богослужебной литературы в испанских владениях и титул Королевского печатника[35], что позволило ему оставить наследникам имущества на 135 718 флоринов[36].

Содержание

Полный комплект издания Полиглотты включает 8 томов формата in folio (42 × 28 см)[37], в каждом из которых около 700 страниц. Первые четыре тома содержат Ветхий Завет, напечатанный следующим образом: на левой странице в две колонки текст на иврите (слева) и параллельный текст Вульгаты (справа), на правой странице в две колонки — текст Септуагинты (справа) и параллельный латинский перевод (слева). В «подвале» левой страницы печатался текст на арамейском языке (Таргум Ионафана), в «подвале» правой страницы — его латинский перевод. Еврейский текст напечатан шрифтами, полученными от наследников Даниэля Бомберга — еврейского первопечатника; там указывались огласовки. Второканонические книги печатались только в греческом и латинском варианте (включая латинский перевод Септуагинты). Сирийский текст только частично был снабжён вокализацией[22].

Пятый том содержит греческий Новый Завет, Пешитту и их латинский перевод, в «подвале» помещён перевод сирийского текста Нового Завета на иврит. Они построены следующим образом: левая колонка левой страницы — сирийский текст, сопровождаемый его латинским переводом, на правой странице Вульгата и греческий текст. Как и в Комплютенском издании, они были снабжены перекрёстными ссылками и — в спорных моментах — комментариями и вариантами (как в Деян. 9:14). Главы сирийского текста обозначались сирийской записью, но стихи нумеровались арабскими цифрами. Лакуны в сирийском тексте обозначались на латинском языке по схеме: «отсутствует 25 стихов» (в главе 25 «Деяний апостолов»)[22]. Если соответствующая книга вообще отсутствовала в сирийском тексте, на страницах шли только колонки с латинским переводом и греческим оригиналом[38]. Новый Завет открывался посланием Иеронима Папе Дамасию, каждая библейская книга сопровождалась его прологами и комментариями. Это было крайне необходимо для обоснования ценности еврейского текста, поскольку именно в Прологе к Евангелию от Матфея утверждалось, что первоначально оно было написано на еврейском языке. Этот момент требовали убрать цензоры, но отстоял Б. Монтано[39].

Том 6 (в двух частях) содержит полный текст Библии (Ветхий Завет — на иврите, Новый Завет — на греческом) с латинским подстрочным переводом. Латинские переводы были сделаны Альфонсо Самора и отредактированы Ариасом Монтано. Греческий текст печатался с четвёртого издания Библии Эразма Роттердамского. Седьмой том содержал словари и грамматики всех языков, на которых Библия издавалась: вначале греческая грамматика и словарь, далее «Еврейский тезаурус» и «Халдейская грамматика» Рафеленга, сиро-арамейский словарь Бодри; сирийская грамматика Мазиуса[40]. Последнюю Р. Уилкинсон называл одним из величайших достижений филологии XVI века[41]. Восьмой том содержал богословский комментарий, информацию об истории библейских текстов и библейских реалий (всего 18 статей)[16]. Каждый том имел роскошно оформленный титульный лист, гравированный на меди. Первый том содержит три иллюстрации и оформленный фронтиспис — гравированные по меди, третий и четвёртый тома имеют ксилографические фронтисписы. Кроме того, Библия была снабжена картой полушарий, на которой было изображено странствие колен Израилевых, от которых, по мнению издателей, произошли индейцы Испанской Америки[42].

Иллюстрации и карты в Антверпенской Полиглотте
Орнаментация титульного листа со сценами Ветхого Завета  
Карта мира  
Карта библейского Ханаана  

Тираж. Судьба издания

Было отпечатано 1200 комплектов Полиглотты стоимостью в 300 гульденов каждый. 13 комплектов были отпечатаны специально для королевской библиотеки на пергаменте; королю для представительских подарков было передано ещё 129 восьмитомников[43]. 960 комплектов было отпечатано на французской бумаге из Труа; 200 комплектов — на тонкой бумаге из Лиона форматом фр. raisin (50 × 65 см); 30 комплектов — на бумаге формата «имперского фолио» (50 × 33,8 см); 10 комплектов — имперского фолио из тонкой итальянской бумаги[13][44]. Отдельный экземпляр имперского фолио с художественно раскрашенными гравюрами и картами, переплетённый в тёмно-багровую кожу, был подарен Плантеном лично Ариасу Монтано, о чём свидетельствует посвящение[45]. Всего, по подсчётам Т. Дункельгрюна, сохранилось 458 экземпляров Полиглотты, в том числе полных 210 комплектов, из них не менее пяти — на пергаменте (из королевских экземпляров в Испании осталось 3 полных комплекта)[46]. Три полных комплекта Полиглотты экспонируется в Музее Плантена-Моретуса[47][48].

Тексты Королевской Библии без изменений воспроизводились в последующих многоязычных изданиях — Гейдельбергской Полиглотте Бонавентуры Бертрама (1586—1599), и Парижской Полиглотте (1628—1645)[49]. Есть основания полагать, что текст Полиглотты использовался и при подготовке Сиксто-Клементинского издания Вульгаты. Во всяком случае, Мишелю де Монтеню, посетившему в 1581 году Ватиканскую библиотеку, продемонстрировали Полиглотту с посвящением Папе Григорию от короля Филиппа[50]. Миссионеры-иезуиты преподнесли комплект (неполный, в 7 томах) Королевской Библии в 1580 году индийскому падишаху Акбару и использовали научные материалы для полемики с индусами и мусульманами, о чём свидетельствовал Антонио Монсеррате[51]. По-видимому, стиль гравюр Полиглотты в определённой степени воздействовал на придворное искусство Великих Моголов[52]. Антверпенская Полиглотта была среди даров, поднесённых Маттео Риччи китайскому императору в августе 1604 года, причём факт, что она была спасена во время кораблекрушения на день Успения Богородицы, был использован иезуитами для проповеди[53].

См. также

Напишите отзыв о статье "Антверпенская Полиглотта"

Комментарии

  1. ↑ Оригинальное название: лат.  Biblia sacra hebraice, chaldaice, græce et latine, Philippi II Regis Catholici pietate et studio ad Sacrosanctæ Ecclesiæ usum, — «Священная Библия еврейская, халдейская, греческая и латинская, Филиппа II католического короля благочестием и преданностью для употребления Святейшей Церковью»

Примечания

  1. ↑ Wilkinson, 2007, p. 1.
  2. ↑ Aramaic Bible, 1994, p. 83.
  3. ↑ Wilkinson, 2007, p. 45.
  4. ↑ Wilkinson, 2007, p. 47.
  5. ↑ Wilkinson, 2007, p. 12.
  6. ↑ Wilkinson, 2007, p. 13.
  7. ↑ Wilkinson, 2007, p. 14.
  8. ↑ Wilkinson, 2007, p. 15.
  9. ↑ 1 2 Wilkinson, 2007, p. 67.
  10. ↑ Hendricks, 1967, p. 104—105.
  11. ↑ Wilkinson, 2007, p. 67—68.
  12. ↑ Wilkinson, 2007, p. 69.
  13. ↑ 1 2 Hendricks, 1967, p. 106.
  14. ↑ Wilkinson, 2007, p. 48.
  15. ↑ Hendricks, 1967, p. 105.
  16. ↑ 1 2 3 Hebrew Bible, 2008, p. 777.
  17. ↑ Wilkinson, 2007, p. 71—72.
  18. ↑ 1 2 Wilkinson, 2007, p. 73.
  19. ↑ Brekka, 2012, p. 14.
  20. ↑ Brekka, 2012, p. 40.
  21. ↑ Wilkinson, 2007, p. 74.
  22. ↑ 1 2 3 Wilkinson, 2007, p. 90.
  23. ↑ Becares Botas, 1999, p. 84.
  24. ↑ Moll, 2000, p. 319.
  25. ↑ Wilkinson, 2007, p. 75.
  26. ↑ Becares Botas, 1999, p. 130—132.
  27. ↑ Wilkinson, 2007, p. 93.
  28. ↑ Wilkinson, 2007, p. 93—94.
  29. ↑ Wilkinson, 2007, p. 94.
  30. ↑ Wilkinson, 2007, p. 95.
  31. ↑ 1 2 Wilkinson, 2007, p. 96.
  32. ↑ Dunkelgrun, 2012, p. 452.
  33. ↑ Dunkelgrun, 2012, p. 471.
  34. ↑ Hendricks, 1967, p. 107.
  35. ↑ Brekka, 2012, p. 13.
  36. ↑ Hendricks, 1967, p. 108.
  37. ↑ Brekka, 2012, p. 11.
  38. ↑ Wilkinson, 2007, p. 91.
  39. ↑ Wilkinson, 2007, p. 89.
  40. ↑ Wilkinson, 2007, p. 78.
  41. ↑ Wilkinson, 2007, p. 80.
  42. ↑ Brekka, 2012, p. 9.
  43. ↑ Brekka, 2012, p. 12, 16.
  44. ↑ Becares Botas, 1999, p. 94.
  45. ↑ Dunkelgrun, 2012, p. 455, 499.
  46. ↑ Dunkelgrun, 2012, p. 472, 499.
  47. ↑ Dunkelgrun, 2012, p. 473.
  48. ↑ [cheeseweb.eu/2011/05/plantinmoretus-printing-museum-antwerp/ The Plantin-Moretus Printing Museum, Antwerp]. Проверено 3 января 2016.
  49. ↑ E. Nestle. [www.ccel.org/s/schaff/encyc/encyc02/htm/iv.v.lxix.htm Bibles, Polyglot] (англ.). The New Schaff-Herzog Encyclopedia of Religious Knowledge, Vol. II. Christian Classics Ethereal Library. Проверено 21 сентября 2015.
  50. ↑ Rigolot F. [www.jstor.org/stable/10.1086/662851 Curiosity, Contingency, and Cultural Diversity: Montaigne's Readings at the Vatican Library] // Renaissance Quarterly. — 2011. — Vol. 64, no. 3. — P. 860—862. — 847—874 p. — DOI:10.1086/662851.</span>
  51. ↑ Dunkelgrun, 2012, p. 457.
  52. ↑ Dunkelgrun, 2012, p. 458.
  53. ↑ Dunkelgrun, 2012, p. 459.

    54. </ol>

Источники

  • [books.google.ru/books?id=-WGJ73BCNTEC&pg=PA83&dq=bible+of+alcala&hl=ru&sa=X&ved=0CFQQ6AEwBjgKahUKEwjPubHglKfIAhVKw3IKHX7LA40#v=onepage&q=bible%20of%20alcala&f=false The Aramaic Bible: Targums in Their Historical Context] / Ed. by Derek Robert George Beattie, Martin McNamara. — Dublin : A&C Black, 1994. — 470 p. — (Journal for the study of the Old Testament: Supplement series. The Library of Hebrew Bible/Old Testament Studies (Vol. 166)). — ISBN 9781850754541.</span>
  • Bécares Botas V. Arias Montano y Plantino: el libro flamenco en la España de Felipe II. — León: Secretariado de Publicaciones de la Universidad de León, 1999. — 360 p. — (Humanistas españoles, 19). — ISBN 84-7719-772-5.
  • Brekka Pamela M. [ufdc.ufl.edu/UFE0043972/00001 The Antwerp Polyglot Bible (1572): Visual Corpus, New World, Hebrew — Indian Map, and the Religious Crosscurrents of Imperial Spain]. — Ph.D. dissertation. — Univ. of Florida, 2012. — 264 p.
  • Dunkelgrun T. W. [search.proquest.com/docview/1040725740?pq-origsite=summon The multiplicity of Scripture: The confluence of textual traditions in the making of the Antwerp Polyglot Bible (1568–1573)]. — Ph.D. dissertation. — The University of Chicago, 2012. — 579 p.
  • [books.google.ru/books?id=OMlT-FViF40C&pg=PA775&dq=polyglot+bible&hl=ru&source=gbs_toc_r&cad=3#v=onepage&q=polyglot%20bible&f=false Hebrew Bible, Old Testament: From the Renaissance to the Enlightenment [1300-1800]] / Magne Sæbø (Hg.). — Göttingen : Vandenhoeck & Ruprech, 2008. — Ch. 12: From the First Printed Hebrew, Greek and Latin Bibles to the First Polyglot Bible, The Complutensian Polyglot: 1477—1517. — P. 277—291. — 1248 p. — ISBN 9783525539828.</span>
  • Hendricks, D. [www.jstor.org/stable/25540035 Profitless Printing: Publication of the Polyglots] // The Journal of Library History. — 1967. — Vol. 2, no. 2 (апрель). — P. 98—116.</span>
  • Maas, Anthony. [www.newadvent.org/cathen/05286a.htm Editions of the Bible] : The Catholic Encyclopedia. — New York: Robert Appleton Company, 1911. — Vol. 5.
  • Werner Thomas, Robert A. Verdonk. Encuentros en Flandes: relaciones e intercambios hispanoflamencos a inicios de la Edad Moderna. — Leuven University Press, 2000. — ISBN 9789058670878.
  • Wilkinson, R. The Kabbalistic Scholars of the Antwerp Polyglot Bible. — Brill, 2007. — 156 p. — ISBN 9789047422532.
  • Zur Shalev. [www.jstor.org/stable/3594756 Sacred Geography, Antiquarianism and Visual Erudition: Benito Arias Montano and the Maps in the Antwerp Polyglot Bible] // Imago Mundi. — 2003. — Vol. 55. — P. 56—80.</span>

Ссылки

  • [www.geographicus.com/P/AntiqueMap/WorldParsOrbis-ariasmontanus-1571 1571 Arias Montanus Map of the World]. Geographicus Rare Antique Maps (2016). Проверено 27 июня 2016.
  • [opac.vatlib.it/iguana/www.main.cls?p=*&v=c97386a2-914a-40c2-bd8d-df4c273175e6&t=1467046499499&rtisearch=1&searchProfile=PRINT#searchTerm=Plantin&searchFilter=38aeba42-0c5f-11e1-88ce-5056b2001200 Biblia Sacra, hebraice, chaldaice, graece & latine] (итал.). Vatican Library. Catalogue — Printed books. Проверено 27 июня 2016.
  • [news.utexas.edu/2008/04/29/harry-ransom-center-acquires-rare-plantin-polyglot-bible Harry Ransom Center Acquires Rare Plantin Polyglot Bible]. UT News (April 29, 2008). Проверено 27 июня 2016.
  • [www.bibelarchiv-vegelahn.de/griechisch.htm#Montanus_Arias Montanus, Arias [Hrsg.]] (нем.). Griechische Bibelübersetzungen. Проверено 2 января 2016.
  • [www.chethams.org.uk/treasures/treasures_plantin_polyglot.html Plantin Polyglot Bible]. Chetham's Library. Проверено 2 января 2016.
Комплютенская Полиглотта (1514—1517, 1522) ·</span> Антверпенская Полиглотта (1568—1573) · Парижская Полиглотта (1628—1645) · Лондонская Полиглотта (1654—1657, 1669)
</td></tr></table></td></tr></table>


Отрывок, характеризующий Антверпенская Полиглотта

Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Антверпенская_Полиглотта&oldid=81164838»