Павелич, Анте

Анте Павелич Ante Pavelić<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Поглавник Хорватии
10 апреля 1941 года — 8 мая 1945 года
Монарх:	Томислав II (1941—1943)
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	должность упразднена
министр иностранных дел Хорватии
16 апреля — 9 июня 1941 года
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Младен Лоркович
министр вооружённых сил Хорватии
4 января — 2 сентября 1943 года
Предшественник:	Славко Кватерник
Преемник:	Мирослав Навратил
Лидер партии Усташей
7 января 1929 года — 8 мая 1945 года
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	должность упраздена
Рождение:	14 июля 1889(1889-07-14) Брадина, Босния и Герцеговина, Австро-Венгрия
Смерть:	28 декабря 1959(1959-12-28) (70 лет) Мадрид, Испания
Партия:	Хорватская партия права (1910—1929) Усташи (1929—1945) Хорватское освободительное движение (1956—1959)
Профессия:	Адвокат
Награды:

А́нте Па́велич (хорв. Ante Pavelić; 14 июля 1889, Брадина, Босния и Герцеговина, Австро-Венгрия — 28 декабря 1959, Мадрид, Испания) — хорватский политический и государственный деятель радикального националистического направления, основатель и лидер фашистской организации Усташей (1929—1945). В 1941—1945 годах диктатор («Поглавник») Независимого государства Хорватия, основанного в апреле 1941 года при военной и политической поддержке стран «оси».

В 1915—1929 годах секретарь Хорватской партии права. По образованию и профессии адвокат.

В период правления Павелича на территории НГХ проводилась политика геноцида и дискриминации по отношению к сербам, евреям и цыганам, также практиковался террор в отношении противников режима Усташей. Режим возглавляемый Павеличем оставался верным союзником Третьего рейха вплоть до окончания Второй мировой войны, выслав свои формирования в том числе и для войны против СССР.

Во время краха НГХ в мае 1945 года Павелич бежал из страны, чтобы избежать репатриации. Скрывался в Австрии, Италии, Аргентине, Испании. В том же году заочно приговорён югославским народным судом к смертной казни. В эмиграции Павелич продолжил политическую деятельность, в том числе основал партию «Хорватское освободительное движение». Умер 28 декабря 1959 года в Мадриде.

Биография

Ранние годы

Анте Павелич родился в деревушке Брадина (около Коньица), принадлежавшей тогда Австро-Венгерской империи. Вскоре его родители переехали в австрийские владения в Боснии и Герцеговине. Высшее юридическое образование получил в Загребе, там же в 1915 защитил диссертацию.

В молодости Павелич стал членом националистической организации «Франковичи», основателем которой был Йосип Франк.

В 1919 году был временным секретарём Хорватской партии права. 12 августа 1922 года он женился на Марии Ловренчевич, еврейского происхождения.

До войны

В 1919 вступил в националистическую организацию «Молодая Хорватия», выступавшую за независимость Хорватии с присоединением к ней Боснии и Далмации. В 1919—1927 депутат Загребского магистрата, с 1927 депутат Народной скупщины Югославии; выступил в скупщине с требованием предоставления Хорватии автономии. Один из наиболее радикальных лидеров Хорватской крестьянской партии, настаивавших на создании независимого хорватского государства.

В 1928 начал формирование нелегальной полувоенной организации «Хорватский домобран». 7 января 1929 объявил о преобразовании домобрана в Усташскую хорватскую революционную организацию, а 20 января бежал в Австрию.

В совместной декларации с национально-освободительными организациями Венгрии и Болгарии в апреле 1929 заявил о необходимости свержения белградского режима, после чего обвинен в государственной измене и приговорен в Югославии к смертной казни. В 1932 взял курс на организацию восстания в Хорватии. В 1932 переехал в Риеку (Италия), откуда руководил деятельностью усташей. Пользовался покровительством Б. Муссолини

Под псевдонимом Хаджия был комендантом усташского лагеря в Бовеньо (близ Брешии), где готовил террористов для совершения политических убийств. Организатор убийства в Марселе короля Югославии Александра I (1934). Был арестован в Италии, а усташские лагеря были временно распущены.

Правительство Югославии 26 августа 1939 подписало Соглашение Цветковича — Мачека о широкой автономии Хорватии.

Во главе Независимого государства Хорватия

6 апреля 1941 года страны оси вторглись в Югославию по нескольким направлениям, быстро подавив сопротивление Королевской армии Югославии, которая капитулировала 11 дней спустя. Немецкий оперативный план включал в себя «политические обещания хорватам», чтобы увеличить внутренние противоречия. Немцы хотели, чтобы любое правительство, назначенное ими для нового марионеточного хорватского государства имело народную поддержку. Это было необходимо для того, чтобы контролировать оккупационную зону минимальными силами и использовать имеющиеся ресурсы мирно. Администрация Хорватской бановины под руководством лидера Хорватской крестьянской партии Владко Мачека имела значительную поддержку среди хорватов. Немцы предлагали Мачеку провозгласить «независимое хорватское государство» и сформировать его правительство. Когда же он отказался сотрудничать, немцы поняли, что у них не осталось выбора, кроме как поддержать Павелича. Но у них не было уверенности, что усташи смогут управлять Хорватией так, как хочет Германия. По оценкам немцев, у усташей было около 900 сторонников в Югославии на момент вторжения; сами Усташи заявляли, что имеют около 40 тысяч сторонников. Немцы также рассматривали Павелича как итальянского агента или «человека Муссолини», предпочитая опираться на более прогермански настроенных членов руководства усташей, таких как Славко Кватерник.

15 апреля Павелич прибыл в Загреб, где 16 апреля сформировал правительство НГХ, став одновременно его председателем и министром иностранных дел. Первым законом, принятым в НГХ, стал Закон о гражданстве 30 апреля 1941, затем приняты законы, в соответствии с которыми все граждане-неарийцы (к арийцам были причислены и хорваты) объявлены вне закона, только ариец мог стать гражданином НГХ, остальные считались «принадлежащими к государству». В тот же день приняты Законы о расовой принадлежности и о защите арийской крови и чести хорватского народа, запрещавшие межнациональные браки. Закон о защите национальной арийской культуры хорватского народа 4 июня 1941 запрещал «неарийцам какое-либо участие в работе общественных, молодёжных, спортивных и культурных организаций и учреждений хорватского народа, а также в литературной и журналистской деятельности, в сфере живописи, музыки, архитектуры, театра, кино». В НГХ широко применялись этнические чистки, сопровождавшиеся геноцидом сербов. В сентябре 1942 посетил Германию, где получил разрешение Гитлера на дальнейшее усиление режима личной власти, после чего провёл реорганизацию правительства, уволив Кватерников. 15 июня 1941 года Хорватия присоединилась к Тройственному, 26 июня — к Антикоминтерновскому пакту. 14 декабря 1941 объявил войну Великобритании и США.

После войны

После разгрома германских войск бежал в 1945 в Австрию. В том же году югославским народным судом заочно приговорён к смертной казни. Скрывался в Италии, Аргентине, Испании.

В Аргентине он стал советником по безопасности Эвиты и Хуана Перонов. Но 10 апреля 1957 в Ломасе-дель-Паломаре (Аргентина) на него было совершено покушение: югославские эмигранты, четники Благое Йовович и Мило Кривокапич, подкараулили Павелича вечером у его же дома и начали стрелять. Всего было совершено пять выстрелов. Несмотря на невиданную для своих лет ловкость и уклонение от пуль, Павелич получил два ранения в руку: оба их нанёс из револьвера Йовович. На звуки стрельбы выбежала охрана дома Павелича, но двое четников скрылись с места происшествия.

Павелич выжил, но вынужден был перебраться в Испанию. От последствий тяжёлых ранений и диабета его состояние здоровья резко ухудшилось. Спустя два с половиной года поглавника госпитализировали в клинику Мадрида, но ещё до начала операции 28 декабря 1959 Павелич скончался.

Литература

• Dizdar, Zdravko.  Tko je tko u NDH: Hrvatska 1941–1945. — Zagreb: Minerva, 1997. — ISBN 978-953-6377-03-9.
• Fischer, Bernd J.  Balkan Strongmen: Dictators and Authoritian Rulers of Southeast Europe. — Purdue University Press, 2007. — ISBN 978-1-55753-455-2.
• Matković, Hrvoje.  Povijest Nezavisne Države Hrvatske. — Naklada Pavičić, 2002. — ISBN 978-953-6308-39-2.
• Pavlowitch, Stevan K.  Hitler's New Disorder: The Second World War in Yugoslavia. — Columbia University Press, 2008. — ISBN 978-0-231-70050-4.
• Tomasevich, Jozo.  [books.google.com/?id=fqUSGevFe5MC&printsec=frontcover War and Revolution in Yugoslavia, 1941–1945: Occupation and Collaboration]. — Stanford: Stanford University Press, 2001. — ISBN 978-0-8047-3615-2.

Ссылки

• [www.hronos.km.ru/biograf/bio_p/pavelich_ante.html Биография]
• Магнум Кримен

Отрывок, характеризующий Павелич, Анте

Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.