Еврейский погром

Еврейский погром — массовая насильственная акция, совершавшаяся частью общества по отношению к евреям как национальному и религиозному меньшинству. Погромы являются одним из типичных проявлений антисемитизма — идеологии враждебного отношения к евреям.

Еврейские погромы в различное время прокатились по многим странам, в которых жили евреи. В частности, в Средние века крупные погромы происходили в Англии, Германии, Франции, Чехии, Швейцарии и ряде других стран. Как пишет Краткая еврейская энциклопедия, объясняя происхождение слова «погром», в новой истории особенное распространение погромы получили в России в XIX—начале XX веков. Именно в связи с массовыми погромами в России русское слово «погром» вошло в большинство европейских языков.

До XIX века

Первый упоминаемый в истории еврейский погром произошёл в 38 году в Александрии. Гранадский погром 1066 года спровоцировал массовое переселение евреев из Аль-Андалуса в христианские земли.

Крупные погромы в Европе

Название	Место	Дата	Последствия
Еврейские погромы во время Первого крестового похода (1096)	Рейнская долина	1096	Около 12,000 убитых.
	Испания и Франция	1320	Уничтожены 120 общин во Франции и Испании
Еврейские погромы во время чумы	Франция, Германия	1348 — 1351	Всего уничтожено около 50 крупных и 150 мелких общин
	Испания	1391	Убито около 4000 человек
	Польша	1648	Убито более 100000 евреев, сожжены и разрушены треть еврейских общин Польши и Украины.
	Германия	1819

В Англии с сентября 1189 по март 1190 года по стране прокатилась волна антиеврейских погромов, связанная с коронацией Ричарда I. 4 июня 1391 года в Севилье начался антиеврейский погром. Было убито около 4000 человек, множество евреев приняли насильственное крещение. Погромы перекинулись на другие города Кастилии и Арагона. Часть испанских евреев переселилась в Португалию, Алжир и Марокко.

В Российской империи

Хотя евреи жили в Древней Руси издавна, их число до второй половины XVIII века было невелико. Множество евреев оказались на территории Российской империи в результате раздела Речи Посполитой В областях массового проживания еврейского населения была создана черта оседлости, за пределами которой евреям селиться запрещалось. На этой территории с 1821 и по 1921 годы прокатились погромы.

Обычно выделяют четыре волны погромов: погромы 1821—1871 годов, 1881—1884 годов после смерти Александра II, во время революции 1905—1907 годов и во время Гражданской войны в России.

Первые погромы в Одессе (1821, 1859, 1871) и Аккермане (1862) проводили местные греки в основном на почве торговой конкуренции и слухов о причастности евреев к убийству в Константинополе греческого православного патриарха Григория.

После убийства Александра II народовольцами 1 марта 1881 года по южной части Российской империи прокатилась крупная волна погромов. Погромы продолжились также в 1890-е годы.

6—7 апреля 1903 года произошел крупный погром в Кишинёве. 43 человека были убиты, 39 из которых были евреями, 586 были ранены, были разрушены более 1500 домов (более трети от всех домовладений Кишинёва).

В период русской революции 1905—1907 годов в России вновь прошла массовая волна погромов, крупнейшими из которых были погромы в Одессе и Ростове-на-Дону. В октябре 1905 года произошло до 690 погромов в 102 населенных пунктах. Жертвы были разной этнической принадлежности, но большинство — евреи.Во время октябрьских погромов 1905 г. было убито более 800 евреев (не считая умерших вскоре от последствий погромов); материальный ущерб оценивался более чем в 70 млн рублей. В Одессе погибло свыше 400 евреев, в Ростове — свыше 150, десятки погибли в других городах. Ряд погромов прошёл также в 1906 году, к 1907 году погромы прекратились.

Наиболее массовые погромы в российской истории происходили во время Гражданской войны в России. Погромы в этот период совершались украинскими националистами, формированиями «зелёных», белогвардейцами и частями Красной армии. По разным данным за этот период произошло от 887 до более 1500 погромов. От 50 до 200 тысяч евреев погибли. Около 200 тысяч было ранено и искалечено. Тысячи женщин были изнасилованы. Около 50 тысяч женщин стали вдовами, около 300 тысяч детей остались сиротами.

В арабских и мусульманских странах

До XIX века погромы произошли в Марокко — в 1790—92 годах. После Дамасского дела 1840 года волна погромов прокатилась по всему Ближнему Востоку и Северной Африке: Халеб (тж. Алеппо — Сирия) (1850, 1875), Дамаск (1840, 1848, 1890), Бейрут (1862, 1874), Дир Ал-Камар (1847), Иерусалим (1847), Каир (1844, 1890, 1901-02), Эль-Мансура (Египет) (1877), Александрия (Египет) (1870, 1882, 1901-07), Порт-Саид (Египет) (1903, 1908), Даманхур (Египет) (1871, 1873, 1877, 1891), Стамбул (1870, 1874), Бююкдере (Турция) (1864), Кузгунджук (Турция) (1866), Эюп (1868), Эдирне (также Адрианополь — Турция) (1872), Измир (Турция) (1872, 1874) — это лишь наиболее известные случаи погромов.

Кроме этого в 1805 году и второй половине XIX века — в Алжире (они усилились во время дела Дрейфуса, которое вызвало также антисемитские беспорядки во Франции, принимавшие иногда форму погромов).

В XX веке погромы происходили в ряде мусульманских стран:

• в Марокко — в 1907 году в Касабланке, 1912 году в Фесе, 1942, 1948 и 1967 годах;
• в Египте — в 1945 и 1952 годах;
• в Ливии — в 1941, 1945, 1948 и 1967 годах;
• в Тунисе — в 1917, 1932, 1955 и 1967 годах.
• в Сирии — в 1947 году.
• в Южном Йемене (тогда протекторат Аден) — в 1947 году.

В 1934 году нацистами был инспирирован погром в алжирском городе Константине. В ходе погрома 25 евреев погибло, и многие были ранены.

В июне 1941 года в Ираке в обстановке вакуума власти (противоборство между пробританскими и пронацистскими силами) произошел жестокий погром, известный под названием Фархуд («экспроприация»). Он продолжался несколько дней, и сопровождавшийся массовыми убийствами, изнасилованиями и грабежами. 170 человек было убито, несколько сотен ранено.

Новая серия погромов прокатилась в 1945 году (Каирский погром, погром в Триполи и ряд других). Признание Израиля в 1947 г. спровоцировало новую волну погромов (Алеппский погром, Аденский погром и др.). Результатом стал массовый исход евреев из исламских стран, приведший к полному исчезновению еврейских общин в ряде стран Северной Африки и Ближнего Востока.

В Европе

В 1806 году, во время русско-турецкой войны, евреев избивали румыны и турецкие солдаты.

В августе 1819 года, начавшись в Вартбурге, погромы охватили всю Германию и перекинулись в Данию, Чехию, Австрию, Польшу, за исключением прусского королевства. Погромы ограничивались грабежами и разрушением синагог: крови было пролито мало. За волной погромов последовала волна эмиграций евреев в США и Францию. После антиеврейские волнения вновь вспыхивали в Германии в 1830, 1834, 1844 и 1848 годах.

Восстание греков против Османской империи в 1821 году сопровождалось в Греции и Румынии массовыми погромами. Во второй половине XIX — начале XX веков погромы в Румынии значительно участились. В 1882 году в связи с кровавым наветом прокатилась волна погромов в Венгрии. В 1918 году польские войска учинили погром во Львове, в 1919 году — в Вильно. Падение Венгерской советской республики сопровождалось многочисленными погромами. В 1927 году произошли погромы в Трансильвании.

В период с 1933 по 1945 годы на территориях, подконтрольных нацистам и их союзникам, преследования и погромы носили массовый характер. В ходе Холокоста было уничтожено около 6 млн евреев Европы.

В Польше с 1944 года выжившие в Холокосте евреи вновь подверглись гонениям. Крупнейшей из антисемитских акций был погром в Кельце 4 июля 1946 года, в ходе которого было убито 47 евреев и ранено около 50. Погром в Кельце вызвал массовую миграцию евреев из Польши..

В 1947 году после убийства еврейской военной организацией Иргун двух британских сержантов в Палестине произошли еврейские погромы в Великобритании.

В Америке

В Нью-Йорке в 1960—80-е годы имели место нападения радикальных элементов негритянского населения на евреев; в августе 1991 года негритянские волнения в нью-йоркском районе Краун-Хайтс приняли форму погрома.

См. также

• Антисемитизм
• Еврейские беженцы
• Холокост

Литература

• Ковельман А. Б. [ec-dejavu.net/p-2/Pogrom.html Александрийский погром] // Эллинизм и еврейская культура / МГУ им. М. В. Ломоносова. — М.: Мосты культуры / Гешарим, 2007. — Сс. 11—19.
• Будницкий О. В. Российские евреи между красными и белыми (1917-1920). — М.: Российская политическая энциклопедия, 2005. — 1000 экз. — ISBN 5-8243-0666-4.
• Klier J. D., Lambroza S. Pogroms: anti-Jewish violence in modern Russian history. — Cambridge: Cambridge University Press, 1991.
• Шехтман И. Б. [ftp2.mnib.org.ua/mnib401-Shextman-PogromyDobrovolcheskojArmiji.pdf История погромного движения на Украине. Том 2. Погромы Добровольческой армии на Украине]. — 1932. — 394 с.
• Солженицын А. И. [sila.by.ru/index.htm Двести лет вместе]. — 2002. — 512 с. — ISBN 5-85887-151-8.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/13251 Погромы] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• Влас Михайлович Дорошевич. «Еврейский погром в Николаеве»
• [az.lib.ru/k/karabchewskij_n_p/text_0040.shtml Речь Н. П. Карабчевского в защиту потерпевших от погрома в еврейской колонии Нагартов (март 1900 г.)]
• Аманжолова Д. И. [history.machaon.ru/all/number_20/pervajmo/amanzholova_print/index.html Из истории межэтнических конфликтов в России (1905-1916 гг.)] // Международный исторический журнал. — 2002. — Вып. 20. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1606-6502&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1606-6502].
• [kozhinov.voskres.ru/cher-sot/chersot.htm В. В. Кожинов «Черносотенцы и революция»]
• [web.archive.org/web/20080509050219/www.scepsis.ru/library/id_1865.html Книга погромов (фрагменты)] — избранная документация.
• Островский З. С. [www.oldgazette.ru/lib/pogrom/index.html Еврейские погромы 1918—1921 годов]
• Смиловицкий Л. Л. [berkovich-zametki.com/Nomer16/Smilovicky1.htm Погромы в Турове] // Заметки по еврейской истории : интернет-журнал. — 7 июля 2002. — Вып. 16.
• [oldgazette.ru/lib/pogrom/02.html Погромы в Белоруссии]

Отрывок, характеризующий Еврейский погром

В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил: