Антикоммунизм
Поделись знанием:
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
(перенаправлено с «Антикоммунист»)
Антикоммуни́зм — совокупность идей, идеологий и политических доктрин, направленных против коммунистических идей, идеологии, политических течений, а также методов правления, характерных для стран социалистического лагеря. Хотя термин коммунизм имеет давнюю историю, современный антикоммунизм направлен в первую очередь против политики последователей марксизма-ленинизма.
Содержание
- 1 Идеологии, содержащие антикоммунизм
- 2 Историческая практика антикоммунизма в XX веке
- 3 Антикоммунистические выступления в современном мире
- 4 Интернациональные структуры антикоммунизма
- 5 Законодательное осуждение коммунистических режимов и призывы к нему
- 6 См. также
- 7 Примечания
- 8 Ссылки
- 9 Литература
Идеологии, содержащие антикоммунизм
Среди направлений, придерживавшихся антикоммунистической идеологии, риторики или практики, в XX веке были:
- Консерватизм.
- Либерализм.
- Неоконсерватизм («рейганизм») как идеология и движение «капиталистической революции» 1980-х годов рассматривал режимы правления коммунистических партий в качестве главного врага. Администрация Рональда Рейгана резко ужесточила политику в отношении СССР и его союзников, развернула массированную антикоммунистическую пропаганду, заключила альянсы с политическим исламом, ультраправыми силами и партизанскими движениями («доктрина Рейгана»).
- Первые штрихи программы, получившей позднее название «доктрина Рейгана», были изложены в феврале 1985 года в президентском послании Конгрессу США «О положении в стране»:
Мы не должны потерять веру тех, кто рискует жизнью на всех континентах от Афганистана до Никарагуа, бросая вызов советской агрессии и обеспечивая сохранение свобод, принадлежаших нам с рождения. Поддержка борцов за свободу является самообороной.
- Неоконсервативный антикоммунизм отличался особой энергией и жёсткостью противостояния. Коммунизму противопоставлялась концепция «консервативного прогресса» — экономический неолиберализм, буржуазная социальная модернизация, культурный популизм. Видными фигурами неоконсерватвной волны были такие известные антикоммунисты, как Рональд Рейган, Маргарет Тэтчер, Франц Йозеф Штраус, Ясухиро Накасоне, Аминторе Фанфани, Брайан Малруни, Малькольм Фрейзер, Роберт Малдун.
- Национализм разных стран и направлений, часто также сталкивавшийся с коммунистами в ходе гражданских войн (Горянское движение в Болгарии, китайский Гоминьдан времён Чан Кайши, режим Франсиско Франко в Испании).
- Особо выраженным антикоммунизмом отличалось украинское националистическое движение, возглавляемое Степаном Бандерой. Организация украинских националистов не только вела силами Украинской повстанческой армии вооружённую борьбу против СССР, но и взяла на себя международную координирующую функцию. Ярослав Стецько и его жена Ярослава стояли во главе Антибольшевистского блока народов.
- Фашизм и национал-социализм, видевший врага как в коммунистах внутри страны, так и в режиме СССР и Коминтерне (гитлеровская коалиция была скреплена договором, известным как Антикоминтерновский пакт). Национал-социалистические лидеры в своей пропаганде отождествляли коммунистическое движение с еврейством (жидобольшевизм). Так Йозеф Геббельс в 1936 г. заявлял: «то, что зовётся большевизмом, не имеет ничего общего с тем, что мы подразумеваем под „идеями“ и „мировоззрением“ в целом. Это не что иное, как патологический и преступный вид безумия, разработанный евреями, что можно легко доказать, и ведомый теми же евреями, которые стремятся уничтожить цивилизованные народы Европы и установить международный еврейский мировой режим, который подчинит все народы их власти»[1].
- Фалангизм — специфический испанский вариант фашизма. Сложился из ультранационалистического традиционализма (Хосе Антонио Примо де Ривера) и радикального национал-синдикализма (Рамиро Ледесма Рамос). Фалангизм не следует путать с консервативно-милитаристским и клерикальным франкизмом; это гораздо более радикальное и популистское движение. Идеологические особенности создаются акцентами испанского менталитета. Несмотря на изначальное присутствие левых синдикалистских элементов и даже некоторые симпатии Ледесмы Рамоса к Советской России, испанская фаланга стояла на позициях крайнего антикоммунизма.
- Гарсиамесизм — военно-криминальное правление в Боливии начала 1980-х годов. Основывался на альянсе военной хунты с гражданскими ультраправыми организациями и криминальными структурами. Президент Гарсиа Меса называл искоренение марксизма и коммунизма первоочередной задачей своего режима.
- Некоторые течения анархизма, особенно анархо-синдикализм и анархо-капитализм. При этом большинство анархистов положительно относятся к абстрактным коммунистическим идеям, но практически всегда враждебны политическим методам коммунистических партий и существовавшим в XX веке государствам «реального социализма».
- Российские анархисты активно участвовали в антибольшевистском сопротивлении, особенно в махновском движении и Кронштадтском восстании. 25 сентября 1919 года московская анархистская группа совершила крупный антибольшевистский теракт — взрыв в Леонтьевском переулке.
- Итальянские анархисты 1960—1970-х гг. нередко оказывались восприимчивы к неофашистской пропаганде и сотрудничали с неофашистами на антилиберальной и антикоммунистической платформе.
- Праворадикальный солидаризм совмещает идеологические принципы раннего фашизма, фалангизма, христианской демократии (преимущественно в католической версии) и анархо-синдикализма. Солидаристские концепции базируются на корпоративизме и отчасти синдикализме. Антикоммунизм традиционно занимает важное место в солидаристской идеологии.
- Первые проявления солидаризма как праворадикального течения связаны с именем германского политика Эдуарда Штадлера и с его Антибольшевистской лигой[2] 1919 года. Марксизму и коммунизму Штадлер противопоставлял популистский «немецкий социализм». Сходные идеи проповедовали идеологи «австрофашизма» и австрийского «христианского корпоративизма».
- Многие из этих идейных элементов были заимствованы итальянским фашизмом, затем неофашизмом. Во Франции солидаристские идеи доминировали в Народной партии (ППФ) Жака Дорио второй половины 1930-х, в «неосоциалистических» организациях, а ныне в Национальном фронте и «Националистической революционной молодёжи». В Испании они характерны для фалангизма и национал-синдикализма. В Латинской Америке ярким проявление солидаристской идеологии наблюдались в аргентинском режиме Хуана Доминго Перона, его хустисиалистской партии и ультраправой террористической группировке Антикоммунистический альянс Аргентины. Подобные идеи исповедовал режим генерала Луиса Гарсиа Месы в Боливии 1980—1981 гг. В англосаксонских странах солидаризм распространён в меньшей степени, однако заметен среди американских ультраправых и «демократических лейбористов» Австралии. Все эти силы склонны к популизму и корпоративному коллективизму; все они характеризуются крайним антикоммунизмом.
- Российский вариант солидаризма представлен прежде всего Народно-трудовым союзом и в особенности его ответвлением НТС(оск)[3]. Солидаристские идеологические мотивы характерны для правонационалистических сил Украины, особенно непосредственно происходящих из ОУН. Они также проявлялись в восточноевропейском антикоммунистическом сопротивлении 1940—1950-х и в антикоммунистических партизанских движениях времён «холодной войны».
- Социал-демократия противопоставила идеологии большевизма и сталинизма демократические традиции европейского рабочего движения. Председатель СДП Германии Курт Шумахер[4] (участник антинацистского сопротивления) называл коммунизм «всемирной реакцией». Во Франкфуртской декларации Социалистического интернационала жесткое правление коммунистических партий считается несовместимым с критическим духом марксизма.[5].
- В январе 1919 года СДПГ остановила просоветский «спартаковский мятеж», социал-демократ Густав Носке руководил его подавлением. В межвоенной Франции последовательно антикоммунистическую позицию занимали неосоциалисты во главе с Марселем Деа и Адриеном Марке. Радикальные сторонники Юзефа Пилсудского из варшавской организации Польской соцпартии во главе с Раймундом Яворовским создали «рабочую милицию», осуществлявшую силовые акции против компартии.
- В Латинской Америке жёстко антикоммунистическую политику проводил на рубеже 1950—1960-х годов социал-реформистский президент Венесуэлы Ромуло Бетанкур. Правосоциалистических взглядов «с восточноазиатской спецификой» придерживался южнокорейский диктатор Пак Чжон Хи.
- В российском антибольшевистском сопротивлении активно участвовали партии эсеров (Борис Савинков, Николай Авксентьев, Виктор Чернов) и меньшевиков. Социал-демократической по сути была программа Союза трудового крестьянства, руководившего антикоммунистическим Тамбовским восстанием; его лидер Александр Антонов был активистом эсеровской организации. Сходные позиции занимали участники Кронштадтского восстания против диктатуры РКП(б):
Товарищи и граждане! Наша страна переживает тяжёлый момент. Голод, холод, хозяйственная разруха держат нас в железных тисках вот уже три года. Коммунистическая партия, правящая страной, оторвалась от масс и оказалась не в состоянии вывести её из состояния общей разрухи. С теми волнениями, которые последнее время происходили в Петрограде и Москве и которые достаточно ярко указали на то, что партия потеряла доверие рабочих масс, она не считалась. Не считалась и с теми требованиями, которые предъявлялись рабочими. Она считает их происками контрреволюции. Она глубоко ошибается. Эти волнения, эти требования — голос всего народа, всех трудящихся.[6]
- В 1990—1991 годах Социал-демократическая партия России резко выступала против КПСС.
- Многие религии (в том числе Католической и Православной церкви, и особенно исламский фундаментализм). Начиная с энциклики Папы римского Бенедикта XV в 1920 году Bonum Sana[7], продолжая энцикликой Divini Redemptoris и рядом последующих официальных документов, издававшихся главами Святого Престола[8][9][10][11][12], коммунизм осуждался римскими папами за атеизм, стремление к разрушению социального порядка в обществе и подрыв основ христианской цивилизации. Видный деятель социального католицизма XX века, австралиец Бартоломью Сантамария был одновременно лидером австралийского антикоммунизма.
- Антикоммунистическая тенденция католической социальной доктрины заложена в 1891 году энцикликой Папы Льва XIII Rerum Novarum и развита энцикликой Папы Пия XI Quadragesimo Anno в 1931 году. Папа Иоанн Павел II (понтификат 1978—2005 гг.) сыграл в восточноевропейском и мировом антикоммунистическом движении не только идейную, но и видную организационную роль (активная поддержка польской «Солидарности», взаимодействие с администрацией Рональда Рейгана).
- В 1980-х на передний план антикоммунистического противостояния выдвинулся политический ислам — «моджахедизм», прежде всего в Афганистане. Антикоммунистические позиции занимала хомейнистская теократия в Иране, разгромившая марксистскую партию Туде.
- Идеология антикоммунизма занимала важное место в Церкви Объединения южнокорейского проповедника Муна Сон Мёна.
- Сионизм не включает антикоммунизм как непременный идеологический элемент. Однако американо-израильский стратегический альянс, противостояние с союзными СССР арабскими режимами, нарастание государственного антисемитизма в СССР и восточноевропейских государствах (особенно ПНР) в 1960—1970-х гг. привело Израиль и сионистское движение к острому конфликту с коммунистическими режимами[13].
- В конце 1970-х лидерство в сионизме перешло от социал-демократов к правоконсервативным силам (партия «Ликуд») во главе с Менахемом Бегином[14]. Израиль активно включился в глобальную «холодную войну»[15]. Однако израильское участие в антикоммунистическом противостоянии 1980-х осложнялось сближением администрации Рейгана с политическим исламом и заметными антисемитскими мотивами в идеологии крайне правых.
- Парадоксально, но заметной силой в противостоянии марксизму-ленинизму и «реальному социализму» в 1970—1980-х гг. являлся еврокоммунизм. Крупнейшие компартии Западной Европы — Итальянская КП и КП Испании, их лидеры Энрико Берлингуэр и Сантьяго Каррильо регулярно конфликтовали с КПСС. Они осудили советские интервенции в Чехословакии (Операция «Дунай» 1968 г.) и Афганистане (Афганская война (1979—1989)), введение военного положения в Польше в 1981 году. Еврокоммунизм противопоставлял тоталитарным принципам «реального социализма» умозрительные концепции сохранения демократических порядков при реализации социально-экономических положений марксизма. К «еврокоммунистическому» направлению в целом относилось и движение «Пражской весны» в Чехословакии 1968 года.
Рабочий класс может и должен осуществлять свою историческую миссию в демократической и плюралистической системе.
Энрико Берлингуэр, национальный секретарь Итальянской коммунистической партии
Испанский социализм будет идти с серпом и молотом в одной руке и крестом в другой.
Сантьяго Каррильо, генеральный секретарь Коммунистической партии Испании
- Отмечается особая категория антикоммунистов — бывшие коммунистические активисты, порвавшие с компартиями. Часто они присоединяются к крайне правым силам и отличаются особо яростным антикоммунизмом. Среди исторических примеров — Пак Чжон Хи во главе Южной Кореи, Жак Дорио (бывший член политбюро Французской компартии) во главе ППФ, Йожеф Дудаш в Венгерском восстании 1956 года, отчасти Бин Акао в японском ультраправом экстремизме.
- Иногда эти влияния сочетались: например, в риторике Рейгана объединялась либеральная идеология с христианско-консервативной.
Антикоммунизм также являлся официальной идеологией «Западного блока» в эпоху холодной войны. В этот период коммунистическая идеология ассоциировалась прежде всего с одной из двух сверхдержав — СССР (хотя далеко не все коммунисты и марксисты мира поддерживали современную им идеологию Советского Союза), а антикоммунизм, соответственно, с антисоветизмом.
Внутри западного блока времён холодной войны жёсткий антикоммунизм, в свою очередь, противостоял силам, считавшим возможными мирное сосуществование с социалистическими государствами и конвергенцию систем. Крупными идеологами антикоммунизма в 1980-е годы были президент США Рональд Рейган (см. также доктрина Рейгана) и премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер.
Программа КПСС (1961) утверждала, что основным содержанием антикоммунизма является «…клевета на социалистический строй, фальсификация политических целей коммунистических партий, учения марксизма-ленинизма».
После крушения коммунистических режимов в СССР и Восточной Европе в 1989—1991 годах и дрейфа большинства коммунистических партий Европы в сторону социал-демократии антикоммунизм как политическая доктрина в значительной степени, хотя и не полностью, утратил актуальность.
Историческая практика антикоммунизма в XX веке
Межвоенный период (1918—1939)
- В 1918—1920 годах по Европе прокатилась череда гражданских войн. Противодействие коммунистическим партиям оказывали российское Белое движение и зелёные повстанцы (1918—1920), финские белые (1918), социал-демократы и фрейкоры в Германии (1919), противники Венгерской и Баварской советских республик (1919).
- Коммунистическое движение в Италии начала 1920-х годов было жёстко подавлено фашистской партией и режимом Бенито Муссолини.
- К физическому уничтожению членов компартий в Германии и на территориях, оккупированных войсками Третьего рейха, стремились национал-социалистическая партия и режим Адольфа Гитлера в 1933—1945 годах. Коллаборационизм во Второй мировой войне часто обосновывался именно антикоммунизмом. В то же время некоторые антикоммунистические движения одновременно противостояли и германскому нацизму — например, польская Армия Крайова.
- Разгром коммунистической партии стал одним из итогов гражданской войны в Испании 1936—1939 годов.
Послевоенный период (1945—1991)
- Гражданская война в Греции 1944—1949 годов закончилась победой монархистов над коммунистами.
- Предотвратить приход к власти компартии Китая пыталась националистическая партия Гоминьдан. Китайская гражданская война 1946—1949 годов закончилась победой КПК, однако гоминьдановцы удержали остров Тайвань, на котором провозгласили Китайскую Республику, политика которой характеризуется жёстким антикоммунизмом.
- Корейская война 1950—1953 годов явилась масштабной пробой сил между разными политическими системами. Ким Ир Сен при поддержке СССР и КНР не смог завоевать Юг; Южная Корея при поддержке 16 союзников во главе с США не смогла свергнуть северокорейский режим. В итоге Республика Корея стала одним из центров мирового антикоммунизма, а в КНДР на десятилетия утвердилась власть ортодоксальной компартии ТПК.
Северокорейские вожди — самые бесчеловечные люди на Земле.
Чон Ду Хван, президент Республики Корея (Южная Корея) в 1980—1988 гг.
- Столкновением аналогичного характера была Вьетнамская война 1965—1975 годов. Демократическая Республика Вьетнам и южновьетнамские коммунисты одержали победу над антикоммунистической «американо-сайгонской» коалицией. Вьетнам был объединён под властью КПВ. Дальнейшее антикоммунистическое сопротивление приняло форму массовой эмиграции из Вьетнама, разрозненного подполья и диссидентства (преимущественно культурного и религиозного характера)[16][17].
Не слушайте, что говорят коммунисты. Смотрите, что они творят.
Нгуен Ван Тхиеу, президент Республики Вьетнам (Южный Вьетнам) в 1967—1975 гг.
- Крупнейшую по масштабам антикоммунистическую акцию осуществил в 1965—1966 гг. режим генерала Сухарто в Индонезии. Компартия Индонезии — по численности одна из крупнейших в мире после КП Китая и КПСС — после массовых убийств 1965—1966 годов была уничтожена. По разным оценкам, погибло от 0,5 млн до 1,5 млн коммунистов и сочувствующих. Основную роль в разгроме КПИ сыграли индонезийские вооружённые силы под командованием Сарво Эдди, военизированные формирования мусульманских организаций и студенческие объединения Джакарты.
- 6 октября 1976 года антикоммунистический переворот произошёл в Таиланде. Военные во главе с адмиралом Сангадом Чалорью и правительство Танина Краивичьена начали репрессии в отношении компартии Таиланда — членство в КПТ и приравненных организациях каралось смертной казнью. Таиландская армия осуществила серию спецопераций против коммунистических партизан в труднодоступных районах. Были подавлены также леволиберальные и ультралевые организации, в том числе студенческие. Этому предшествовала масштабная антикоммунистическая активность консервативных движений (Девятая сила), ультраправых организаций (Красные гауры) и крестьянских ополчений (Сельские скауты). Кульминационным моментом стала резня в Таммасатском университете.[18].
- Антикоммунистический характер имели правые военные диктатуры в Латинской Америке 1970—1980-х гг. Латиноамериканские хунты обычно проводили неолиберальный либо компрадорский курс в экономике, утверждали католический традиционализм в идеологии и ориентировались на США во внешней политике. Наиболее известные представители этого направления — президенты Аугусто Пиночет (Чили), Альфредо Стресснер (Парагвай), Хорхе Рафаэль Видела (Аргентина), Уго Бансер (Боливия). С некоторыми оговорками к этому ряду относится также Эфраин Риос Монтт (Гватемала).
Видела не убийца. Убийцей был Че Гевара. А Видела защищал страну от террористических атак.
Хосе Альфредо Мартинес де Ос, министр экономики Аргентины в 1970-х
Другой формой силовой антикоммунистической борьбы в Латинской Америке являлись парамилитарные структуры — Антикоммунистический альянс Аргентины, Объединенные силы самообороны Колумбии, «эскадроны смерти» Гватемалы и Сальвадора, чилийская «Родина и свобода». Особое место в латиноамериканском антикоммунизме занимали политические структуры кубинской эмиграции.
Преследованиям латиноамериканских хунт и «эскадронов смерти» подвергались не только коммунисты, но и социал-демократы, либералы, иногда даже консерваторы. Однако правые репрессии в Чили, Аргентине, Парагвае, Боливии, Уругвае, Бразилии, Гватемале, Сальвадоре обосновывались именно подавлением коммунистической угрозы.
В следующую историческую эпоху — 1990—2000-е годы — латиноамериканский антикоммунизм проявился в Перу и Колумбии. Теперь подавление коммунистических движений осуществляли не военные хунты, а законно избранные президенты — Альберто Фухимори и Альваро Урибе. В Перу подверглись разгрому маоистское «Сендеро Луминосо» и сталинистское Революционное движение Тупак Амару. В Колумбии были нанесены мощные удары по коммунистическим (параллельно — по ультраправым группировкам) ФАРК.
- Многие партизанские движения в «Третьем мире» носили в 1970—1980-х годах антикоммунистический характер. Наиболее известны афганские моджахеды, никарагуанские контрас, ангольская УНИТА, мозамбикское РЕНАМО. Объективно антикоммунистический характер имела вооружённая оппозиция в Кампучии-Камбодже (несмотря на участие «красных кхмеров») и в Эфиопии, в том числе сепаратисты Эритреи. Летом 1985 года в ангольском городе Джамба, находившемся под контролем УНИТА, была проведена международная встреча антикоммунистических партизан, приветственную телеграмму которой направил Рейган[19]. Эти движения, поддерживаемые США в соответствии с «доктриной Рейгана», сыграли важную роль в исходе «холодной войны»[20]:
Истинные герои никарагуанской борьбы — некоммунисты, революционно настроенные сторонники свободы — убедились в том, что их революция оказалась преданной, и взялись за оружие, подняв его против изменников. Эти мужчины и женщины являются сегодня борцами за демократию, борцами сопротивления, которых некоторые называют «контрас». Мы называем их борцами за свободу.
Сандинистская пропаганда называет их наёмниками и национальными гвардейцами диктатора Сомосы, но это ложь. Борцов за свободу возглавляют те люди, которые выступали против Сомосы, а их солдатами являются крестьяне, фермеры, лавочники и студенты — народ Никарагуа.
- Ультраправые организации Западной Европы в 1960-х и 1970-х осуществляли «стратегию напряжённости» — комплекс террористических атак. Образовался интернационал неофашистов, прежде всего итальянских, испанских и французских[21]. Особый размах принял неофашистский террор в Италии[22][23]. Центральной фигурой интернациональной структуры являлся Стефано Делле Кьяйе[24][25]. Были установлены связи и практическое сотрудничество европейских неофашистов с латиноамериканскими правыми диктатурами[26]. Акции осуществлялись во взаимодействии со структурами НАТО в рамках «операции Гладио» (Западная Европа) и с ЦРУ в рамках операции «Кондор» (Латинская Америка).
Жертвами неофашистских терактов становились представители либеральных властей, деятели леволиберального направления. Однако изначальной мотивацией был антикоммунизм. Система «Гладио» формировалась как вооружённое подполье на случай нападения СССР на западноевропейские страны. Кроме того, неофашисты оказывали сопротивление компартиям, влиятельным в Италии, Испании и Франции 1970-х. (При том что первые две занимали «еврокоммунистические» позиции, тогда как маоистская версия коммунизма даже пользовалась некоторой популярностью в неофашистских кругах.)
В прошлой войне мы объединились с коммунистами, чтобы бить фашистов. В будущей войне мы объединимся с фашистами, чтобы разгромить коммунистов.
Джеймс Кэри, секретарь Конгресса производственных профсоюзов
- В странах Восточной Европы с середины 1940-х по конец 1950-х антикоммунистические силы оказывали сопротивление режимам, установившимся в результате Второй мировой войны. Наиболее активная вооружённая борьба велась в Польше (Армия Крайова, «проклятые солдаты»), Румынии (партизанские группы), Болгарии («горяне»), Албании (Балли Комбетар, в 1982 Группа Мустафы). При всех идеологических различиях эти движения объединяли антикоммунизм и антисоветизм.
Антикоммунистические настроения восточноевропейцев периодически принимали форму массовых волнений и прямых восстаний. Наиболее крупными выступлениями были: в ГДР — Берлинское восстание 1953 года, в ВНР — революция 1956 года в ПНР — Познанское восстание 1956 года, студенческие беспорядки и интеллигентская фронда 1967—1968 годов, Гданьская забастовка, в СРР — шахтёрская забастовка в долине Жиу 1977 года[27], рабочий бунт в Брашове 1987 года.
Эти движения подавлялись властями с применением вооружённой силы, однако вынуждали к экономическим уступкам и социальному маневрированию.
Самым мощным антикоммунистическим движением в Восточной Европе было польское профобъединение Солидарность 1980-х годов. Массовая забастовочная активность была подавлена в декабре 1981 года введением военного положения[28], однако подпольная борьба продолжалась до весны 1988 года. Летом 1989 года «Солидарность» нанесла сокрушительное поражение ПОРП даже на контролируемых властями выборах, а осенью фактически пришла к власти.
Антикоммунистические настроения в ГДР, Чехословакии, Болгарии, Албании в 1970—1980-х гг. пребывали в латентной форме, но мощно проявились в ходе восточноевропейских революций 1989 года. Особенно жёсткие силовые формы они приняли в Румынии декабря 1989 года и отчасти в Албании 1990—1991 годов.
Антикоммунизм в СССР
- Диссидентское движение в СССР в целом не имело антикоммунистической направленности. Однако ряд его деятелей были убеждёнными антикоммунистами. Более всего этим отличались представители патриотического направления — Александр Солженицын, Игорь Шафаревич (РСФСР), Вячеслав Черновол (Украина), Паруйр Айрикян (Армения), Лагле Парек (Эстония). В правозащитном диссидентстве жёсткий антикоммунизм характеризовал Владимира Буковского. Кроме того, антикоммунистический характер носила недиссидентская «крамола» — группировки, подобные «Синему знамени» (Ленинград), «Комитету шахтёрской чести» (Шпицберген)[29] , на рубеже 1970—1980-х занимавшиеся антисоветской агитацией либо подготовкой терактов.
- Мощный подъём антикоммунизма вызвала перестройка в СССР, особенно в 1989—1991 годах. Сначала партия Демократический союз, затем движение Демократическая Россия, Народные фронты Эстонии и Латвии, движение Саюдис в Литве, Народный Рух Украины, Белорусский народный фронт, Народный фронт Молдовы быстро перешли на позиции жёсткого антикоммунизма в идеологии и непримиримого противостояния КПСС в политике. Предельным выражением этой тенденции стало двойное политическое убийство,совершённое в Калуге Владимиром Воронцовым 11 января 1991 года[30].
С конца 1989 и до лета 1991 года антикоммунистическую направленность приняло шахтёрское забастовочное движение, особенно в Воркутинском и Кузбасском регионах[31][32]. По некоторым оценкам[33], этому способствовало влияние «теневой экономики» и криминалитета. Однако прогнозы антикоммунистической криминальной фашизации[34] постсоветского пространства не оправдались.
Антикоммунистические выступления в современном мире
В начале июня 2008 года в Праге на конференции «Совесть Европы и коммунизм» представитель Московского Патриархата и. о. секретаря по взаимоотношениям церкви и общества Отдела внешних церковных связей священник Георгий Рябых призвал нынешние власти России не только на словах, но и на деле осудить коммунистический режим[35][36][37]. Лидер КПРФ Геннадий Зюганов заявил, что такой призыв носит провокационный характер и опасен для общества. «Переписывание истории — это недостойное дело, тем более для человека, посвятившего себя служению Богу», — заявил лидер российских коммунистов[38].
18 июля 2008 года было обнародовано подписанное президентом США Джорджем Бушем «воззвание», призывающее американский народ подтвердить свою приверженность к продвижению демократии и защите свободы во всём мире. Воззвание, в частности, гласило[39][40]:
В XX веке зло советского коммунизма и нацистского фашизма было разгромлено и свобода распространена по всему миру в ходе появления новых демократий.
26 июля 2008 г. Российский МИД в связи с данной фразой воззвания заявил[40][41]:
В начале августа того же года дискуссия была продолжена бывшим премьер-министром Эстонии Мартом Лааром в газете The Wall Street Journal: «<…> Коммунистический террор был в той же категории бесчестия, как и преступления Третьего рейха. В реальности он продолжался дольше, убив значительно больше людей, чем нацизм. Это не делает нацистов лучше коммунистов. Оба воевали против свободы и человеческого достоинства и должны быть осуждены равным образом как разновидности зла XX века»[42].Постановка знака равенства между германским нацизмом и советским коммунизмом в заявлении президента США Джорджа Буша оскорбительна для российских участников войны и ветеранов стран антигитлеровской коалиции.
19 ноября 2008 года президент Украины Виктор Ющенко, открывая в Харьковской области мемориал памяти жертв Голодомора 1932—1933 годов, в частности, сказал: «Мой народ сегодня никого не обвиняет. Мы не обвиняем никакое государство, мы обвиняем коммунистический режим, которого, к счастью, сегодня уже нет. Всё, что делала тогда Коммунистическая партия, было направлено на уничтожение нашей нации»[43].
С осени 2010 года в России действует антикоммунистическая ультраправая группа Блок «ФАКТ» («Фаланга антикоммунистического тарана»). Активистами «Блок ФАКТ» совершён ряд нападений на членов коммунистических организаций в Санкт-Петербурге, был подожжён их автотранспорт, уничтожены либо осквернены советские мемориальные знаки[44].
Интернациональные структуры антикоммунизма
Международными антикоммунистическими объединениями второй половины XX века были Антибольшевистский блок народов (АБН), Антикоммунистическая лига народов Азии (АЛНА), Всемирная антикоммунистическая лига (ВАКЛ), Интернационал сопротивления (ИС), Демократический Интернационал (Джамбори).
АБН был создан по инициативе ОУН в 1946 году. Блок включал эмигрантские и подпольные группы из государств «реального социализма». Многие структуры АБН происходили от антисоветских и антикоммунистических вооружённых организаций. Во главе АБН стояла чета Стецько.
АЛНА возникла в 1954 году как союз режимов Южной Кореи, Южного Вьетнама, Тайваня, Таиланда и Филиппин — все эти страны были так или иначе вовлечены во Вьетнамскую войну с коммунистическим режимом ДРВ и Вьетконгом.
ВАКЛ[45] учредилась в 1966 году объединением АБН и АЛНА по инициативе Чан Кайши. Впоследствии к Лиге примкнули организации из более чем 100 стран мира. Наибольшую активность в ВАКЛ проявляли южноамериканские правые диктатуры (особенно Парагвая и Аргентины), парамилитарные организации Латинской Америки (особенно Гватемалы, Сальвадора и Мексики), украинские националисты, правительства Тайваня и Южной Кореи, западноевропейские неофашисты (особенно Италии и Испании), ультраправые активисты США.
ИС имел несколько иной генезис: он учредился в 1983 году как объединение диссидентов и диссидентских групп. Его руководителями были советские диссиденты Владимир Буковский и Владимир Максимов, французский армянин, бывший заключённый ГУЛАГа Арман Малумян, кубинский диссидент и бывший политзаключённый Армандо Вальядарес. Методы ИС использовал исключительно ненасильственные, однако развернул масштабную организационную и пропагандистскую работу по всему миру[46].
Джамбори учредили в середине 1985 года антикоммунистические повстанческие движения Африки, Центральной Америки, Центральной и Юго-Восточной Азии — ангольская УНИТА, правое крыло никарагуанских контрас, проамериканская организация афганских моджахедов, лаосское движение хмонгов. Организационную и финансовую поддержку оказала группа американских правых политиков и бизнесменов[47]. Второе название Демократического Интернационала происходит от города Джамба (Jamboree in Jamba — «Собрание племён в Джамбе») — военной столицы УНИТА, где состоялась учредительная конференция. В это объединение входили организации, ведущие вооружённую партизанскую войну против просоветских режимов и разделяющие идеологию рейганизма, без уклонов вправо (к неофашизму) и влево (к социализму). Наиболее известными деятелями Джамбори были анголец Жонас Савимби, афганец Абдул Рахим Вардак, никарагуанец Адольфо Калеро, американцы Льюис Лерман Оливер Норт, Джек Абрамофф
АЛНА пережила кризис после после поражения Южного Вьетнама в 1975 году, однако преобразовалась в Азиатско-Тихоокеанскую лигу за свободу и демократию и существует теперь под этим названием. ИС прекратил свою деятельность в 1988 году, поскольку перестройка в СССР изменила международное положение. АБН самоупразднился в 1996 году в связи с выполнением поставленных задач. Примерно то же произошло с Джамбори на фоне событий 1989—1991 годов. ВАКЛ переименована во Всемирную лигу за свободу и демократию и значительно снизила активность после краха мировой системы «реального социализма».
Законодательное осуждение коммунистических режимов и призывы к нему
Законодательно отсутствует определение, при каких условиях режим в стране можно считать коммунистическим. Тем не менее довольно часто появляются призывы к их осуждению.
Международными организациями
- 25 января 2006 года Парламентская ассамблея Совета Европы приняла резолюцию «Необходимость международного осуждения преступлений тоталитарных коммунистических режимов» (Резолюция Совета Европы № 1481[48]), которая, по мысли её автора Йорана Линдблада, должна восстановить историческую справедливость, осудив преступления коммунистических режимов точно так же, как в Нюрнберге были осуждены преступления нацизма[49]. Ряд русских антикоммунистических организаций открытым письмом высказал свою поддержку резолюции ПАСЕ[50]. Против резолюции Совета Европы выступили французские историки с заявлением: «Совет Европы считает себя вправе навязать в качестве официальной свою фальсифицированную версию Истории, которая затрагивает не только определенный политический и социальный строй, но и часть истории рабочего движения с самого начала его появления»[51]. У религиозных деятелей также возникли возражения. Диакон Андрей Кураев заявил: «Заседание в Страсбурге — это такая новая инквизиция, когда судят определенную идеологическую и философскую систему. Я с ней не согласен, но в данном случае судебный „кляп“ создаст печальный прецедент зон, закрытых для дискуссии»[52].
- В начале июня 2008 года в Праге завершила работу конференция «Совесть Европы и коммунизм», проходившая в здании чешского Сената[53], в результате которой была принята Пражская декларация о европейской совести и коммунизме. Участник конференции экс-президент Чехии Вацлав Гавел заявил, что Европа несёт особую ответственность за нацизм и коммунизм как тоталитарные системы, появившиеся на её территории, а также ответственность за их последствия[53]. Чешский депутат Европарламента Яна Губашкова, обращаясь от имени организаторов конференции, заявила: «Коммунизм можно квалифицировать как преступление против человечности, так как ему присущи злая воля, рабский труд, депортации и убийства по политическим и религиозным мотивам». Участники конференции призвали нынешние власти России не только на словах, но и на деле осудить коммунистический режим[35][36][37][53].
- 25 февраля 2010 года, в ходе международной конференции «Преступления коммунистических режимов», которая была организована правительством Чешской республики, при содействии «Института по изучению тоталитарных режимов», совместно с учреждениями-партнёрами из рабочей группы «Европейской памяти и совести», была принята Декларация о преступлениях коммунизма. Документ был подписан несколькими известными европейскими политиками, бывшими политическими заключёнными и историками. В тексте декларации содержится призыв к осуждению коммунистических режимов[54].
- 2 апреля 2009 года, с большинством голосов, Европейским парламентом был утверждён Европейский день памяти жертв сталинизма и нацизма.
Литва
- 17 июня 2008 года сейм Литвы принял законопроект, запрещающий использование нацистской и советской символики. Среди прочих символов под запрет попали: советский гимн, флаги и гербы гитлеровской Германии, Советского Союза и Литовской ССР. Под запрет попали такие символы, как нацистская свастика, советские серп, молот и пятиконечная красная звезда.[55]
Украина
- 22 ноября 2008 года, выступая на международном форуме «Народ мой всегда будет», президент Украины Виктор Ющенко назвал голод на Украине 1932-1933 годов одной из наибольших гуманитарных катастроф в мире и, в частности, сказал: «От имени Украинского государства я призываю все народы объединиться для общего суда над тоталитарным коммунистическим режимом.»[56][57]
- 12 января 2010 года Апелляционный суд Киева признал голодомор геноцидом[58][59]. Впоследствии Верховная рада Украины приняла закон, признающий голодомор геноцидом.
- 09 апреля 2015 года Верховная Рада Украины приняла "Закон об осуждении коммунистического и национал-социалистического (нацистского) тоталитарных режимов в Украине и запрете пропаганды их символики" [60]. 16 апреля закон был подписан президентом Порошенко[61]
Польша
- 28 ноября 2009 года президент Польши Лех Качиньский подписал указ, запрещающий покупку и хранение советской символики[62]. Согласно документу, приобретение и распространение предметов или записей, содержащих советскую символику, может повлечь за собой наказание в виде лишения свободы сроком до двух лет.
См. также
- Антисоветизм
- Красная угроза
- Памятник жертвам коммунизма
- Резолюция Совета Европы 1481
- Список стран, когда-либо запрещавших коммунистическую символику
- Блок «ФАКТ»
- Всемирная антикоммунистическая лига
- Джамбори
- Интернационал сопротивления
- Aginter Press
Напишите отзыв о статье "Антикоммунизм"
Примечания
- ↑ [hedrook.vho.org/goebbels/index.htm Так говорил Геббельс. Избранные речи и статьи министра пропаганды и просвещения Третьего рейха. Глава 2. Большевизм в теории и на практике. Речь, произнесённая в Нюрнберге 10 сентября 1936 года на 8-м съезде национал-социалистической партии (Joseph Goebbels. Die ausgewählte Reden und Artikel)]. — Пер. с англ. Питер Хедрук. Проверено 19 января 2011. [www.webcitation.org/65ckzwN1Z Архивировано из первоисточника 21 февраля 2012].
- ↑ [propagandahistory.ru/books/Galkin-A--A---Rakhshmir-P--YU_Konservatizm-v-proshlom-i-nastoyashchem/8 А. А. Галкин, П. Ю. Рахшмир. Консерватизм в прошлом и настоящем]
- ↑ [solidarizm.ru/txt/nsolid.shtml Станислав Фреронов, Юлия Кузнецова. Новый солидаризм — политическая идеология российских корпораций]
- ↑ [www.fes.de/fulltext/historiker/00574010.htm Heinrich Potthoff. Kurt Schumacher — Sozialdemokraten und Kommunisten]
- ↑ [www.socialistinternational.org/viewArticle.cfm?ArticleID=39 Declaration of the Socialist International adopted at its First Congress held in Frankfort-on-Main on 30 June-3 July 1951]
- ↑ [www.encyclopaedia-russia.ru/article.php?id=316 Из воззвания Временного революционного комитета Кронштадта]
- ↑ AAS 12, 1020, 313—317
- ↑ [www.vatican.va/holy_father/pius_xi/encyclicals/documents/hf_p-xi_enc_19031937_divini-redemptoris_en.html DIVINI REDEMPTORIS] Энциклика Папы Пия XI о атеистическом коммунизме
- ↑ AAS 29, 1937, 67
- ↑ AAS 20 1928 165—178
- ↑ AAS 24 1932 177—194
- ↑ AAS 29, 1937 65-106
- ↑ [www.newsru.com/background/12jan2005/israel_2.html Совсем недавнее прошлое: СССР против Израиля]
- ↑ [www.wsj.com/articles/SB10001424052702304255604579408993756645898 Book Review: 'Menachem Begin' by Daniel Gordis. Menachem Begin's election in 1977 divides Israel's history in two]
- ↑ [www.jewishledger.com/2011/02/president-ronald-reagan-and-the-jews/ President Ronald Reagan and the Jews. Reagan and Israel]
- ↑ [baznica.info/article/vetnamskii-svyashchennik-dissident-vosprin Вьетнамский священник-диссидент воспринимает тюремное заключение как миссию]
- ↑ [nevex.tv/news/33744/ Во Вьетнаме арестован поэт-диссидент]
- ↑ data3.blog.de/media/661/2347661_35e0d731fd_d.pdf
- ↑ [falangeoriental.blogspot.ru/2012/11/blog-post_17.html#more Чёрная Россия]
- ↑ [www.grinchevskiy.ru/1945-1990/doktrina-reygana.php Доктрина Рейгана]
- ↑ Бакман Р. [www.vokrugsveta.ru/vs/article/5248/ Чёрный оркестр] // Сокр. пер. с фр. Б. Тишинского // Вокруг Света. — № 3 (2594). — Март 1975.
- ↑ [archivio900.globalist.it/it/documenti/doc.aspx?id=30 Piazza Fontana. La strage impunita]
- ↑ [nr-info.blogspot.ru/2012/10/2.html platzdarm.org/alessandro-alibrandi-ditya-neofashistkogo-podpolya/ Чёрная Автономия. Истоки вооружённой спонтанности, часть 2].
- ↑ Чернышев В. П. [sovpr.org/2012/151 Испанское убежище европейских фашистов]. 1983.
- ↑ [www.vkrizis.ru/exp.php?id=213 Полёт «Орла и Кондора». Стефано Делле Кьяйе — Че Гевара антикоммунизма]
- ↑ Сорин С. [saint-juste.narod.ru/FasPin.html Секретные связи Пиночета, Франко и П-2].
- ↑ [blog-of-art.ru/?p=147 Восстание в долине Джиу, или «Колючая исповедь» шахтёра]
- ↑ Кудюкин П. [www.vkrizis.ru/news.php?news=3476&type=world&rub=soc 30 лет спустя: что приходит вслед за декабрями].
- ↑ Козлов В. А. [krotov.info/lib_sec/11_k/oz/lov_va6.htm#15 Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти 1953—1985 гг.] — М.: Олма-пресс, 2006. — 448 с.
- ↑ [www.kommersant.ru/doc/265735 В КАЛУГЕ УБИЛИ КОММУНИСТА]
- ↑ [trendoshop.ru/vyga-peopl34vlepevtuvt55/%D0%97%D0%B0%D0%B1%D0%B0%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%B2%D0%BA%D0%B8_%D1%88%D0%B0%D1%85%D1%82%D1%91%D1%80%D0%BE%D0%B2_%D0%A1%D0%A1%D0%A1%D0%A0_%D0%B2_1989_%D0%B3%D0%BE%D0%B4%D1%83 Как создать взрывающуюся смесь].
- ↑ Ильин В. Власть и уголь: шахтёрское движение Воркуты (1989-98 гг.). — Сыктывкар: СГУ, 1998.
- ↑ Аутеншлюс Б. Р. и др. [grachev62.narod.ru/Kurginyan/ch_04.htm Постперестройка: концептуальная модель развития нашего общества, политических партий и общественных организаций]. — М.: Политиздат, 1990.
- ↑ [grachev62.narod.ru/Kurginyan/ch_03.htm См. там же]
- ↑ 1 2 [www.izvestia.ru/news/news181285?print В РПЦ призывают власти осудить коммунизм]. // Известия. — 9 июля 2008 г.
- ↑ 1 2 [www.newsru.com/religy/09jul2008/osuzhdenie.html В РПЦ призывают власти осудить коммунизм и убрать памятники советским вождям]. NEWSru.com, 9 июля 2008 г.
- ↑ 1 2 [www.interfax-religion.ru/?act=news&div=25376 В Русской церкви призывают власти осудить коммунизм и убрать памятники советским вождям]. Интерфакс, 9 июля 2008 г.
- ↑ [www.interfax-religion.ru/?act=news&div=25398 Зюганов считает провокационным призыв представителя Русской церкви к властям осудить коммунистический режим]. Интерфакс, 10 июля 2008 г.
- ↑ [georgewbush-whitehouse.archives.gov/news/releases/2008/07/20080718-3.html Captive Nations Week, 2008] A Proclamation by the President of the United States of America // На официальном сайте Белого дома
- ↑ 1 2 [www.reuters.com/article/politicsNews/idUSL633495120080726 Russia slams Bush for linking Nazi and Soviet evils]. Reuters, 26 июля 2008 г.
- ↑ [newsru.com/russia/26jul2008/bush.html МИД России недоволен словами Буша, который поставил знак равенства между фашизмом и коммунизмом]. NEWSru.com, 26 июля 2008 г.
- ↑ [online.wsj.com/article/SB121807494680219349.html?mod=opinion_main_commentaries Stalinism Was Just as Bad as Nazism] Март Лаар. // Wall Street Journal. — 7 августа 2008 г.
- ↑ [rus.newsru.ua/ukraine/19nov2008/memorial.html Президент открыл Мемориал памяти жертв Голодомора в Харьковской области]. NEWSru, 19 ноября 2008.
- ↑ [www.pgpalata.ru/reaction/0050 Кулак белой ленты]. Сайт Гражданской палаты Пермского края, июнь 2013
- ↑ [ujazz.narod.ru/bookshelf/anderson_skott_anderson_jon_li__tajny_chernoj_ligi.html Андерсон С., Андерсон Й. Л. А65 Тайны «черной лиги» : Пер. с англ. — М.: Политиздат, 1990. −272с.: ил. ISBN 5-250-01068-7]
- ↑ [www.panorama.ru/gazeta/1-30/p30buk.html «ИНТЕРНАЦИОНАЛ СОПРОТИВЛЕНИЯ». Интервью с Владимиром Буковским. Панорама № 3 (30), декабрь 1991]
- ↑ [www.salon.com/2005/08/17/abramoff_2/ The tale of «Red Scorpion»]
- ↑ [assembly.coe.int/Mainf.asp?link=/Documents/AdoptedText/ta06/Eres1481.htm Need for international condemnation of crimes of totalitarian communist regimes] Текст резолюции № 1481/2006 на официальном сайте СЕ
- ↑ Наргиз Асадова. [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=643426 Коммунистическая контррезолюция]. Коммерсантъ (25 января 2006). — «В резолюции речь идет не о России, не о россиянах, а о преступлениях коммунистических режимов, — заявил Ъ глава латвийской делегации Андрис Берзиньш. — Как вы можете спокойно смотреть в глаза людям, проведшим долгие годы в концлагерях?». Проверено 17 ноября 2008. [www.webcitation.org/65cl2YEYU Архивировано из первоисточника 21 февраля 2012].
- ↑ [www.izput.narod.ru/rvpp.html «Русские — в поддержку идеи международного осуждения коммунизма»]
- ↑ [scepsis.ru/library/id_705.html Заявление левых историков Франции против антикоммунистической резолюции Совета Европы]
- ↑ [scepsis.ru/library/id_705.html Диакон Андрей Кураев назвал заседание ПАСЕ по вопросу осуждения коммунизма «новой инквизицией»]
- ↑ 1 2 3 [www.rosbalt.ru/2008/06/03/490570.html В Праге обсудили «Совесть Европы и коммунизм»] rosbalt.ru 3 июня 2008 г.
- ↑ [www.crimesofcommunism.eu/declaration.html Declaration on crimes of communism]
- ↑ [www.lenta.ru/news/2008/07/01/adamkus/ Президент Литвы подписал закон о запрете советской символики]
- ↑ [www.president.gov.ua/ru/news/12120.html Президент призвал международное сообщество осудить преступления тоталитарного советского режима] Пресс-служба Президента Украины Виктора Ющенко 22 ноября 2008.
- ↑ [rus.newsru.ua/ukraine/22nov2008/golodoforum.html Ющенко назвал Голодомор одной из наибольших гуманитарных катастроф в мире] NEWSru 22 ноября 2008.
- ↑ [glavnoe.ua/news/n41434 За Голодомор осуждены Сталин, Молотов, Каганович, Постышев, Косиор, Чубарь и Хатаевич]
- ↑ [lenta.ru/news/2010/01/13/genocide/ Киевский суд признал Сталина виновным в геноциде украинцев]
- ↑ [w1.c1.rada.gov.ua/pls/zweb2/webproc4_2?id=&pf3516=2558&skl=9 Офіційний портал Верховної Ради України]
- ↑ [www.pravda.ru/news/world/formerussr/ukraine/16-05-2015/1260176-0/ Петр Порошенко подписал законы, запрещающие коммунизм - Правда.Ру]
- ↑ [www.kasparov.ru/material.php?id=4B114D6A3E66D Символ страха. В Польше запретили советскую символику]
Ссылки
- [tipolog.livejournal.com/65637.html Изобличение большевизма и других политических напастей. Итальянские плакаты 1940 — 44 годов].
- [tipolog.livejournal.com/60835.html Антисоветские плакаты 20-х — 30-х годов].
- [tipolog.livejournal.com/51039.html Большевизм — смертельный враг человечества (антисоветские плакаты 20-х — 80-х годов].
- [www.youtube.com/watch?v=g_DaMKUP3Og «Коммунизм — враг свободы»]
Литература
- Безансон А. Бедствие века. Коммунизм, нацизм и уникальность Катастрофы = Le Malheur du siècle: sur le communisme, le nazisme et l'unicité de la Shoah. — 1-е. — Москва-Париж: МИК, 2000. — 104 с. — ISBN 5-87902-054-1.
- Генри Э. Профессиональный антикоммунизм: К истории возникновения. — М.: Политиздат, 1981. — 367 с.
- Нольте Э. Европейская гражданская война (1917—1945). Национал-социализм и большевизм. — М.: Логос, 2003. — 528 с. — ISBN 5-8163-0046-6
- Паульман В. [www.rabkor.ru/debate/1909.html Антимарксизм П. Бергера]
- Torben Gülstorff. Warming Up a Cooling War: An Introductory Guide on the CIAS and Other Globally Operating Anti-communist Networks at the Beginning of the Cold War Decade of Détente ([www.wilsoncenter.org/publication/warming-cooling-war-introductory-guide-the-cias-and-other-globally-operating-anti Cold War International History Project Working Paper Series #75]), Washington 2015.
Отрывок, характеризующий Антикоммунизм
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
