Антипова, Евгения Петровна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Евгения Петровна Антипова
Место рождения:

Торопец, Тверская губерния

Жанр:

пейзаж, натюрморт, портрет

Учёба:

Институт имени Репина

Стиль:

Реализм

Влияние:

А. А. Осмеркин, В. К. Тетерин

Евгения Петровна Антипова (19 октября 1917, Торопец, Тверская губерния — 27 января 2009, Санкт-Петербург) — русский советский художник, живописец, график, член Санкт-Петербургского Союза художников (до 1992 года — Ленинградской организации Союза художников РСФСР)[1].





Биография

Евгения Петровна Антипова родилась 19 октября 1917 года в городе Торопец Тверской губернии в семье железнодорожного служащего. В 1928 году она вместе с родителями переехала в Самару. Увлечение рисованием привело её в 1934 году в изостудию П. Краснова.

В 1935 году, окончив 10 классов средней школы, Евгения Антипова приехала в Ленинград поступать на подготовительные курсы при Всероссийской Академии Художеств, но не прошла по конкурсу. Через год она была допущена к экзаменам на первый курс Института живописи, скульптуры и архитектуры, но по собственному признанию, считая себя плохо подготовленной («на экзамене нужно было написать обнажённую модель, а я никогда не писала»), держать экзамены побоялась и ограничилась экзаменом на подготовительные курсы. Экзамен выдержала, но была переведена в 5-й класс Средней художественной школы, где проучилась три года.

В 1939 году Антипову без экзаменов приняли на первый курс живописного факультета Института живописи, скульптуры и архитектуры, где она занималась у педагогов Семёна Абугова, Петра Белоусова, Александра Зайцева, Генриха Павловского, Александра Осмёркина, Владимира Малагиса, Александра Сегала, Ивана Степашкина, Бориса Фогеля, Глеба Савинова. В том же 1939 году Евгения впервые участвовала во Всесоюзной молодёжной художественной выставке в Москве, показав эскиз своей работы «Валерий Чкалов среди молодёжи». Эскиз был напечатан в седьмом номере журнала «Юный художник» за 1939 год.

Война застала Евгению Антипову на летней практике в Закарпатье, откуда ей пришлось добираться в Ленинград с последними эшелонами. Вскоре, 28 июля 1941 года Евгения Антипова вышла замуж за Якова Лукаша, студента 4 курса монументального отделения института. Призванный в Красную Армию, он погиб на фронте в мае 1942 года.

Евгения Антипова оставалась в блокадном Ленинграде до конца февраля 1942 года. Состояла в отряде МПВО, была награждена медалью «За оборону Ленинграда». 20 февраля 1942 года вместе с Академией художеств эвакуировалась по Дороге жизни через Ладогу из блокадного города на Большую землю, а затем в Новосибирск. Работала на торфоразработках, надомницей на фабрике, инспектором отдела по делам искусств Горисполкома, директором Дома Народного творчества. Участвовала в выставках новосибирских художников. В 1944 году была принята в члены Новосибирского отделения Союза Советских Художников.

В 1945 году Евгения Антипова возвратилась в Ленинград и в 1950 окончила Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина по мастерской Б. В. Иогансона, дипломная работа — картина «А. Жданов в ленинградском Дворце Пионеров»[2][3]. В том же 1950 году была принята кандидатом в члены Ленинградского Союза советских художников, а в 1953 году по рекомендации Виктора Орешникова, Бориса Иогансона и Александра Зайцева была переведена из кандидатов в члены Союза Художников.

После окончания института в 1950—1956 годах Евгения Антипова преподаёт живопись и композицию в Ленинградском художественно—педагогическом училище на Таврической улице[4]. Одновременно работает творчески в технике масляной живописи и акварели, пишет пейзажи, натюрморты, жанровые композиции. С 1950 года постоянно участвует в выставках, экспонируя свои работы вместе с произведениями ведущих мастеров изобразительного искусства Ленинграда. Среди её излюбленных тем — цветущий яблоневый сад, крымский пейзаж, натюрморт в интерьере и экстерьере. Среди известных произведений 1950-х и начала 1960-х годов, показанных на выставках, работы «Практические занятия» (1953)[5], «Гурзуф утром», «Море в Гурзуфе» (обе 1954)[6], «Натюрморт» (1957)[7], «На даче» (1958), «Табаки» (1959), «У Петропавловской крепости» (1960)[8], «Ирисы», «Полевой букет» (обе 1960)[9], натюрморты «Фрукты на веранде» (1960) и «Полевые цветы» (1961)[10], «Цветы и фрукты» (1960), «Яблоня» (1962)[11], «Завтрак на траве» (1963), «Утренний завтрак» (1963)[12], «Девушка в саду» (1964)[13] и другие. Они дают представление о диапазоне возможностей и направлении творческих поисков художницы, тяготевшей к выражению своего индивидуального мироощущения в темах, не претендующих на исчерпывающий охват явлений[14].

Впервые широко творчество Евгении Антиповой было показано в 1967 году на совместной выставке с художником Виктором Тетериным (мужем Евгении Антиповой) и скульптором Кирой Суворовой в залах Ленинградского Союза Художников. В 1988 и 1999 годах состоялись её совместные выставки с Виктором Тетериным в Ленинградском Союзе художников и Центральном выставочном зале «Манеж». Евгения Антипова была участницей известных выставок одиннадцати (1972 год)[15] и девяти (1976) ленинградских художников, а также выставки 26 ленинградских и московских художников (1989 год)[16]. В 1989—1992 годах работы Е. П. Антиповой с успехом были представлены на выставках и аукционах русской живописи L' Ecole de Leningrad и других во Франции[17][18].

В 1960-е годы Евгения Антипова пробует себя в серии портретов. К наиболее удачным следует отнести работы «Девушка из Переславля» и «Официантка» (обе 1964). В них своеобразно проявилась утончённая культура созерцания, присущая лучшим произведениям художницы.

С конца 1960-х годов ведущими жанрами в творчестве Евгении Антиповой являются натюрморт в интерьере и экстерьере, а также пейзаж. Сложившийся стиль живописи отличают несколько условные рисунок и композиция, интерес к проблемам передачи колорита и световоздушной среды. В некоторых произведениях заметно влияние художника Виктора Тетерина, ученика А. А. Осмёркина[19]. Среди наиболее известных произведений этого периода, показанных на выставках, работы «Дворик в Гавани»[20], «Южный натюрморт» (обе 1968)[21], «Виноградная беседка» (1968)[22], «Окно. Настурции», «Романтический пейзаж»[23] (обе 1968), «Оливы» (1969)[24], «Тюльпаны на окне» (1970)[22], «Сосны», «Окраина Васильевского острова»[20] (обе 1973)[25], «Натюрморт в саду. Весна» (1974), «Натюрморт с васильками и хлебом» (1975)[26], «Балкон» (1977)[27], «Натюрморт с красной бутылкой» (1979)[28], «Солнечный день» (1982), «Натюрморт с испанским кувшином» (1985), «Черёмуха в цвету» (1989)[29], «Яблоня в цвету» (1997) и другие.

В натюрмортах Евгения Антипова всё чаще предпочитает открытую композицию, помещая столик с букетом цветов или книгой в уголок сада, среди ветвей цветущей яблони или черёмухи. Лучшие её произведения этого особого лирико-синтетического жанра — например, «Полдень» (1982), «Натюрморт. Цветущая ива, каллы, нарциссы» (1984)[30] — воспринимаются как образы совершенного мира, в котором человек обретает гармонию с окружающей природой и в своей душе. Эту главную тему своего творчества художница продолжала до конца жизни.

Е. Антипова входила в Группу «Одиннадцать». Группа наиболее ярких представителей «левого ЛОСХа» объединилась для участия в двух выставках, в 1972 и 1976 годах. В группу входили: Завен Аршакуни, Валерий Ватенин, Ярослав Крестовский, Герман Егошин, Борис Шаманов, Виктор Тетерин, Валентина Рахина, Евгения Антипова, Леонид Ткаченко, Виталий Тюленев, Констатин Симун; объединение этих художников с энтузиазмом поддерживал также искусствовед Л. В. Мочалов. Выставки прошли в выставочном зале Союза Художников России на Охте[31].

Скончалась Евгения Петровна Антипова 27 января 2009 года в Санкт-Петербурге на девяносто втором году жизни. Похоронена на кладбище посёлка Бернгардовка в пригороде Петербурга, рядом с могилой мужа В. К. Тетерина. Её произведения находятся в собрании Государственного Русского музея[25], Государственной Третьяковской галереи, в музеях и частных собраниях в России[32], Франции[33], Германии, Италии, США[34] и других странах.

Напишите отзыв о статье "Антипова, Евгения Петровна"

Примечания

  1. Справочник членов Союза художников СССР. — М.: Советский художник, 1979. — Т. 1. — С. 50.
  2. Художники народов СССР : Биографический словарь. — М.: Искусство, 1970. — Т. 1. — С. 165.
  3. Юбилейный Справочник выпускников Санкт-Петербургского академического института живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина Российской Академии художеств. 1915—2005. — СПб.: Первоцвет, 2007. — С. 61-62.
  4. Евгения Антипова, Виктор Тетерин. Живописью Графика. СПб., 1999. С.42.
  5. Весенняя выставка произведений ленинградских художников 1954 года : Каталог. — Л.: Изогиз, 1954. — С. 7.
  6. Весенняя выставка произведений ленинградских художников 1955 года : Каталог. — Л.: ЛССХ, 1956. — С. 7, 27.
  7. 1917 — 1957. Выставка произведений ленинградских художников : Каталог. — Л.: Ленинградский художник, 1958. — С. 8.
  8. Выставка произведений ленинградских художников 1960 года : Каталог. — Л.: Художник РСФСР, 1961. — С. 8.
  9. Выставка произведений ленинградских художников 1960 года : Каталог. — Л.: Художник РСФСР, 1963. — С. 7.
  10. Выставка произведений ленинградских художников 1961 года : Каталог. — Л.: Художник РСФСР, 1964. — С. 8.
  11. Осенняя выставка произведений ленинградских художников 1962 года : Каталог. — Л.: Художник РСФСР, 1962. — С. 7.
  12. Весенняя выставка произведений ленинградских художников 1965 года : Каталог. — Л.: Художник РСФСР, 1970. — С. 7.
  13. Зональная выставка "Ленинград" 1964 года : Каталог. — Л.: Художник РСФСР, 1965. — С. 8.
  14. Иванов С. Неизвестный соцреализм. Ленинградская школа. — СПб.: НП-Принт, 2007. — С. 22.
  15. Каталог выставки одиннадцати ленинградских художников. — Л.: Художник РСФСР, 1976.
  16. Выставка произведений 26 ленинградских и московских художников : Каталог. — Л.: Художник РСФСР, 1990. — С. 14-15, 47.
  17. L’Ecole de Leningrad : Catalogue. — Paris: Drouot Richelieu. 1990, 11 Juin. — Р. 136—137.
  18. Peinture Russe : Catalogue. — Paris: Drouot Richelieu. 1991, 26 Avril. — Р. 7, 18-19.
  19. Иванов С. Неизвестный соцреализм. Ленинградская школа. СПб., НП-Принт, 2007. С.356.
  20. 1 2 Петербург — Петроград — Ленинград в произведениях русских и советских художников. Каталог выставки. Л., Художник РСФСР, 1980. С.124.
  21. Изобразительное искусство Ленинграда. Каталог выставки. Л., Художник РСФСР, 1976. С.14.
  22. 1 2 По родной стране. Выставка произведений художников Ленинграда. 50 Летию образования СССР посвящается. Каталог. Л., Художник РСФСР, 1974. С.9.
  23. Художники круга 11-ти. Из коллекции Николая Кононихина. СПб, 2001. С.3.
  24. Весенняя выставка произведений ленинградских художников 1969 года. Каталог. Л., Художник РСФСР, 1970. С.7.
  25. 1 2 Связь времен. 1932—1997. Художники — члены Санкт-Петербургского Союза художников России. Каталог выставки. СПб., 1997. С.282.
  26. Наш современник. Зональная выставка произведений ленинградских художников 1975 года. Каталог. Л., Художник РСФСР, 1980. С.11.
  27. Выставка произведений ленинградских художников, посвященная 60-летию Великого Октября. Л., Художник РСФСР, 1982. С.11.
  28. Зональная выставка произведений ленинградских художников 1980 года. Каталог. Л., Художник РСФСР, 1983. С.9.
  29. Выставка произведений 26 ленинградских и московских художников. Каталог. Л., Художник РСФСР, 1990. С.15.
  30. Иванов С. Неизвестный соцреализм. Ленинградская школа. СПб., НП-Принт, 2007. С.32-33,146.
  31. Мочалов Л. Группа «Одиннадцати» // Художник Петербурга. 2000, нояб.-дек. (№ 5) — 2002, июль-авг. (№ 9)
  32. Художники народов СССР. Биографический словарь. Т. 1. М., Искусство, 1970. С.165.
  33. L' Ecole de Leningrad. Auction Catalogue. Paris, Drouot Richelieu. 1990, 11 Juin. Р.136-137.
  34. Иванов С. Неизвестный соцреализм. Ленинградская школа. СПб., НП-Принт, 2007. С.6-7.

Галерея

Выставки

Источники

См. также

Ссылки

  • [leningradartist.com/bio/a_rus.htm#40 Евгения Петровна Антипова] на сайте [www.leningradartist.com/index_r.html «Неизвестный соцреализм. Поиски и открытия»]
  • [arka-gallery-spb.com/node/139 Евгения Антипова. Биография и творчество]
  • [www.leningradschool.com/outline_r.htm Ленинградская школа живописи. Очерк истории.]
  • [www.leningradschool.com/chronology_r.htm Хронология Ленинградской школы живописи.]

Отрывок, характеризующий Антипова, Евгения Петровна

– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.