Антипов, Александр Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Антипов Александр Петрович
Дата рождения:

1895(1895)

Место рождения:

Санкт-Петербург,
Российская Империя.

Дата смерти:

17 ноября 1945(1945-11-17)

Место смерти:

Москва,
СССР

Род деятельности:

юрист, публицист, участник евразийского движения

Антипов Александр Петрович (1895, Санкт-Петербург — 17 ноября 1945, Москва) — юрист, публицист, участник евразийского движения.



Биография

Окончил гимназию в Петербурге в 1914 году, в 1914—1916 гг. учился на юридическом факультете Петербургского университета. Окончил ускоренные офицерские курсы при Пажеском корпусе в 1916 г., прапорщик.

Участник Первой Мировой Войны; воевал на Западном фронте. В феврале 1918 г. взят в плен немецкими войсками и помещен в лагерь для русских офицеров в Восточной Пруссии. В октябре 1918 г. освобождён; прибыл в Новочеркасск, где вступил в Добровольческую армию. Принимал участие в боях с красными в районе Минеральных Вод.

Осенью 1920-го года эвакуировался из Крыма с остатками Русской армии Врангеля в Галлиполи (Турция). В 1921-1923 гг. жил в Софии (Болгария). В августе 1923 года нелегально приехал в Чехословакию, получил разрешение поселиться в Праге, но чехословацкого гражданства не принял. Являлся членом «Галлиполийского землячества» (1923-29гг.), которое в 1924 году вошло в состав Русского общевоинского союза (РОВС). В 1927 г. завершил своё юридическое образование. Работал служащим на заводе «Шкода» (Прага). [1]

В евразийское движение вступил в 1927 г., в 1929-м избран членом Комитета пражского филиала и назначен его секретарём, в начале 1930-х гг. был исполняющим обязанности председателя. Позднее Антипов рассказывал о причинах «затухания» движения:

Евразийское движение имело мало сторонников, ввиду того, что эмиграция в своём преобладающем большинстве была ярко контрреволюционная и не была способна к восприятию положительного отношения к Советскому Союзу. Многие евразийцы перешли на советскую платформу полностью, для них евразийство служило как бы исходной стадией от белой идеологии к советской. Многие старые члены евразийского движения разъехались в другие государства, а поэтому евразийское движение стало затухать

Центральный Архив ФСБ России. Документ Р-40030. Лист 10.

Печатался в евразийских изданиях: «Новая эпоха», «Евразийские тетради», выступал с докладами на публичных вечерах и собраниях евразийцев. В черновике письма к одному из лидеров Пражской евразийской группы посткламарского периода К. А. Чхеидзе, Н. А. Сетницкий, касаясь с различий во взглядах правых и левых евразийцев, отмечал:

Ни для кого, кто способен вдумываться в формулировки и высказывания, не может быть секретом, что позиция Ваших друзей сейчас ни практически, ни теоретически не отличается от позиции кламарцев («Левых» евразийцев П. П. Сувчинского, Д. П. Святополка-Мирского, С. Я. Эфрона). Вся разница в том, что они не говорят о Марксе и Федорове и не ведут и не пытаются вести никаких разговоров с советскими представителями. Что же касается высказываний, то доклад Савицкого и выступление Антипова месяца полтора тому назад в полной мере реабилитируют позицию Кламара.

Письмо Н.А.Сетницкого к К.А.Чхеидзе. (Между 28 февраля и 2 марта 1934г.), Харбин [2]

В отличие от «отцов-основателей» евразийского движения, молодое поколение в подавляющем большинстве прошло через горнило Гражданской войны в рядах белых армий. В их работах важное место занимает осмысление уроков той братоубийственной войны, в том числе и в работах Антипова, в прошлом — белого офицера. Например, в статье «Белые и красные» Антипов дал тенденциозную трактовку причин Гражданской войны, явившуюся, по его мнению, реакцией русского офицерства на разлагающую армию агитационную работу социалистических партий. В представлении А., белые армии состояли из чуждых политики «бойцов фронта», «испытывающих чувство боли за поруганное достоинство и национальную честь» большевиками-интернационалистами.

В своих статьях выступал как пламенный патриот, посвятивший свою жизнь борьбе за торжество русской идеи:

Те белые, голова которых способна свободно, критически мыслить, а сердце бьётся вместе с сердцем всей России, поняли, что идея отечества должна иметь содержание, что октябрьская революция не есть бессмысленный бунт, но есть мучительное искание того социального уклада, который способствовал бы всему психическому облику русского народа и его историческому прошлому, в котором этот облик выковался. В революции русский народ искал самого себя и сейчас он близок к тому, чтобы себя найти. Найти самого себя значит осознать своё призвание, а призвание русского народа состоит в борьбе за правду жизни, за жизнь в правде, где не должно быть угнетения и эксплуатации, а дружная работа на пользу общего дела. Это и есть социалистический идеал русского народа и содержание русской национальной идеи.

[3]

Вину за поражение белого движения Антипов возлагал на политических деятелей, пропагандировавших «старые отжившие западные идеологии» (от монархических до социалистических)в тылу белых армий. Эти «реставраторы» имели полноту гражданской власти в белых представительствах. Именно их деятельность придавала Белому делу реакционную форму, что, про мнению Анипова, не отражало его содержания.

Антипов считал, что белое движение не имело разработанной идеологии, не преследовало политических, социально-экономических целей, а руководствовалось лишь «одной национальной идеей», но эта идея не была наполнена социальным содержанием, тогда как у красных, наоборот, «социальная идея заслоняла национальное чувство». Объединение этих двух принципов: «жертвенной любви к родине» и «высокого социалистического идеала», по мнению Антипова, обеспечит реализацию русской национальной идеи «социальной правды», а поэтому белые и красные должны объединиться и совместно идти к общей цели: устранению нелепостей коммунистической системы и дружно взяться за строительство новой социальной России":

Красные и белые, вернее бывшие красные и белые, настолько друг к другу приблизились, что пора им забыть о том, что они когда — то с ожесточением стремились уничтожить друг друга. Белые знают теперь, что в нынешней Русской армии, каковой белые считают Красную армию, много крепких русских людей, глубоко любящих свою родину. Этим красным пора со своей стороны понять, что среди белых немало людей, близких им по духу. Красным надо понять, что было бы позором для России, если бы не было белого движения, так как это означало бы, что среди русского народа не нашлось людей, не способных равнодушно перенести поругание русского достоинства. Но с другой стороны, Россия не была бы Россией, то есть страной, которая призвана вести за собой остальной мир в его искании социальной правды, если бы она не выделила того социального актива, который стал с оружием в руках бороться против социальной неправды. Не идеологию красную или белую надо иметь в виду, чтобы разгадать смысл гражданской войны, а внутренние мотивы, руководившие белыми и красными.

Эти мысли Антипова, как и взгляды других представителей молодого поколения евразийцев, были созвучны идеям, высказанным ранее Н. В. Устряловым и В. В. Шульгиным. Устрялов ещё в 1920 г. по поводу краха белого движения сказал:

Причины катастрофы лежат несравненно глубже. По-видимому, их нужно искать в других плоскостях. Во-первых, события убеждают, что Россия не изжила еще революции, то есть большевизма, и воистину в победах советской власти есть что-то фатальное, будто такова воля истории. Во-вторых, противобольшевистское движение силою вещей слишком связало себя с иностранными элементами и поэтому невольно окружило большевиков известным национальным ореолом, по существу, чуждым его природе. Причудливая диалектика истории неожиданно выдвинула советскую власть с её идеологией интернационализма на роль национального фактора современной русской жизни, — в то время как наш национализм, оставаясь непоколебимым в принципе, потускнел и поблек на практике, вследствие своих хронических альянсов с так называемыми «союзниками»[4]

Вслед за другими евразийцами Антипов, сообразно евразийским представлениям об эволюции социалистической революции, верил в её перерождение из коммунистической в национальную. В политическом отношении, по мнению Антипова, это приведет к превращению советской «полуаристократической», в силу значительной роли пролетарского происхождения, «псевдоидеократии» в подлинную идеократию как реализацию евразийского идеала правления «ведущего слоя», «способного учитывать интересы всех социальных групп государства, оценивая их с точки зрения их функционального значения в отношении общества как целого». В экономическом — к созданию в рамках идеократии «гармоничного» планового хозяйства на основе «глубоко разработанного мировоззрения, вытекающего из сущности народа», что будет отличать его от плановости «безыдейных» диктатур.[5]

Особое внимание в своих теоретических поисках Антипов уделял разработке концепции идеократического господства. Отталкиваясь от традиционного или «усложненного» евразийского определения идеократии, как «государства, в котором правящий слой образуется и пополняется по признаку исполнения идеи подчинения ей „подданства“», Антипов, как Н. С. Трубецкой и Савицкий, в середине 1930-х гг. не видел в современном ему мире признаков развития государств в идеократического типа в «подлинную идеократию», за исключением СССР, поскольку его политические границы совпадали с естественными контурами месторазвития России — Евразии". [6]

Данное положение Антипова было сообразно евразийским представлениям о том, что истинная идеократия возможна лишь в рамках автаркичного мира, ибо правящий слой «как активный нумен нации или группы наций» является выразителем воли всего их органического «жизненного пространства» — месторазвития.

Эти мысли подкреплялись цитатами из произведений основателя журнала «Видерштанда» (‘’нем.’’Widerstand) Э. Никиша, в к-рое заявлялось, что Германия должна объединиться с Россией для возвращения себе «Потсдамской идеи» эпохи Фридриха II. Причем в этом «германо-славянском единстве, который будет простираться до Тихого океана», по Никишу, «германский субстрат будет повелевающим, творческим элементом», что обязательно приведет «к борьбе между Германией и Россией за гегемонию в пределах восточного культурного и политического мира» (Антипов А.П . Новые пути Германии… С. 42).

Отсюда Антипов делал вывод, что отношение «молодой» Германии к России двойственное как к «учителю и объекту».

Интерес Антипова к немецким консервативным революционерам был не только теоретическим. Он пытался наладить прямой контакт с некоторыми из них: вел переговоры с лидером группировки «Дер Гегнер» («Противник») X. Шульце-Бойзеном по поводу публикаций евразийских статей на страницах одноименного журнала, посылал программные положения евразийцев в «Ди Тат» [7]

2 июня 1945 г. Антипов был арестован в Праге сотрудниками военной контрразведки «СМЕРШ» 1-го Украинского фронта по обвинению «в принадлежности к контрреволюционной организации». Сведения, сообщенные Антиповым в ходе допросов, позволяют уточнить ряд событий, связанных с деятельностью евразийского движения. Например, на допросе 21 августа 1945 г. Антипов рассказал о причинах поездки Савицкого в Советскую Россию и дальнейших шагах евразийцев.

Имея намерение лично установить связь с оставшимся с СССР антисоветским элементом и организовать работу против Советской власти, Савицкий в конце 1926 г. нелегально перешел государственную границу СССР и проник в Москву. Будучи в Москве, Савицкий установил связь с Монархистом Ланговым, совместно с которым и создал антисоветскую организацию. Кто входил в состав этой организации, Савицкий не говорил. Помимо создания подпольной антисоветской организации, Савицким а Ланговым была также разработана программа «Евразийского движения», в которой одним из первых пунктов стоял вопрос о свержении Советской власти. … Возвратившись за границу, Савицким в Париже было созвано совещание «Высшего Евразийского совета», на котором рассматривалась представленная на утверждение им программа организации. Эта программа после соответствующей поправки была одобрена «Советом» и принята к руководству.

Центральный Архив ФСБ России. Документ Р-40030. Лист 10.

Решением Особого совещания при НКВД СССР от 20 октября 1945 заключен в исправительно-трудовой лагерь сроком на 10 лет. По данным МВД СССР, скончался в Бутырской тюрьме от воспаления лёгких.

Реабилитирован заключением Прокуратуры СССР от 28 февраля 1991 г.

Напишите отзыв о статье "Антипов, Александр Петрович"

Ссылки

  1. Общественная мысль Русского зарубежья: энциклопедия / отв. ред. В.В.Журавлев, отв. секр. А.В.Репников. — М.: Российская Политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2009. — 704 с. — ISBN 978-5-8243-1290-4.
  2. Из истории философско-эстетической мысли 1920-1930-х годов. Выпуск 1. — М.: ИМЛИ РАН, 2003. — С. 446. — 626 с. — ISBN ISBN 5-9208-0158-1.
  3. Антипов А.П. Белые и красные // Евразийский сборник. Политика. Философия. Россиеведение.. — Прага, 1929. — Т. VI. — С. 62.
  4. Устрялов Н.В. Перелом // Национал-большевизм. — М.: Эксмо, 2003. — С. 51. — 656 с.
  5. Антипов А.П. Идеократический ведущий слой и хозяйство // Новая эпоха. Идеократия. Политика-экономика. Обзоры. / Под ред. В.А. Пейль. — Нарва, 1933. — С. 24.
  6. Антипов А.П. Идет ли мир к идеократии и плановому хозяйству // Евразийские тетради. Вторая-третья. — Прага, 1934. — С. 1.
  7. Байссвенгер М. «Консервативная революция» в Германии и движение «евразийцев»: точки соприкосновения // Консерватизм в России и мире. Часть III. — Воронеж, 2004. — С. 60-62.
К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Антипов, Александр Петрович

Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.