Антисемитизм

Антисемити́зм (нем. Antisemitismus) — одна из форм национальной нетерпимости, выражающаяся во враждебном отношении к евреям как этнической или религиозной группе. Основан на предрассудках и является одной из разновидностей ксенофобии. Термин обозначает враждебность по отношению к евреям и/или иудеям, а не ко всем народам семитской языковой группы.

Терминология

Термин обозначает враждебность по отношению к евреям и/или иудеям, а не ко всем народам семитской языковой группы.

Считается, что слово «антисемитизм» ввёл в оборот немецкий публицист Вильгельм Марр в 1879 году, который назвал группу своих приверженцев «антисемитской лигой». Немецкий историк Михаэль Владика пишет, что впервые термин появился в энциклопедии «Rotteck-Welckeschen Staatslexikon» в 1865 году и впоследствии был ошибочно приписан Марру.

Термин объясняется расистскими представлениями о биологической несовместимости европейцев, фигурировавших у первых идеологов расового антисемитизма как «германская» или «арийская» раса, и евреев как представителей «семитской расы». С тех пор он обозначает именно вражду к евреям, несмотря на попытки, исходя из этимологии, распространить термин на арабов, ввиду того что они также говорят на языке семитской группы (Эдвард Саид и др.).

Иногда в качестве синонима используется термин юдофобия. Автором термина является врач из Одессы Леон Пинскер, который впервые употребил его в памфлете «Автоэмансипация», написанном под впечатлением массовых погромов в России 1881 года. Он считал предубеждение к евреям наследственным психическим заболеванием. Научные источники придерживаются разных взглядов на применимость этого термина, отрицая полную синонимичность с термином «антисемитизм». Так, Соломон Крапивенский называет юдофобией страх перед евреями, Геннадий Костырченко соотносит юдофобию с бытовым антисемитизмом, а в учебных материалах Открытого университета Израиля так обозначается исторически традиционная неприязнь к евреям, существовавшая до появления расового антисемитизма.

Разновидности антисемитизма

Сюда перенаправляется запрос «Религиозный антисемитизм». На эту тему нужна отдельная статья.

Под антисемитизмом понимают множество различных явлений, связанных с проявлением вражды к евреям.

Исторически антисемитизм развивался от античной юдофобии до современного так называемого «нового антисемитизма».

• Античный антисемитизм. Наиболее древний вид антисемитизма, рассматриваемый историками как предубеждение к иудеям со стороны язычников в античную эпоху. Идеологи античного антисемитизма обвиняли евреев в ненависти ко всем народам, тайным и явным преступлениям против национальных нравов и обычаев, подрыве экономики, распространению лжеучений, нелояльности и т. п. Обвинения в принесении человеческих жертв и каннибализме трансформировались впоследствии в кровавый навет.
• Религиозный антисемитизм (антииудаизм). Возник в рамках христианства примерно во II веке. Предполагает ненависть к евреям как носителям иудаизма, за то, что те не признают Иисуса мессией, а также исходя из убеждения, что они были причастны к его распятию. Это убеждение обусловлено содержанием Нового Завета и христианской доктриной. Поскольку в христианстве Иисус считается Богом, весь еврейский народ объявлялся «Богоубийцами». Для такого мировоззрения характерно разделение людей по критерию вероисповедания, а не национальности. Таким образом, в идеальном варианте, иудеи, переходя в христианство, переставали быть предметом ненависти. На практике так происходило не всегда, и зачастую такие люди и их дети, несмотря на смену религии, не признавались полноценными членами общества и назывались «выкрестами» (например, марраны). В наше время религиозный антисемитизм не ограничивается христианством, поскольку антиеврейские настроения, основанные в том числе на религиозных мотивах, широко распространены среди мусульман.
  • Сравнение иудаизма с сатанизмом, иудаизм как ветвь сатанизма и связанный с этим антисемитизм.
• Расовый антисемитизм, возникший в XIX веке. Его можно назвать «классическим»: именно с ним связано возникновение самого понятия «антисемитизм», и именно его результатом стало крупнейшее проявление антисемитизма — холокост. Рассматривает евреев в качестве прирождённых носителей неких биологически ущербных признаков, а потому не только не признаёт за ассимилированными евреями права на существование, но и считает их наиболее опасными, так как они вносят «порчу» в здоровое тело нации и пытаются тайно захватить власть над ней.
• «Новый антисемитизм» или антисионизм. В конце 1990-х годов неоконсервативный историк Даниэль Пайпс ввёл понятие «новый антисемитизм», распространяющее определение антисемитизма на ненависть к национальным устремлениям евреев, прежде всего к сионизму и Государству Израиль.

Грань между антисемитизмом и критикой сионизма и политики Израиля, как и критика любой идеологии и политики — часто бывает трудноуловима и ещё более труднодоказуема, что позволяет, с одной стороны, оправдывать антисемитизм как «критику израильской политики», а с другой, дискредитировать любую критику Израиля как проявление антисемитизма.

• В полемической публицистике возникают также новые формы антисемитизма в различных постхристианских субкультурах («рок-антисемитизм»), в левых и правых (не только неонацистских) политических кругах, в новых движениях.

Существуют и иные классификации форм антисемитизма. Так, историк и этнолог Виктор Шнирельман полагает, что кроме этнического и религиозного антисемитизма существует также антисемитизм как реакция на социальную модернизацию, носителями которой считают евреев. Носителями такой формы антисемитизма могут быть в частности коммунисты или консерваторы.

Историк Геннадий Костырченко рассматривает типологию антисемитизма, разделяя его на социальную и политическую составляющие. К первому типу он относит юдофобию или бытовой антисемитизм, а также идеологический (философско-религиозный). Бытовой антисемитизм не является идеологией, но представляет собой бытовое неприятие евреев, связанное с распространёнными представлениями об их образе жизни и отношении к неевреям. На Западе бытовой антисемитизм называют также народный (англ. popular) или плебейский (англ. plebeian). Идеологический антисемитизм в случае его использования в борьбе за власть переходит в качественно иную форму и становится составной частью политической модели. Другим элементом политической модели является государственный антисемитизм — когда антисемитизм становится частью государственной политики, как это было в нацистской Германии.

Мнения о причинах антисемитизма

Несмотря на большое количество источников по проблеме антисемитизма, его причины остаются плохо охарактеризованными, а потому анализ явления затруднён, и его обсуждение зачастую табуировано.

Исследователи причин появления антисемитизма в древнем мире делятся по своим подходам на две группы: субстанционалисты и функционалисты. Первые видят причину негативного отношения в самих евреях, вторые видят причины в отдельных локальных и конкретных конфликтах. Доктор исторических наук Ирина Левинская пишет, что субстанционалистский подход использовался не только нацистами, но и крупными академическими исследователями, в том числе такие как Теодор Моммзен и Эдуард Мейер, а также Э. М. Смоллвуд, Дж. Н. Севенстер и П. Шефер. Функциональный подход разрабатывался Ицхаком Хайнеманом, а впоследствии Ильей Бикерманом и рядом других учёных.

По наиболее распространённому мнению, юдофобия в древнем мире была вызвана обособлением евреев от других народов. Это обусловлено тем, что иудаизм является монотеистической религией, а также верой иудеев в то, что еврейский народ является избранным Богом. Подобно этому раннее христианство также вызывало ненависть языческого мира, в результате чего многие первые христиане принимали мученическую смерть и страдания. Соломон Лурье, исследуя появление антисемитизма в древнем мире, описывает следующую коллизию. В античности представители покорённых народов, переселяясь в метрополию и считаясь гражданами «второго сорта», стремились походить на полноценных граждан метрополии чтобы избежать дискриминации. Они признавали культурные и религиозные ценности победителей и ассимилировались. Евреи вели себя принципиально иначе. Даже живя за пределами Палестины, они продолжали сохранять культурно-религиозную идентичность и резко осуждали ассимиляцию. Будучи дискриминируемым меньшинством, они продолжали подчёркивать свою «особость» и даже те, кто завоёвывал тем или иным путём высокое положение в обществе, не стремились походить на коренное население. Это вызывало отрицательное отношение везде, где вне Палестины селились евреи. Тем не менее, как отмечает Ирина Левинская, проблема враждебности к евреям в древности продолжает быть предметом обсуждения и полемики. Консенсусного удовлетворительного объяснения этому явлению пока не найдено.

Многие исследователи объясняют явление антисемитизма различными причинами, в том числе и религиозными.

«Христиане бывали антисемитами главным образом по мотивам религиозным. Евреи признавались расой отверженной и проклятой не потому, что это низшая раса по крови, враждебная всему остальному человечеству, а потому, что они отвергли Христа. Религиозный антисемитизм есть в сущности, антиюдаизм и антиталмудизм. Христианская религия действительно враждебна еврейской религии, как она кристаллизовалась после того, как Христос не был признан ожидаемым евреями Мессией.»

— Н.А. Бердяев, «Христианство и антисемитизм»

Подробный анализ исторического пласта взаимоотношений русского и еврейского этносов дал А. И. Солженицын в книге «200 лет вместе» (2000). Он полагал, что единой причины антисемитизма не было, в частности в разных областях России периодически возникали определённые проблемы между обособленными в своей общине пришельцами-евреями и коренным населением. Например, он считал, что причинами, возбуждающими рознь в черте оседлости, были «несправедливые проценты» и активная торговля водкой под залог. В первую русскую революцию 1905 года в ряде городов прошли погромы, спровоцированные революционными событиями. Контрреволюционно настроенное население начало действовать в ответ на действия революционеров — социалистов, анархистов, бундовцев. Действия народной массы по отношению к «осквернителям государственного устройства» (а евреи, и прежде всего — молодёжь, студенты, в то время в некоторых регионах России составляли большинство революционного населения) приняли форму вооружённых столкновений. Очень многие партии, в том числе еврейские (Бунд), энергично поддерживали «революционный огонь», не гнушаясь всяческим выпячиванием, преувеличением и даже подогревом антисемитских проявлений — с целью скорейшего краха самодержавия. Взгляды Солженицына на русско-еврейские отношения, а также методы, которые он использует для их аргументирования, подвергались критике со стороны историков и публицистов.

Американский писатель-протестант еврейского происхожденияЭндрю Клейвен полагает, что антисемитизм — «такой хороший показатель наличия зла в человеке», что, как пишет он, «я склонен верить в то, что, когда Бог сделал евреев избранным народом, он выбрал их для того, чтобы они служили своего рода „системой раннего обнаружения“ безнравственности для всех остальных».

Ряд известных философов полагали, что в основе антисемитизма лежат психологические комплексы. Так, французский философ Жан-Поль Сартр писал, что в основе антисемитизма лежит страх. Причём страх не перед евреями, а перед самим собой, своей совестью, боязнь свободы, ответственности и так далее. Философ Николай Бердяев считал основой антисемитизма бездарность:

Когда изъявляют претензии на то, что Фрейд еврей, что еврей Бергсон, то это есть претензии бездарности. В этом есть что-то жалкое. Есть только один способ борьбы против того, что евреи играют ведущую роль в науке, философии и т. д.: делайте сами великие открытия, будьте великими учёными. Бороться с преобладанием евреев в науке можно только одним способом — собственным творчеством. Свобода есть испытание силы. Унизительно думать, что свобода всегда оказывается благоприятной для евреев и неблагоприятной для неевреев.

— Н.А. Бердяев, [www.vehi.net/berdyaev/ant2.html «Христианство и антисемитизм»]

В этом с Бердяевым сходился и Сартр, который считал, что антисемит является завидующей воинственной посредственностью, возводящей свою посредственность в предмет гордости.

История антисемитизма

См. также: Хронология антисемитизма

Антисемитизм в Античном мире

По мнению ряда исследователей, антисемитизм возник и развился в мире античного язычества. Большая часть современной антисемитской аргументации происходит от античных предрассудков, одним из центров которого являлась Александрия, примерно около III—II веков. до н. э. Одним из первых теоретиков антисемитизма считается египетский жрец Манефон, живший при Птолемее II Филадельфе (285—246 гг. до н. э.) Он писал, что «нечистые» евреи, высланные из Египта, грабили страну и оскверняли храмы.

Греческий писатель Апион обвинял евреев в человеческих жертвоприношениях, из этих обвинений впоследствии родился кровавый навет. Ещё одно обвинение возникшее в тот период часто повторялось впоследствии — так называемая «двойная лояльность». Евреев, состоявших на государственной службе и особенно в армии, обвиняли в том, что они больше защищают интересы своих единоверцев, нежели государства.

В 38 г. н. э. в Александрии произошёл еврейский погром.

Антииудаизм раннего христианства

Спецификой христианского антииудаизма — прямого наследия языческого антисемитизма — стало повторяющееся с самого начала его существования обвинение евреев в Богоубийстве (Мф. 27:25). Назывались и другие их «преступления» — упорное и злонамеренное отвержение ими Иисуса как Христа и его учения, образ и стиль жизни, профанация Святого Причастия, отравление колодцев, ритуальные убийства, создание прямой угрозы для духовной и физической жизни христиан. Утверждалось, что евреи, как народ проклятый и наказанный Богом, должны быть обречены на «унижающий их образ жизни» (Блаженный Августин) с тем, чтобы стать свидетелями истины христианства.

Антииудаизм в Средние века

Начиная с враждебного по отношению к евреям эдикта императора Константина (313 г.), влияние Церкви в мире всё более возрастало. Вместе с чем возрастало и «обучение презрению» к иудеям. В свою очередь, это приводило к их социальной дискриминации, кровавым наветам, погромам, совершавшимся христианами с благословения Церкви, а также погромам, инспирировавшимся непосредственно Церковью.

В 1096 г. был организован Первый крестовый поход, целью которого было освобождение Святой земли и «Гроба Господня» от «неверных». Начался же он с уничтожения крестоносцами ряда еврейских общин Европы. Немалую роль в предыстории этой резни сыграла антиеврейская пропаганда погромщиков-крестоносцев, основанная на том, что христианская церковь, в отличие от иудаизма, запрещала давать в долг под проценты.

IV Латеранский собор (1215 г.) потребовал от евреев носить на одежде специальные опознавательные знаки или ходить в особых головных уборах. Собор не был в своём решении оригинальным — в странах ислама власти предписывали и христианам и евреям исполнять точно такие же установления.

В XVI веке, сперва в Италии (папа Павел IV), затем и во всех странах Европы, евреям было предписано жить в особых кварталах — гетто, которые отделяли бы их от остального населения. В эту эпоху особенно свирепствовал клерикальный антииудаизм, который отражался, прежде всего, в церковных проповедях.

Ещё более мрачной страницей в истории католической церкви была инквизиция. Она преследовала не только «еретиков» христиан. Репрессиям подвергались и обращённые (часто насильно) в христианство евреи (марраны), и христиане, нелегально обращающиеся к иудаизму, и еврейские миссионеры. В Испании и Португалии были введены чисто расистские законы об «исконных христианах». Были, однако, и христиане, со всей решительностью выступавшие против этих законов. Среди них были святой Игнатий Лойола (ок. 1491—1556) — основатель ордена иезуитов и святая Тереза Авильская.

Церковь и светские власти в эпоху Средневековья, постоянно и активно преследуя евреев, действовали как союзники. Правда, некоторые папы и епископы защищали, чаще безрезультатно, евреев. Религиозные преследования евреев имели и свои трагические социальные и экономические последствия. Даже обыкновенное («бытовое») презрение, религиозно мотивированное, приводило к их дискриминации в общественной и хозяйственной сферах. Евреям запрещалось вступать в гильдии, заниматься рядом профессий, занимать ряд должностей, сельское хозяйство для них было запретной зоной. Они облагались специальными высокими налогами и сборами. При этом евреи неустанно обвинялись во враждебности к тому или другому народу и подрыве общественного порядка.

Иван Грозный запретил всякое пребывание евреев на Руси и следил за тщательным соблюдением запрета. В 1545 году были сожжены товары еврейских купцов из Литвы, приехавших в Москву. После взятия города Полоцка войсками Ивана Грозного в феврале 1563 года около 300 местных евреев, отказавшихся перейти в христианство, согласно легенде, были утоплены в Двине. Царь Алексей Михайлович изгонял евреев даже из временно занятых русскими войсками литовских и белорусских городов. В присоединённой к России части Украины евреи права постоянно жить также не получили.

Антисемитизм в эпоху Просвещения

В эпоху Просвещения даже реформаторы, боровшиеся за равноправие этнических меньшинств, за ликвидацию гетто, отнюдь не были свободны от антисемитизма. Их антисемитизм как бы секуляризировал основные положения антисемитизма христианского. Вместо обращения в христианство они требовали от евреев ассимиляции, освобождения от предрассудков и вхождения в господствовавшую тогда «просвещенческую культуру». Впрочем, некоторые просветители, подобно Вольтеру, видели в евреях очень опасную угрозу для прогресса европейской культуры и прямо утверждали, что природная глупость и лживость евреев делает для них невозможной интеграцию в нормальное общество. Другие, как Дидро, приходили к антисемитизму через своё антихристианство. Борясь с христианством, они указывали на его иудейские корни, благодаря которым, по их мнению, оно и стало вредоносным.

До середины XVIII века немногочисленные евреи неоднократно изгонялись из России. Но между 1772 и 1795 годами, в результате трех разделов Речи Посполитой, к России были присоединены территории, на которых проживало значительное количество евреев, ставших таким образом подданными Российской империи В областях массового проживания еврейского населения была создана черта оседлости, за пределами которой евреям селиться запрещалось. Следует отметить, что в Российской империи до начала XX века правовые ограничения применялись только к лицам иудейского вероисповедания и крещение евреев было способом от них избавиться.

Антисемитизм в XIX веке

В начале 19 века в Европе развиваются идеологические течения, в частности национализм, которые ухудшают отношения между евреями и народами, среди которых они жили. Также из социал-дарвинизма вырождается расизм, который часто включает псевдонаучные представления о высших и низших расах и относит евреев к последним. Законодательство допускало ограничение в правах только в Российской империи и Румынии, однако неофициальная дискриминация имела место в большинстве европейских стран.

В Российской империи

См. также: История евреев в России

В связи с провалом государственной политики массового обращения евреев в христианство, а также с распространением сект иудействующих с 1818 года началось ухудшение правового положения евреев в России принятием целого ряда дискриминационных мер. Было запрещено евреям держать в услужении христиан, введены новые ограничения на место жительства, в частности евреи были изгнаны из сельской местности, а иностранным евреям было вообще запрещено жить в России.

При Николае I в политике стали проявляться ассимиляционисткие тенденции. Согласно указу императора Николая I о введении воинской повинности для евреев (26 августа 1827), евреи брались в рекруты с 12 лет (в то время, как русские брались в рекруты лишь с 18 лет). Еврейские дети-рекруты до 18 лет направлялись в батальоны кантонистов. Годы пребывания в кантонистах евреям не засчитывались в срок военной службы (25 лет). Квота призыва для еврейских общин составляла десять рекрутов с одной тысячи мужчин ежегодно (для христиан — семь с одной тысячи через год). От общин, кроме того, требовали расплачиваться «штрафным» числом рекрутов за податные недоимки, за членовредительство и побег призывника (по два за каждого), причем разрешено было пополнять требуемое число призывников малолетними.

1 мая 1850 г. последовал запрет на ношение традиционной еврейской одежды: после 1 января 1851 г. только старым евреям было разрешено донашивать её при условии уплаты соответствующего налога. В апреле 1851 г. еврейским женщинам запретили брить голову, с 1852 г. не разрешалось «ношение пейсиков», а талесы и кипы можно было надевать только в синагогах. Однако большинство евреев продолжало носить традиционную одежду и пейсы; власти боролись с этим, применяя жестокие меры, но успеха так и не добились.

В ноябре 1851 г. все еврейское население было разделено на пять разрядов: купцы, земледельцы, ремесленники, оседлые и неоседлые мещане (оседлыми мещанами считались евреи, имевшие недвижимую собственность или занимавшиеся «мещанским торгом»). Большинство еврейского населения попало в разряд неоседлых мещан, для которых вводился усиленный рекрутский набор. Им запрещалось отлучаться из городов, к которым они были приписаны. В правилах говорилось и об отправке неоседлых мещан на казенные работы. Попытка осуществления «разбора» на практике вызвала множество затруднений; местные власти не могли понять, к какому разряду отнести тех или иных евреев. Эти трудности привели к тому, что «разбор» производился очень медленно, а с началом Крымской войны он был прекращен.

Впоследствии, при Александре II, множество правовых ограничений было отменено: например, было предоставлено право повсеместного жительства в России лицам с высшим образованием, купцам 1-й гильдии, ремесленникам; кроме того, евреям было предоставлено право получать высшее образование не только в области медицины, — как было до этого.

После убийства Александра II народовольцами в 1881 году в 166 населенных пунктах Российской империи произошли еврейские погромы, тысячи еврейских домов были разрушены, много еврейских семей лишилось имущества, большое число мужчин, женщин и детей было ранено, а некоторые были убиты. Это привлекло внимание правительства к еврейскому вопросу. Были введены так называемые «Майские правила» («временные правила» 3 мая 1882 г.) о запрещении евреям вновь селиться в селах и деревнях. В царствование Александра III (1881—1894 гг.) также были изданы распоряжения о процентной норме для поступления евреев в гимназии и университеты (1887 г.) и о выселении евреев-ремесленников и мелких купцов из Москвы (1891 г.).

Земская реформа 1890 г. лишила евреев права участвовать в органах земского самоуправления. Новое Городовое положение от 11 июня 1892 г. совершенно устранило евреев от участия в выборах в органы городского самоуправления (в городах черты оседлости местные власти могли назначать из списка предложенных им еврейских кандидатов в гласные городской думы не более 10 % от общего числа гласных).

После почти полного вытеснения евреев-юристов с государственной службы одной из немногих сфер деятельности, где могли работать евреи-юристы, осталась адвокатура, но в 1889 г. министр юстиции Н. Манасеин провел в качестве временной меры постановление, приостанавливавшее принятие в число присяжных поверенных «лиц нехристианских вероисповеданий… до издания особого закона». Хотя в этом документе говорилось обо всех «нехристианах», ограничения были направлены исключительно против евреев.

В 1890 г. цензура не пропустила в печать декларацию против антисемитизма, написанную В.Соловьевым и подписаную рядом писателей и ученых. Она была напечатана за границей.

Во Франции

17 марта 1808 года Наполеон издал указ (также известен как «позорный указ») о частичном ограничении прав евреев варьировавшимся в разных департаментах. Режим ограничений сохранялся до самого конца империи, и лишь Людовик XVIII в 1818 году закончил дело эмансипации, отказавшись от продления указа.

Антисемитизм в XX веке

В начале XX века продолжились массовые антиеврейские погромы в России, особенно после опубликования царского манифеста от 17 октября 1905 года. Погромы охватили 660 населённых пунктов. В 1911 г. в ритуальном убийстве 12-летнего А. Ющинского в Киеве был обвинен служащий кирпичного завода М. Бейлис. Дело Бейлиса вызвало возмущение во всем мире. В 1913 г. присяжные оправдали Бейлиса. В это же время в России была опубликована историческая фальшивка, с обвинением евреев в мировом заговоре — Протоколы сионских мудрецов.

В период революции и гражданской войны антиеврейское насилие на территории бывшей Российской империи достигло пика. Во время гражданской войны в России еврейские погромы осуществлялись всеми её участниками: украинскими националистами (40 %), отдельными бандами (25 %), белыми (17 %) и красными (8,5 %). Общее число евреев убитых в погромах с 1918 по 1920 годы оценивается в 100 тысяч человек. Суммарная еврейская эмиграция из России за период 1880—1928 годы составила 2,265 млн человек.

Большое число евреев в партии большевиков способствовало восприятию советской власти её противниками как власти евреев. Это отождествление российские эмигранты распространили в Европе и США.

Американский промышленник Генри Форд с 1920 года в своей газете «Дирборн индепендент» публиковал антисемитские статьи, а также тексты «Протоколов сионских мудрецов», которые затем издал в виде книги «Международное еврейство». Антисемитские издания Форда оказали огромное влияние на национал-социалистов в Германии В частности, глава гитлерюгенда Бальдур фон Ширах утверждал, что Форд был кумиром молодых нацистов.

В нацистской Германии

Расистский антисемитизм немецкого нацизма имел своих идеологических предшественников в XVIII и XIX вв.

Во Втором рейхе выделялись три антисемитских течения: национал-государственный, социал-христианский и расистский.

Национал-государственное течение представлено было в основном консерваторами и некоторыми национал-либералами, одним из которых был, например, Генрих фон Трейчке. Они рассматривали еврейскую проблему с позиций построения нового немецкого государства. От евреев с их точки зрения требовалось «беспрекословное желание стать немцами», не требовалось крещения, не было призывов к власти к каким-то особенным правовым ущемлениям евреев.

Социал-христианское течение было адаптацией консерватизма под популистскую фразеологию защиты рабочих и христианства. Лидер этого течения А. Штекер требовал от евреев отойти от их традиционных занятий к другим отраслям экономики, «включая тяжелую физическую работу», а также перестать влиять на общественное мнение через журналистику. Он предлагал отменить право залога земли, пересмотреть систему ссуд в пользу дебиторов, уменьшить количество евреев-судей, удалить евреев-учителей из немецких школ.

Наиболее радикальным течением было расистское, которое выступило не только против идей коммунизма и социализма, но и против утвердившейся в Германии формы либерализма. Это течение отличалось как кругом идей, которыми питалось, позициями, так и требованиями к властям по еврейскому вопросу. Течение обрело организованные формы в 1880-х годах, основными его глашатаями выступили Евгений Дюринг и Г. фон Шенерер; расистами-антисемитами были также видные представители культурпессимизма Лагард и Лангабен. Суть антисемитского расизма состояла в том, что идеологическая и общественная борьба между силами консервативными, националистическими и силами «социального разложения» (к которым расисты относили либералов и левых всех направлений) представлялась как аспект, продолжение более глубокого, биологического процесса борьбы германской и еврейской рас. Согласно положениям данного течения, поскольку в природе существует неравенство, расы также не могут быть равны; поэтому евреи, используя идеи равенства, просто хотят перехитрить немцев в расовой борьбе, разлагают германский народ. Для расистов был также естественен пангерманизм (стремление объединить в одном государстве все немецкоязычное население Европы), так как идея немецкой консервативной монархии, по их взглядам, могла воплотиться только в материале всей германской расы. Требования к властям по еврейскому вопросу, например, у австрийца Г. фон Шенерера были такими: запрет на иммиграцию евреев в Австрию, установление особых законов для евреев уже проживающих в стране, введение «особого закона, против евреев, обирающих народ». Таким образом, была вновь выдвинута упразднённая эмансипацией идея низшего правового статуса для евреев, граждан страны. Расизм отличался антидемократической направленностью, склонностью к девальвации личности и даже дегуманизации представителей еврейского и других негерманских народов.

Антиеврейские стереотипы сыграли определённую роль в Третьем рейхе; Гитлер охотно к ним обращался. Официальной политикой был расистский антисемитизм: евреев физически истребляли, как народ. В результате множество евреев было уничтожено во время холокоста — 1939—1945 гг. не только в Германии, но и в других странах Европы, которые были заняты войсками Третьего рейха.

Государственная политика по отношению к евреям в СССР

В деле национального строительства СССР официально руководствовался доктриной марксистско-ленинского пролетарского интернационализма. Марксистская национальная политика призывала пролетариев всех стран соединяться против «эксплуататорских классов», то есть национальных элит, являющихся причиной общественной несправедливости. В. И. Ленин высказался по вопросу об антисемитизме в статье «О погромной травле евреев» (1919), в которой он разъяснил, что враги трудящихся не евреи, а помещики и капиталисты.

Первое десятилетие Советской власти было отмечено массовой миграцией евреев в крупные города. Это вызывало недовольство вытесняемого русского населения, что приводило к распространению бытового антисемитизма. При этом значительная часть еврейского населения страны, до революции относившаяся к мелкой и средней буржуазии, потеряла традиционные источники заработка и была ущемлена в правах по социально-классовому признаку (в качестве «лишенцев»).

Антисемитизм при Сталине

В начале 1930-х годов был взят курс на построение «пролетарской еврейской культуры». 29 августа 1924 года был образован Комитет по земельному устройству трудящихся евреев (КОМЗЕТ), целью которого было привлечение еврейских трудящихся к земледельческому труду в Крыму. К концу 1920-х гг. на Украине были созданы три еврейских национальных района (Калининдорф, Новозлатополь, Сталиндорф; к 1936 г. еврейские сельскохозяйственные поселения Украины занимали 175 тыс. га).

Интернациональная Советская власть крайне отрицательно относилась к сионизму, как и к любому национализму, и не слишком приветствовала традиционную еврейскую культуру. В 1928 году было запрещено издание книг на иврите, был взят курс на «идишизацию».

В 1928—1930 годах на малоосвоенных пространствах Дальнего Востока была организована Еврейская Автономная Область, задуманная как «национальный очаг» еврейства, по аналогии с другими национальными образованиями в составе СССР.

К концу 30-х годов многие евреи-коммунисты подпали под подозрения в разнообразных «уклонах» (в основном в «троцкизме») и были исключены из партии, многие были репрессированы. В те же годы были ликвидированы все еврейские учебные и многие культурные учреждения.

12 января 1931 года Сталин в ответ на запрос американского Еврейского телеграфного агентства ответил что, «коммунисты, как последовательные интернационалисты, не могут не быть непримиримыми и заклятыми врагами антисемитизма. В СССР строжайше преследуется законом антисемитизм, как явление, глубоко враждебное Советскому строю. Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью».

В середине 1930-х годов был введён запрет на любую информацию о проявлениях антисемитизма в СССР, а антисемитизм в дореволюционный период представлялся исключительно как провоцируемый царским правительством. В результате изданный в 1937 году рассказ Александра Куприна «Гамбринус» в собрании сочинений писателя был опубликован с купюрами.

Во время войны

Антисемитизм в СССР проявлялся в период Великой Отечественной войны в следующем:

• Еврейские погромы и массовые убийства евреев, совершаемые коллаборационистами на оккупированной территории, выдача скрывающихся евреев.
• Помощь нацистам в выявлении евреев среди военнопленных.
• Отказ в приёме в партизанские отряды и отправка бежавших из гетто назад и даже расстрелы как немецких шпионов.
• Распространение на неоккупированной территории слухов о том, что «евреи не воюют», что на фронте их нет, что все они устроились в тылу, в снабжении и так далее.
• Отказ в продвижении по службе, непредставление к наградам, задержка наград и т. п.

В ходе войны немецкая пропаганда в газетах на захваченной территории и в листовках, сбрасываемых с самолетов на советские войска, пыталась отождествить евреев и коммунистов (то есть евреев и советскую власть).

В 1948 году в СССР прошла кампания по борьбе с космополитизмом, имевшая, как считает ряд исследователей, антиеврейскую направленность. В течение 1948-51 гг. были закрыты все еврейские театры, школы, все периодические издания на идише, еврейские научно-исследовательские учреждения и педагогические вузы. В 1952 году были казнены ряд крупных еврейских деятелей, включая членов ЕАК. Среди них были крупные писатели на идиш: Перец Маркиш, Ицик Фефер, Лейб Квитко, Давид Бергельсон, Давид Гофштейн). В 1947—1953 гг. МГБ инспирировало т. н. «Дело врачей». Были арестованы высокопоставленные врачи, лечившие руководителей СССР, большинство из арестованных составляли евреи. Они обвинялись в сионистском заговоре с целью умерщвления И. В. Сталина и др. руководителей партии.

С этого же времени, по мнению ряда авторов, советским руководством проводилась дискриминационная политика, заключавшаяся в неофициальном принципе «евреев не увольнять, не принимать, не продвигать». Для евреев была введена неофициальная процентная норма при приёме в вузы, а некоторые вузы были для евреев закрыты. Евреи не допускались на высшие государственные посты, на партийные должности сверх определённого уровня, им был практически закрыт доступ в структуры КГБ и ГРУ, командный состав армии и т. д..

Антисемитизм в СССР после Сталина

После смерти Сталина советские руководители стали высказывать претензии, что доля евреев, занятых умственным трудом, намного выше их доли в населении, а министр культуры СССР Екатерина Фурцева публично заявила, что количество евреев-студентов должно быть равно числу евреев-шахтёров. В начале 1960-х годов прошёл ряд так называемых «экономических процессов», жертвами которых были в основном евреи. Нападкам за борьбу с якобы несуществующим антисемитизмом подвергались Евгений Евтушенко и Дмитрий Шостакович — в связи с озвучиванием темы Бабьего Яра как образца замалчивания Холокоста^{[нет в источнике]}К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). В антирелигиозных книгах, посвящённых иудаизму, евреи в традициях, сходных с нацистскими, были представлены как враги человечества.

В Белоруссии замалчивалась деятельность евреев-партизан и подпольщиков в годы Великой Отечественной войны. В частности, в официальном справочнике «Партизанские формирования Белоруссии в годы Великой Отечественной войны», изданном Институтом истории партии в 1983 году, нет упоминания о крупнейшем еврейском партизанском отряде Тувьи Бельского. Аналогично участие евреев в партизанском движении было скрыто под графой «другие национальности» На памятниках погибшим в ходе Холокоста вместо слова «евреи» писали «мирные жители» или «советские граждане». «Еврейская тема» цензурировалась не только в Белоруссии — в 1964 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла документальная повесть В. Р. Томина и А. Г. Синельникова «Возвращение нежелательно» о нацистском лагере смерти Собибор, в котором уничтожались почти исключительно евреи — слово «еврей» на страницах книги не упомянуто ни разу.

В последующем проблемы сионизма и антисемитизма обострялись в основном в связи с ближневосточной политикой СССР. После разрыва дипломатических отношений с Израилем в 1967 году в СССР набрала силу мощная кампания по идеологической борьбе с сионизмом. На практике она часто переходила в антисемитизм. В частности, был ограничен приём евреев в ряд престижных вузов, связанных с работой в силовых органах и за рубежом и в учреждения аналогичного профиля. Известны факты дискриминации евреев при приеме на механико-математический факультет МГУ.[alexander-shen.narod.ru/vershik.pdf?]

Тем не менее, на официальном уровне и в средствах массовой информации антисемитизм в СССР неизменно осуждался на протяжении всей истории страны.

В Польше

Начиная с XI века евреи переселялись в Польшу из-за преследований в соседних странах, однако католическая церковь выступала резко против такой иммиграции. В результате резко усилившихся антиеврейских настроений в XV—XVI веках, в ряде местностей евреи были ограничены в праве заниматься торговлей и ремеслами, некоторые муниципалитеты получили право запрещать или ограничивать проживание в городах. Восстание Богдана Хмельницкого сопровождалось массовыми убийствами евреев, как на Украине, так и в десятках городов на территории Польши, Литвы и Белоруссии.

В 1897 году была создана Национал-демократическая партия, сразу заявившая о планах непримиримой борьбы со всеми евреями, поддерживающими чужой язык, культуру или «враждебные нам элементы». В качестве методов использовалась активная пропаганда, экономический бойкот, происходили поджоги еврейских домов в деревнях и местечках.

В межвоенный период антисемитизм продолжал остваться существенной частью идеологии польских националистов, поддержанных католической церковью. В середине 1930-х польское правительство объявило одним из своих приоритетов борьбу с «экономическим засилием евреев».

До и после Второй мировой войны было совершено множество погромов (например, погром в Едвабне, погром в Кельце). В послевоенные годы (1945—1947) в Польше происходили сначала нападения на евреев, затем погромы (Погром в Кракове и др.).

В современной Польше антисемитизм выражается в различных культурных и этнографических проявлениях, одним из которых является картина «Еврей с монетами».

На Украине

Антисемитизм стал частью идеологии украинских националистов и сохранялся в обоих крыльях организации после её раскола в 1940—1941 гг. В постановлении съезда ОУН (б) (оккупированный немцами Краков, апрель 1940) говорилось:«Жиды в СССР являются преданнейшей опорой большевистского режима и авангардом Московского империализма на Украине… Организация украинских националистов борется против жидов как опоры московского большевистского режима, осознавая, что Москва — главный враг». Ещё более резкое заявление сделал руководитель новопровозглашённого «Украинского государства» Ярослав Стецько (1941, сразу же после оккупации Львова нацистами): «Москва и жидовство — это самые большие враги Украины. Считаю главным и решающим врагом Москву, которая властно держала Украину в неволе. И, тем не менее, оцениваю враждебную и вредительскую волю жидов, которые помогали Москве закрепощать Украину. Поэтому стою на позициях истребления жидов и целесообразности перенести на Украину немецкие методы экстерминации [уничтожения] жидовства, исключая их ассимиляцию». Оппоненты бандеровцев — мельниковцы — с неменьшей неприязнью относились к евреям, о чём свидетельствуют действия таких мельниковских подразделений, как Буковинский курень, публикации в мельниковской прессе и др.

В странах СНГ

В постсоветской России

С распадом СССР и последовавшими за ним экономическим кризисом и сильное имущественное расслоение, при котором существенный процент сверхбогатой прослойки составили евреи, а также разрушительная критика господствовавшей ранее идеологии способствовали широкому распространению антисемитских настроений в России.

Началась массовая публикация антисемитских материалов в СМИ. Издаются такие книги, как «Моя борьба» Гитлера и «Протоколы сионских мудрецов», а также «Спор о Сионе» Дугласа Рида, «Князь мира сего», «Протоколы советских мудрецов» Г. Климова, «Десионизация» В. Н. Емельянова и многие другие.

Одно из обсуждений проблемы антисемитизма в России в 2005 г. было связано с публикацией книги Шулхан арух и ответным «письмом 500». Прокуратура не последовала призыву авторов письма об уголовном преследовании еврейских организаций, но отклонила претензии последних к его составителям.

Лидеры чеченских сепаратистов, такие как М. Удугов, активно пропагандировали антисемитизм, что является типичным для исламского фундаментализма. Свидетель этого, грузинский общественный деятель Георгий Заалишвили, который в течение года был в плену в Чечне, рассказывал: «Больше всего фундаменталисты по каким-то причинам ненавидели не русских, а евреев». Чеченские боевики в интервью журналистам утверждали, что «чеченцы стали жертвой мирового сионистского заговора», или что «евреи руками глупых русских убивают мусульман».

На Украине

В 1990-х годах на Украине, как и в других республиках бывшего СССР, наблюдался резкий рост напряжённости в межнациональных отношениях. 2000-е годы были отмечены новым ростом антисемитизма . Наибольший рост был отмечен в западном регионе страны Согласно опросам Киевского международного института социологии (КМИС), проведенным в 2006 году 45 % опрошенных респондентов из Западного региона (-32 % по сравнению с результатами 1991 года), 68 % представителей центрального региона (-5 % по сравнению с 1991 годом), 62 % из южных областей (-8 % к 1991 году), 47 % с востока страны (-23 % к данным 1991 года) считают евреев такими же гражданами Украины, как и представителей других национальностей. Доля населения, которая при опросе соглашается допустить евреев в своё близкое окружение (например, как членов своей семьи и друзей), уменьшилась с 1994 по 2006 гг. с 38 % до 21 %. Доля населения, которая не хотела бы, чтобы евреи были жителями Украины, увеличилась за этот период с 26 % до 36 %.. Согласно опросам, в 2005 году 52 % жителей Украины допускали проживание евреев на Украине, 36 % допускали их пребывание только в качестве туристов, 12 % вообще не допускали их пребывания на Украине.

Антисемитизм на Украине активно поддерживается радикальными националистическими организациями, например, всеукраинским объединением «Свобода» и Конгрессом украинских националистов

По мнению Посла Израиля в Украине, проявления антисемитизма происходят здесь гораздо реже, чем в других европейских странах, и носят больше хулиганский характер, чем системный.

Арабский и мусульманский антисемитизм

См. также: Антисемитизм в Турции

Арабский антисемитизм включает в себя три основные позиции:

• Антиеврейские мнения и образы из традиционных исламских источников
• Антисемитские стереотипы, образы и обвинения из европейских и христианских источников
• Отрицание Холокоста и сравнение сионизма с фашизмом

В традиционной исламской интерпретации Корана, Аллах превратил евреев в свиней и обезьян. Представление о современных евреях как потомках свиней и обезьян имеет широкое распространение среди верующих мусульман.

Ряд обвинений против евреев, (например, кровавый навет), которые даже среди антисемитов Европы считаются маргинальными, продолжают иметь хождение в арабском и мусульманском мире. Арабские СМИ серьёзно относятся к «Протоколам сионских мудрецов», несмотря на то, что в остальном мире они давно признаны фальшивкой.

Распространённым мнением среди арабов является отрицание холокоста, утверждения о сотрудничестве сионистов с нацистами, сравнение современного Израиля с нацистской Германией и, как вывод, что немцы и другие народы не несут моральной ответственности перед евреями за холокост, а, напротив, несут моральную ответственность перед палестинцами, которые в результате этого не имеют своего государства. Такая позиция, в частности, изложена в кандидатской диссертации руководителя Палестинской автономии Махмуда Аббаса, защищённой в 1982 году в СССР.

Нынешняя волна иррационального антисемитизма, захлестнувшая западный мир, инспирируется арабами, питается арабским комплексом неполноценности и может привести к печальным последствиям для мусульманских народов в целом. Арабский антисемитизм вызван накопившимся за последние сто лет чувством фрустрации от неспособности арабов приспособиться к современному миру.

— профессор политологии университета Онтарио Салим Мансур

Несмотря на официальные уверения, что к евреям арабы относятся положительно, а весь негатив направлен против сионизма, существуют многочисленные высказывания, включая религиозных деятелей ислама, лидеров государств и правительственные издания арабских стран, которые подчеркивают, что никакой разницы между евреем и израильтянином с их точки зрения нет и все негативные характеристики вплоть до призывов к массовым убийствам относится к любым евреям, где бы они ни жили и каких бы взглядов ни придерживались.

В частности, в Исламской хартии движения Хамас приводится со ссылкой на пророка Мухаммеда следующая цитата:

Не наступит час (день страшного суда), пока мусульмане не победят евреев, и не убьют их, и будут преследовать их, и даже если спрячется еврей за камень или дерево, то деревья и камни возопят: «Мусульманин, слуга Аллаха, за мной спрятался еврей, приди и убей его».

Согласно одному из опросов общественного мнения, 64 % турок не хотели бы видеть своими соседями евреев. Однако прямые антисемитские акции в Турции преследуются правительством. Так, в 2009 году владелец магазина, вывесивший на дверях плакат с надписью: «Евреям и армянам вход воспрещен!» был приговорён к пяти месяцам тюремного заключения.

Матиас Кюнцель, политолог-иранист исследовал параллели между иранским антисемитизмом и германским национал-социализмом. Он считает, что стремление Ирана стать ядерной державой вызвано желанием осуществить геноцид евреев. Кюнцель выдвинул гипотезу, что массовое распространение антисемитизма среди мусульман является следствием нацистской пропаганды. Он отмечает, что нынешний иранский режим провозгласил антисемитизм и отрицание Холокоста частью государственной идеологии — впервые после окончания Второй мировой войны.

В Израиле

После распада Советского Союза многие советские евреи репатриировались в Израиль, но вместе с ними приехали также сотни тысяч неевреев (используя статью в Законе о возвращении, позволяющую репатриацию потомкам евреев и их семьям), что привело к новому явлению — антисемитизму в Израиле. На протяжении 1990-х годов в стране возникли организации этнических русских (например, «Славянский союз», лидер которого объявил о своей солидарности с одноимённой российской национал-социалистической организацией). Появились также группировки скинхедов, которые проявляют (в той или иной степени) неприязнь к евреям. В русскоязычных книжных магазинах продаётся антисемитская литература, среди антисемитских сайтов в Интернете есть также и сайты русских израильтян.

В рамках движения «Дмир — содействие абсорбции» был создан проект по исследованию антисемитизма в Израиле. Его руководитель Залман Гиличенский писал, что число случаев антисемитизма в Израиле в 2001 году исчислялось сотнями. При этом израильские СМИ, а также некоторые зарубежные, в частности Русский Ньюсвик использовали данные Гиличенского в известном деле о банде неонацистов из Петах-Тиквы, признанных виновными в осквернении синагог, нападениях на религиозных евреев и других преступлениях. Израильская полиция при расследовании событий в Петах-Тикве опиралась на данные Гиличенского.

Гиличенский утверждает, что израильские власти недооценивают масштабы антисемитизма и игнорируют большую часть его обращений. Однако по его же информации, парламентская комиссия по алие и абсорбции новых репатриантов уже 4 раза обсуждала проблемы антисемитизма и неонацизма. В феврале 2008 года Кнессет принял закон, определяющий проявления нацизма и расизма в стране как уголовные преступления. В полиции Израиля создан специальный отдел, занимающийся неонацистами, во главе с майором Орит Хаими.

Однако некоторые источники, подтверждая многочисленные факты антисемитизма, полагают что сам Залман Гиличенский склонен преувеличивать роль конкретно русского антисемитизма в Израиле. В частности, один из сотрудников пограничной полиции Израиля утверждал, что случаев осквернения синагог со стороны арабов намного больше, чем со стороны русских израильтян.

Антисемитизм в XXI веке

См. также: 3Д-тeст на антисемитизм

Многие исследователи отмечают, что в 2000-е годы антисемитизм в мире достиг максимального уровня со времени окончания Второй мировой войны. Это касается как открытых выступлений антисемитского характера, так и завуалированных заявлений. В частности, критика Израиля, которая не учитывает, что те, кто стремится его уничтожить, делают это лишь потому, что Израиль — еврейское государство. Как пишет в комментарии к Международному конгрессу в Вене, посвящённому проблеме антисемитизма, проходившему в июне 2003 года, обозреватель «Немецкой волны» Гасан Гусейнов:

До тех пор, однако, пока именно антисемитизм будет основополагающей частью антиизраильской политики, в упреждающих оговорках типа «я — не антисемит, но дайте мне покритиковать Израиль» всегда будет слышаться «он неплохой человек, хотя и еврей»

Создатель документального фильма «Антисемитизм в XXI веке: Возрождение» Эндрю Голдберг полагает, что «очаг современного антисемитизма — на Ближнем Востоке, в арабском и мусульманском мире…»

Исследователи отмечают резкий рост числа антисемитских акций в мире в 2009 году. Так, в Канаде количество инцидентов в 2009 году выросло на 11,4 процентов, по сравнению с предыдущим годом, и достигло самого высокого показателя из когда-либо зарегистрированных данной организацией, в течение 28 лет. Почти вдвое выросло количество антисемитских акций во Франции и на 55% — в Великобритании

В 2013 году в докладе госдепартамента США по ситуации с правами человека в мире за 2012 год самыми неблагополучными в плане антисемитизма странами были названы Венгрия, Венесуэла, Греция и Украина. В докладе Центра Кантора при Тель-авивском университете указано, что по сравнению с 2011 годом число антисемитских проявлений в мире выросло на 30%. В 2014 году снова удвоилось число антисемитских акций во Франции. 15 апреля 2015 года в Тель-Авивском университете Центром Кантора по изучению современного европейского еврейства был представлен отчет об уровне антисемитизма в мире в 2014 году. Так, число актов насилия против евреев выросло на 38% по сравнению с 2013 годом, когда было зафиксировано 554 случая. В минувшем году было зафиксировано 766 случая насильственного проявления антисемитизма, совершённых как с применением оружия, так и без него. Количество поджогов более чем утроилось по сравнению с предыдущим годом, было зафиксировано 412 актов вандализма. Более 306 человек подверглись атакам, что не менее чем на 66% больше, чем в 2013 году. Зафиксировано 114 случаев нападения на синагоги (рост на 70%), 57 случаев нападения на общинные центры и школы, 118 – на кладбища и памятники, 171 – на объекты частной собственности. Уже на протяжении нескольких лет наибольшее число случаев проявления насилия приходится на Францию: 164 по сравнению с 141 в 2013 году. Резкий рост актов насилия отмечен в Великобритании (141 по сравнению с 95), Австралии (30 по сравнению с 11), Германии (76 по сравнению с 36 в 2013 году), Австрии (9 по сравнению с 4), Италии (23 по сравнению с 12), Швеции (17 по сравнению с 3), Бельгии (30 по сравнению с 11) и в ЮАР (14 по сравнению с 1).

В мае 2014 года Антидиффамационная лига опубликовала «ADL Global 100: индекс антисемитизма». Опрос ADL был проведен в 102 странах среди более 53 тысяч человек. Целью опроса являлось определение уровня и динамики антисемитских тенденций в мире. Согласно опросу наиболее высокий уровень антисемитизма зафиксирован на Ближнем Востоке и в Северной Африке (74% населения). Второе место среди регионов мира по уровню антисемитизма занимает Восточная Европа, где антисемитами являются 34% населения, при этом в России антисемитов 30%, на Украине и в Белоруссии — по 38%. В Западной Европе антисемитские предрассудки разделяют 24% населения. Наименее антисемитский регион мира — Австралия и Океания (14%). В Северной и Южной Америке (вместе) антисемитов 17%, при этом в США антисемитских взглядов придерживается 9% населения. 74% участников опроса заявили, что они никогда в жизни не встречали еврея.

22 января 2015 года проблему антисемитизма впервые в истории рассматривала Генеральная Ассамблея ООН.

Официальная позиция христианства

В Новом Завете

По мнению большинства исследователей книги Нового Завета были написаны в I—начале II вв., то есть ещё до полного оформления явления, называемого христианским антисемитизмом. Тем не менее, Новый Завет содержит ряд фрагментов, традиционно интерпретировавшихся деятелями церкви как антииудейские, и тем самым способствовавших росту антисемитизма в христианской среде.

К числу подобных мест, в частности, относятся:

• Описание суда Пилата, на котором иудеи, по словам Евангелия от Матфея, берут на себя и своих детей кровь Иисуса (Мф. 27:25). Впоследствии, опираясь на евангельский рассказ, Мелитон Сардийский (умер ок. 180 г.) в одной из своих проповедей сформулировал понятие богоубийства, вина за которое, по его утверждению, лежит на всём Израиле. Ряд исследователей прослеживает в канонических Евангелиях тенденцию оправдания Пилата и обвинения евреев, получившую наибольшее развитие в более поздних апокрифах (таких как Евангелие от Петра). Тем не менее, первоначальный смысл стиха Мф. 27:25 остаётся предметом спора библеистов.
• Полемика Иисуса с фарисеями содержит ряд жёстких высказываний: примером может служить Евангелие от Матфея (23:1—39), где Иисус называет фарисеев «порождениями ехидниными», «окрашенными гробами», а обращённого ими «сыном геенны». Эти и подобные слова Иисуса впоследствии зачастую переносились на всех евреев. По мнению ряда исследователей, такая тенденция присутствует и в самом Новом Завете: если в синоптических Евангелиях антагонистами Иисуса выступают по преимуществу фарисеи, то в более позднем Евангелии от Иоанна оппоненты Иисуса чаще обозначаются как «иудеи». Именно к иудеям обращено в этом Евангелии одно из самых жёстких выражений Иисуса: «ваш отец диавол» (Ин. 8:44). Многие современные исследователи, однако, склонны рассматривать подобные выражения в Евангелиях в общем контексте античной полемической риторики, тяготевшей к предельной жёсткости.

В современной науке отсутствует единая точка зрения на проблему антииудаизма в Новом Завете. Часть историков ранней церкви рассматривает приведённые выше и ряд других мест Нового Завета как антииудейские (в том или ином понимании слова), в то время как другие отрицают наличие в книгах Нового Завета (и, шире, в раннем христианстве вообще) принципиально негативного отношения к иудаизму. Так, по мнению одного из исследователей: «нельзя считать, что раннее христианство как таковое, в наиболее полном своём выражении, привело к более поздним проявлениям антисемитизма, христианского или какого-либо иного». Всё чаще указывается и на то, что применение понятия «антииудаизм» к новозаветным и другим раннехристианским текстам в принципе анахронично, поскольку современное понимание христианства и иудаизма как двух полностью оформившихся религий неприменимо к ситуации I—II веков. Исследователи стараются определить точных адресатов полемики, отражённой в Новом Завете, показав тем самым, что интерпретация тех или иных фрагментов новозаветных книг как направленных против иудеев вообще несостоятельна с исторической точки зрения.

В то же время, Новый Завет полон высказываний, исключающих ненависть вообще, и антисемитизм в частности: «Всякий ненавидящий брата своего есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нём пребывающей» (1Ин. 3:15).

Об отношении же к евреям, не принявшим Иисуса, апостол Павел в Послании к Римлянам обращается к верующим из язычников со словами:

• «Истину говорю во Христе, не лгу, свидетельствует мне совесть моя в Духе Святом, что великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть Израильтян, которым принадлежат усыновление и слава, и заветы, и законоположение, и богослужение, и обетования; их и отцы, и от них Христос по плоти…» (Рим. 9:1—5)
• «Братия! желание моего сердца и молитва к Богу об Израиле во спасение» (Рим. 10:1)

В 11 главе апостол Павел также подчёркивает, что Бог не отвергает Свой народ Израиль и не разрывает с ним Своего Договора: «Итак спрашиваю: неужели Бог отверг народ Свой? Никак. Ибо и я израильтянин, от семени Авраамова, из колена Вениаминова. Не отверг Бог народа Своего, который Он наперёд знал…» (Рим. 11:1,2) Павел утверждает: «Весь Израиль спасётся» (Рим. 11:26)

Позиция христианства после Холокоста

Позиция Римско-католической церкви

Официальное отношение Католической Церкви к евреям и иудаизму изменилось, начиная с периода понтификата Иоанна XXIII (1958—1963). Иоанн XXIII был инициатором официальной переоценки отношения Католической церкви к евреям. В 1959 году папа распорядился, чтобы из читаемой в Страстную пятницу молитвы были исключены антиеврейские элементы (например, выражение «коварные» применительно к евреям). В 1960 году Иоанн XXIII назначил комиссию кардиналов для подготовки декларации об отношении церкви к евреям.

Перед своей смертью в 1960 году он также составил покаянную молитву, которую назвал «Акт раскаяния»:

Мы сознаём теперь, что многие века были слепы, что не видели красоты избранного Тобой народа, не узнавали в нём наших братьев. Мы понимаем, что клеймо Каина стоит на наших лбах. На протяжении веков наш брат Авель лежал в крови, которую мы проливали, источал слёзы, которые мы вызывали, забывая о Твоей любви. Прости нас за то, что мы проклинали евреев. Прости нас за то, что мы второй раз распяли Тебя в их лице. Мы не ведали, что творили.

Во время правления следующего папы — Павла VI — были приняты исторические решения Второго Ватиканского собора (1962—1965 гг.). Собором была принята Декларация «Nostra Ætate» («В наше время»), подготовленная при Иоанне XXIII, авторитет которого сыграл в этом существенную роль. Несмотря на то что полностью Декларация называлась «Об отношении Церкви к нехристианским религиям», основной её темой был пересмотр представлений католической церкви о евреях.

Впервые в истории появился родившийся в самом центре христианского мира документ, снимавший с евреев многовековое обвинение в коллективной ответственности за смерть Иисуса. Хотя «еврейские власти и те, кто следовали за ними, требовали смерти Христа», — отмечалось в Декларации, — в Страстях Христовых нельзя видеть вину всех евреев без исключения — как живших в те времена, так и живущих сегодня, ибо, «хотя Церковь — это новый народ Божий, евреев нельзя представлять отвергнутыми или проклятыми».

Также впервые в истории официальный документ Церкви содержал ясное и недвусмысленное осуждение антисемитизма.

…Церковь, осуждающая все гонения на каких бы то ни было людей, памятуя об общем с иудеями наследии, и движимая не политическими соображениями, но духовной любовью по Евангелию, сожалеет о ненависти, о гонениях и всех проявлениях антисемитизма, которые когда бы то ни было и кем бы то ни было направлялись против евреев.

За период понтификата Папы Иоанна Павла II (1978—2005) изменились некоторые литургические тексты: из отдельных церковных чинопоследований были удалены выражения, направленные против иудаизма и евреев (оставлены лишь молитвы за обращение иудеев ко Христу), а также отменены антисемитские решения целого ряда средневековых соборов.

Иоанн Павел II стал первым Папой в истории, переступившим порог православной и протестантской церквей, мечети и синагоги. Он стал также первым Папой в истории, попросившим прощения у всех конфессий за злодеяния, когда-либо совершённые членами Католической церкви.

В октябре 1985 года в Риме состоялась встреча Международного комитета по связи между католиками и евреями, посвященная 20-летию Декларации «Nostra ætate». В ходе встречи прошла также дискуссия по поводу нового ватиканского документа «Замечания о правильном способе представления евреев и иудаизма в проповедях и катехизисе римско-католической церкви». Впервые в документе такого рода было упомянуто государство Израиль, говорилось о трагедии холокоста, признавалось духовное значение иудаизма в наши дни, и приводились конкретные указания, как толковать новозаветные тексты, не делая антисемитских выводов.

Спустя полгода, в апреле 1986 года, Иоанн Павел II первым из всех католических иерархов посетил римскую синагогу. Он назвал евреев «старшими братьями». Посещая десятки городов мира с апостольскими визитами, Иоанн Павел II никогда не забывал обращаться с приветствиями к еврейским общинам. Говоря о страданиях евреев во время холокоста, он всегда называл этот геноцид ивритским словом «Шоа».

Аналогично вели себя и его соратники по службе в Ватикане. В 1990 году президент комиссии по религиозным отношениям с евреями архиепископ (позднее кардинал) Э. Кессиди заявил:

То, что антисемитизм нашёл место в христианской мысли и практике, требует от нас акта «Тшува» (раскаяния).

В 2000 году Иоанн Павел II нанёс исторический визит в Израиль. Он посетил Мемориал Катастрофы и героизма Яд ва-Шем и помолился у Стены Плача, после чего принёс покаяние перед еврейским народом.

17 января 2010 года папа римский Бенедикт XVI второй раз в истории Римской католической церкви, посетил синагогу в Риме. Он сказал, что данный визит является важным событием в жизни католиков и евреев. Визит означает, что в позиции Римской Католической Церкви наметились принципиальные изменения по отношению к евреям.

Позиция Русской православной церкви

Как пишет политолог Вячеслав Лихачёв, в русской православной церкви доминирует консерватизм и сопротивление религиозным новациям. В связи с этим ревизия доктрины негативного отношения к евреям, которая была проведена в католической и протестантской церквях, затруднена. Основным выразителем этой традиции был Иоанн (Снычёв), митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. «Еврейский вопрос» относится к темам, которые консерваторы акцентируют во внутрицерковной полемике, обвиняя евреев, принимающих православие, в попытке развала церкви изнутри, критикуя церковных либералов как наёмников евреев, а высших иерархов за любые попытки диалога с иудаизмом и тем более экуменические высказывания. В РПЦ существует течение меньшинства, представители которого утверждают, что подлинное христианство несовместимо с антисемитизмом.

13 ноября 1991 года Патриарх Московский и всея Руси Алексий II на встрече с раввинами в Нью-Йорке процитировал обращение к евреям, сделанное в начале ХХ века архиепископом Николаем (Зиоровым):

Еврейский народ близок нам по вере. Ваш закон — это наш закон, ваши пророки — это наши пророки. Десять заповедей Моисея обязывают христиан, как и евреев. Мы желаем всегда жить с вами в мире и согласии, чтобы никаких недоразумений, вражды и ненависти не было между нами.

Данное обращение было подвергнуто жёсткой критике^{[какой?]} в консервативных церковных кругах.

19 апреля 2008 года группа из 12 православных священников из пяти разных церквей (русской, греческой, украинской, грузинской и Вселенской (Константинопольской)) выпустила обращение с призывом пересмотреть давние богословские позиции по отношению к евреям и государству Израиль и удалить антисемитские места из богослужений, особенно пасхальных, где ненависть к евреям выражается особенно ярко.

Еврейская самоненависть

Термин «антисемитизм» широко используется в израильской общественной полемике, а также во внутриееврейской полемике. В этой связи появилось и специальное определение «еврей-антисемит» или «еврей-самоненавистник», которым оппоненты часто называют друг друга.

Борьба с антисемитизмом

Антисемитизм подвергается критике как и другие проявления национальной нетерпимости и ксенофобии. В частности, Фридрих Ницше писал, что «антисемит не становится приличнее оттого, что лжёт согласно принципу». Антисемитизм высмеивал в песнях советский поэт Владимир Высоцкий. Жан-Поль Сартр писал, что антисемитизм не является идеей, подпадающей под защиту права на свободу мнений.

До конца XIX века существовало три реакции евреев на антисемитизм:

• Стать членом элиты общества, выдающимся специалистом, советником при правителе и т. п., что избавляло от преследований и дискриминации.
• Ассимиляция, в крайнем выражении — смена религии, ибо дискриминация в этот период была именно по религиозному признаку, а не по этническому
• Эмиграция, то есть переезд в другую местность или страну, где евреев не преследовали или ограничения были слабее.

Все эти способы помогали решить личные проблемы конкретного человека и его семьи, но не касались других евреев. В конце XIX века появилось два новых вида реакции:

• Участие в социальных преобразованиях, включая революции, которые должны были предоставить евреям равенство
• Сионизм

В конце XX — начале XXI века появились новые организации по борьбе с антисемитизмом. Для борьбы с антисемитизмом был создан ряд организаций и объединений, например Антидиффамационная лига.

Кроме этого мониторингом антисемитизма занимается ряд научных организацией, например Институт Стефана Рота при Тель-Авивском университете и Международный центр Видала Сассуна по изучению антисемитизма при Еврейском университете в Иерусалиме, Институт по изучению современного антисемитизма (ISCA) при Индианском университете, Институт Пирса по изучению антисемитизма Биркбек (Лондонский университет). Отдельные программы по изучению антисемитизма существуют в других крупных университетах, например программа YPSA в Йельском университете. Антисемитские акции отслеживает также Центр Симона Визенталя.

В 2005 году ООН приняла специальную резолюцию против антисемитизма, а Европейский союз провёл в 2005—2006 гг. ряд мер для борьбы с антисемитизмом в Европе. Европейская комиссия по борьбе с расизмом и нетерпимостью в 2004 г. приняла рекомендацию о борьбе с антисемитизмом.

Социолог Сергей Кара-Мурза говоря о борьбе с антисемитизмом, утверждал что проблема антисемитизма раздувается искусственно, и подверг критике проводимую кампанию против антисемитизма, приводя как яркий её негативный пример случай, когда антисемитской была расценена реплика президента Польши Лех Валенса, в которой он просто упомянул о страданиях евреев в общем списке, наряду с поляками.

Литература

• Поляков Л. [jhist.org/shoa/poliakov00.htm История антисемитизма. т. 1 Эпоха веры, т. 2 Эпоха знаний: Перевод с французского]. Москва: Лехаим;Иерусалим: Гешарим, 1997. 427 с ISBN 5-7287-0099-3 (Арт-Бизнес-Центр). ISBN 5-88711-014-7.
• Жан-Поль Сартр. [scepsis.ru/library/id_1138.html «Размышления о еврейском вопросе»]
• Игорь Кон. [scepsis.ru/library/id_887.html «Психология предрассудка»] — подробный материал о социально-психологических корнях этнических предубеждений, в том числе антисемитизма.
• [www.spectr.org/2003/057/dinkevich.htm Антисемитизм. Катастрофа.]
• [istmat.info/node/28255 Лозинский С. Г. Социальные корни антисемитизма в Средние века и Новое время (М.-Л.: Атеист. 1929)]
• [istmat.info/node/28998 Бадентер Р. Свободные и равные: эмансипация евреев во времена французской Революции / перевод с франц. Н. В. Гарской (М.: Рудомино. 1997)]
• Арон Шнеер. [www.jewniverse.ru/RED/Shneyer/index.htm Плен. Часть III. Антисемитизм в предвоенные и военные годы]
• Дэниэл Голдхаген. [www.jewniverse.ru/biher/Ostrowski_Goldhagen/Goldhagen_1F.htm Ревностные подручные Гитлера. (Hitler’s Willing Executioners: Ordinary Germans and the Holocaust). Пер. И. Островского]
• Küntzel M. [www.jcpa.org/phas/phas-kuntzel-s05.htm National Socialism and Anti-Semitism in the Arab World]. Jewish Political Studies Review 17:1-2 (Spring 2005)  (англ.)
• Ramin Jahanbegloo. [digirep.rhul.ac.uk/items/95384612-e85a-c3e0-9e54-7eb194972375/1/Ramin_Jahanbegloo.pdf The Holocaust Denial in Iran and Anti-Semitic Discourse in the Muslim World] (англ.). Royal Holloway, University of London. Проверено 29 апреля 2011. [www.webcitation.org/612zuI1T9 Архивировано из первоисточника 19 августа 2011].
• [historystudies.org/?p=107 Записка А. И. Спиридовича. / Политический архив XX века. Охрана и антисемитизм в дореволюционной России. — Вопросы истории. — 2003. — № 8. — С. 3-36.]
• Yaakov Kirschen. [drybones.com/codes/WorkingPaper15.pdf «Memetics and the Viral Spread of Antisemitism Through ‘Coded Images’ in Political Cartoons»]. YIISA - Yale University (May 20, 2010). Проверено 16 декабря 2012. [www.webcitation.org/6D2Dx6PLC Архивировано из первоисточника 19 декабря 2012].
• Лурье С. Я. Антисемитизм в древнем мире. Попытки объяснения его в науке и его причины / И. А. Левинская. — 2. — Москва-Иерусалим: Мосты культуры/Гешарим, 2009. — 400 с. — ISBN 978-5-93273-293-8.
• Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм. — М.: Международные отношения, 2003. — 784 с. — ISBN 5-7133-1071-X.
• [www.encyclopedia.com/article-1G2-2587501160/antisemitism.html Antisemitism] // [archive.org/stream/KhaosOdenslandArchiveDocstheMisanthropicMisogynist/EncyclopaediaJudaicaV.02alr-az Encyclopaedia Judaica] / Ed. Fred Skolnik, Michael Berenbaum. — Second edition. — Macmillan Reference USA, 2007. — Vol. 2 (Alr-Az). — P. 206-246. — ISBN 978-0-02-865930-5.
• Michael Whine. [jcpa.org/article/devising-unified-criteria-and-methods-of-monitoring-anti-semitism/ Devising Unified Criteria and Methods of Monitoring Anti-Semitism] (англ.) // Jewish Political Studies Review. — Jerusalem Center for Public Affairs, Spring 2009. — Vol. 21, fasc. 1-2.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/10243 Антисемитизм] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [www.eleven.co.il/article/13251 Погромы] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [www.eleven.co.il/article/15402 Антисемитизм в 1970–80-е гг.] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [www.eleven.co.il/article/15533 Антисемитизм в 1990–2000-е гг.] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [www.prometeus.nsc.ru/archives/exhibits/antisem.ssi Библиография по антисемитизму]
• [www.jcpa.org/JCPA/Templates/showpage.asp?DBID=1&LNGID=1&TMID=84&FID=624 Post-Holocaust and Anti-Semitism]
• Stephen Roth Institute. [books.google.com/books?id=Db7i1y806WUC Antisemitism Worldwide, 2000/1]. — University of Nebraska Press, 2002. — 360 p. — ISBN 9780803259454.
• [www1.yadvashem.org/yv/ru Национальный мемориал Катастрофы (Холокоста) и Героизма]
• [www.state.gov/documents/organization/102301.pdf Contemporary Global anti-Semitism: a report provided to the United States Congress]

Публицистика

• А. И. Солженицын. [sila.by.ru «Двести лет вместе»] (2000)
• [toldot.ru/antisemitizm.php Антисемитизм (подборка статей)]
• [berkovich-zametki.com/2006/Zametki/Nomer10/SReznik1.htm «Мифология ненависти. Об антисемитизме — для всех»], Семён Резник
• Андрей Кураев. [kuraev.ru/index.php?option=com_remository&Itemid=54&func=download&id=7&chk=81661ff134d391afa4f707c0cadfb9ea Как делают антисемитом] (1997)
• [berkovich-zametki.com/2007/Zametki/Nomer17/Marr.htm «Первый антисемит»]
• Михаэль Дорфман. [www.russiandenver.50megs.com/antisemitism.html «Наши дети будут жить при антисемитизме»]
• Григорий Нискеров. [scepsis.ru/library/id_1293.html «Август пятнадцатого…»] — об антисемитизме представителей высшего военного и государственного руководства Российской империи времён правления Николая II
• Григорий Нискеров. [scepsis.ru/library/id_1494.html Свидетели, историки, жертвы: «Еврейский вопрос» в Первой мировой]
• [mignews.blogspot.com/2007/12/blog-post_06.html Дискредитируют борьбу с антисемитизмом]
• [web.archive.org/web/20061222015941/www.expert.ru/printissues/expert/2006/47/sovsem_drugaya_frg/ «Снятое Табу. Совсем другая ФРГ»]. Об антисемитизме в современной ФРГ и популярности правых партий, 18 декабря 2006
• [www.pogrom.org.il/rus_articles.php?art_id=1 Антисемитизм в Израиле (данные расследования)]
• [kngu.org/KongrUkr/news%2007-07/antisem01-07-2007.htm Антисемитизм на Украине (2007)]
• [www.perspektiva.co.il/show_file.asp?num=332 Заметки про антисемитизм во Франции]
• [www.aforismo.ru/tags/105/ Афоризмы про антисемитизм]
• [www.newswe.com/Vrem/vremena1.htm «Наша жизнь с советскими и израильскими антисемитами»] — журнал «Мы здесь». Об антисемитизме на Украине.
• [antirasizm.ru/publ_027.php «Светлые арийцы» и «посланцы темных сил», заметки об особенностях современной антисемитской и расистской пропаганды]
• [antisemitism.org.il/?lang=ru Форум по координации борьбы с антисемитизмом]. CFCA. Проверено 14 сентября 2013.
• Эндрю Клейвен. «[articles.latimes.com/2006/jan/14/opinion/oe-klavan14 Why God chose the Jews]». Los Angeles Times. 14 января 2006.
• [www.achievementsnews.co.uk/index.php?option=com_content&view=article&id=1317:2012-05-17-12-03-20&catid=39:2010-11-16-09-09-10&Itemid=58 Антисемитизму не место в Шотландии]
• Галина Зеленина. [polit.ru/article/2014/05/25/memory/ От «культурной нации» к «фашистской гадине» и обратно] (рус.) (html). Вторая мировая война. polit.ru (25 мая 2014, 10:12). — ««От „культурной нации“ к „фашистской гадине“ и обратно: образы немцев в памяти советских евреев о войне» из готовящейся к выходу книги: Помнить о прошлом ради будущего: Еврейская идентичность и коллективная память: Сб. статей / Под ред. Е. Э. Носенко-Штейн / Институт востоковедения РАН. М., 2014»  Проверено 6 июня 2014.
• [www.bbc.co.uk/russian/society/2014/08/140821_antisemitism_attitudes_analysis Растет ли на Западе антисемитизм?]. Русская служба Би-би-си. Проверено 7 марта 2015.
• [newrezume.org/news/2015-10-21-11416 «Простят ли евреям Освенцим?» Виктор Вольский]. Об антисемитизме в современном мире, 21 октября 2015

Видео

• Майкл Браун. Почему антисемитизм процветает в мире? [youtube.com/watch?v=cU6IaDmLOGQ Часть 1] на YouTube, [youtube.com/watch?v=LU-KjzEN_zc Часть 2] на YouTube — религиозный взгляд.

Отрывок, характеризующий Антисемитизм

Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.


В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.
– Она очень достойная и прекрасная девушка, – говорила она, – и тебе надо к ней съездить. Все таки ты увидишь кого нибудь; а то тебе скука, я думаю, с нами.
– Да я нисколько не желаю, маменька.
– То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый, право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.
– Да я не говорил, что мне скучно.
– Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Она очень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие то резоны. Всё от меня скрывают.
– Да нисколько, маменька.
– Если б я тебя просила сделать что нибудь неприятное, а то я тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебя просила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.
– Да я поеду, если вы хотите.
– Мне все равно; я для тебя желаю.
Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясь отвлечь внимание матери на другой предмет.
На другой, на третий и на четвертый день повторялся тот же и тот же разговор.
После своего посещения Ростовых и того неожиданного, холодного приема, сделанного ей Николаем, княжна Марья призналась себе, что она была права, не желая ехать первая к Ростовым.
«Я ничего и не ожидала другого, – говорила она себе, призывая на помощь свою гордость. – Мне нет никакого дела до него, и я только хотела видеть старушку, которая была всегда добра ко мне и которой я многим обязана».
Но она не могла успокоиться этими рассуждениями: чувство, похожее на раскаяние, мучило ее, когда она вспоминала свое посещение. Несмотря на то, что она твердо решилась не ездить больше к Ростовым и забыть все это, она чувствовала себя беспрестанно в неопределенном положении. И когда она спрашивала себя, что же такое было то, что мучило ее, она должна была признаваться, что это были ее отношения к Ростову. Его холодный, учтивый тон не вытекал из его чувства к ней (она это знала), а тон этот прикрывал что то. Это что то ей надо было разъяснить; и до тех пор она чувствовала, что не могла быть покойна.
В середине зимы она сидела в классной, следя за уроками племянника, когда ей пришли доложить о приезде Ростова. С твердым решением не выдавать своей тайны и не выказать своего смущения она пригласила m lle Bourienne и с ней вместе вышла в гостиную.
При первом взгляде на лицо Николая она увидала, что он приехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости, и решилась твердо держаться в том самом тоне, в котором он обратится к ней.
Они заговорили о здоровье графини, об общих знакомых, о последних новостях войны, и когда прошли те требуемые приличием десять минут, после которых гость может встать, Николай поднялся, прощаясь.
Княжна с помощью m lle Bourienne выдержала разговор очень хорошо; но в самую последнюю минуту, в то время как он поднялся, она так устала говорить о том, до чего ей не было дела, и мысль о том, за что ей одной так мало дано радостей в жизни, так заняла ее, что она в припадке рассеянности, устремив вперед себя свои лучистые глаза, сидела неподвижно, не замечая, что он поднялся.
Николай посмотрел на нее и, желая сделать вид, что он не замечает ее рассеянности, сказал несколько слов m lle Bourienne и опять взглянул на княжну. Она сидела так же неподвижно, и на нежном лице ее выражалось страдание. Ему вдруг стало жалко ее и смутно представилось, что, может быть, он был причиной той печали, которая выражалась на ее лице. Ему захотелось помочь ей, сказать ей что нибудь приятное; но он не мог придумать, что бы сказать ей.
– Прощайте, княжна, – сказал он. Она опомнилась, вспыхнула и тяжело вздохнула.
– Ах, виновата, – сказала она, как бы проснувшись. – Вы уже едете, граф; ну, прощайте! А подушку графине?
– Постойте, я сейчас принесу ее, – сказала m lle Bourienne и вышла из комнаты.
Оба молчали, изредка взглядывая друг на друга.
– Да, княжна, – сказал, наконец, Николай, грустно улыбаясь, – недавно кажется, а сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами в первый раз виделись в Богучарове. Как мы все казались в несчастии, – а я бы дорого дал, чтобы воротить это время… да не воротишь.
Княжна пристально глядела ему в глаза своим лучистым взглядом, когда он говорил это. Она как будто старалась понять тот тайный смысл его слов, который бы объяснил ей его чувство к ней.
– Да, да, – сказала она, – но вам нечего жалеть прошедшего, граф. Как я понимаю вашу жизнь теперь, вы всегда с наслаждением будете вспоминать ее, потому что самоотвержение, которым вы живете теперь…
– Я не принимаю ваших похвал, – перебил он ее поспешно, – напротив, я беспрестанно себя упрекаю; но это совсем неинтересный и невеселый разговор.
И опять взгляд его принял прежнее сухое и холодное выражение. Но княжна уже увидала в нем опять того же человека, которого она знала и любила, и говорила теперь только с этим человеком.
– Я думала, что вы позволите мне сказать вам это, – сказала она. – Мы так сблизились с вами… и с вашим семейством, и я думала, что вы не почтете неуместным мое участие; но я ошиблась, – сказала она. Голос ее вдруг дрогнул. – Я не знаю почему, – продолжала она, оправившись, – вы прежде были другой и…
– Есть тысячи причин почему (он сделал особое ударение на слово почему). Благодарю вас, княжна, – сказал он тихо. – Иногда тяжело.
«Так вот отчего! Вот отчего! – говорил внутренний голос в душе княжны Марьи. – Нет, я не один этот веселый, добрый и открытый взгляд, не одну красивую внешность полюбила в нем; я угадала его благородную, твердую, самоотверженную душу, – говорила она себе. – Да, он теперь беден, а я богата… Да, только от этого… Да, если б этого не было…» И, вспоминая прежнюю его нежность и теперь глядя на его доброе и грустное лицо, она вдруг поняла причину его холодности.
– Почему же, граф, почему? – вдруг почти вскрикнула она невольно, подвигаясь к нему. – Почему, скажите мне? Вы должны сказать. – Он молчал. – Я не знаю, граф, вашего почему, – продолжала она. – Но мне тяжело, мне… Я признаюсь вам в этом. Вы за что то хотите лишить меня прежней дружбы. И мне это больно. – У нее слезы были в глазах и в голосе. – У меня так мало было счастия в жизни, что мне тяжела всякая потеря… Извините меня, прощайте. – Она вдруг заплакала и пошла из комнаты.
– Княжна! постойте, ради бога, – вскрикнул он, стараясь остановить ее. – Княжна!
Она оглянулась. Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу, и далекое, невозможное вдруг стало близким, возможным и неизбежным.
……


Осенью 1814 го года Николай женился на княжне Марье и с женой, матерью и Соней переехал на житье в Лысые Горы.
В три года он, не продавая именья жены, уплатил оставшиеся долги и, получив небольшое наследство после умершей кузины, заплатил и долг Пьеру.
Еще через три года, к 1820 му году, Николай так устроил свои денежные дела, что прикупил небольшое именье подле Лысых Гор и вел переговоры о выкупе отцовского Отрадного, что составляло его любимую мечту.
Начав хозяйничать по необходимости, он скоро так пристрастился к хозяйству, что оно сделалось для него любимым и почти исключительным занятием. Николай был хозяин простой, не любил нововведений, в особенности английских, которые входили тогда в моду, смеялся над теоретическими сочинениями о хозяйстве, не любил заводов, дорогих производств, посевов дорогих хлебов и вообще не занимался отдельно ни одной частью хозяйства. У него перед глазами всегда было только одно именье, а не какая нибудь отдельная часть его. В именье же главным предметом был не азот и не кислород, находящиеся в почве и воздухе, не особенный плуг и назем, а то главное орудие, чрез посредство которого действует и азот, и кислород, и назем, и плуг – то есть работник мужик. Когда Николай взялся за хозяйство и стал вникать в различные его части, мужик особенно привлек к себе его внимание; мужик представлялся ему не только орудием, но и целью и судьею. Он сначала всматривался в мужика, стараясь понять, что ему нужно, что он считает дурным и хорошим, и только притворялся, что распоряжается и приказывает, в сущности же только учился у мужиков и приемам, и речам, и суждениям о том, что хорошо и что дурно. И только тогда, когда понял вкусы и стремления мужика, научился говорить его речью и понимать тайный смысл его речи, когда почувствовал себя сроднившимся с ним, только тогда стал он смело управлять им, то есть исполнять по отношению к мужикам ту самую должность, исполнение которой от него требовалось. И хозяйство Николая приносило самые блестящие результаты.
Принимая в управление имение, Николай сразу, без ошибки, по какому то дару прозрения, назначал бурмистром, старостой, выборным тех самых людей, которые были бы выбраны самими мужиками, если б они могли выбирать, и начальники его никогда не переменялись. Прежде чем исследовать химические свойства навоза, прежде чем вдаваться в дебет и кредит (как он любил насмешливо говорить), он узнавал количество скота у крестьян и увеличивал это количество всеми возможными средствами. Семьи крестьян он поддерживал в самых больших размерах, не позволяя делиться. Ленивых, развратных и слабых он одинаково преследовал и старался изгонять из общества.
При посевах и уборке сена и хлебов он совершенно одинаково следил за своими и мужицкими полями. И у редких хозяев были так рано и хорошо посеяны и убраны поля и так много дохода, как у Николая.
С дворовыми он не любил иметь никакого дела, называл их дармоедами и, как все говорили, распустил и избаловал их; когда надо было сделать какое нибудь распоряжение насчет дворового, в особенности когда надо было наказывать, он бывал в нерешительности и советовался со всеми в доме; только когда возможно было отдать в солдаты вместо мужика дворового, он делал это без малейшего колебания. Во всех же распоряжениях, касавшихся мужиков, он никогда не испытывал ни малейшего сомнения. Всякое распоряжение его – он это знал – будет одобрено всеми против одного или нескольких.
Он одинаково не позволял себе утруждать или казнить человека потому только, что ему этого так хотелось, как и облегчать и награждать человека потому, что в этом состояло его личное желание. Он не умел бы сказать, в чем состояло это мерило того, что должно и чего не должно; но мерило это в его душе было твердо и непоколебимо.
Он часто говаривал с досадой о какой нибудь неудаче или беспорядке: «С нашим русским народом», – и воображал себе, что он терпеть не может мужика.
Но он всеми силами души любил этот наш русский народ и его быт и потому только понял и усвоил себе тот единственный путь и прием хозяйства, которые приносили хорошие результаты.
Графиня Марья ревновала своего мужа к этой любви его и жалела, что не могла в ней участвовать, но не могла понять радостей и огорчений, доставляемых ему этим отдельным, чуждым для нее миром. Она не могла понять, отчего он бывал так особенно оживлен и счастлив, когда он, встав на заре и проведя все утро в поле или на гумне, возвращался к ее чаю с посева, покоса или уборки. Она не понимала, чем он восхищался, рассказывая с восторгом про богатого хозяйственного мужика Матвея Ермишина, который всю ночь с семьей возил снопы, и еще ни у кого ничего не было убрано, а у него уже стояли одонья. Она не понимала, отчего он так радостно, переходя от окна к балкону, улыбался под усами и подмигивал, когда на засыхающие всходы овса выпадал теплый частый дождик, или отчего, когда в покос или уборку угрожающая туча уносилась ветром, он, красный, загорелый и в поту, с запахом полыни и горчавки в волосах, приходя с гумна, радостно потирая руки, говорил: «Ну еще денек, и мое и крестьянское все будет в гумне».
Еще менее могла она понять, почему он, с его добрым сердцем, с его всегдашнею готовностью предупредить ее желания, приходил почти в отчаяние, когда она передавала ему просьбы каких нибудь баб или мужиков, обращавшихся к ней, чтобы освободить их от работ, почему он, добрый Nicolas, упорно отказывал ей, сердито прося ее не вмешиваться не в свое дело. Она чувствовала, что у него был особый мир, страстно им любимый, с какими то законами, которых она не понимала.
Когда она иногда, стараясь понять его, говорила ему о его заслуге, состоящей в том, что он делает добро своих подданных, он сердился и отвечал: «Вот уж нисколько: никогда и в голову мне не приходит; и для их блага вот чего не сделаю. Все это поэзия и бабьи сказки, – все это благо ближнего. Мне нужно, чтобы наши дети не пошли по миру; мне надо устроить наше состояние, пока я жив; вот и все. Для этого нужен порядок, нужна строгость… Вот что!» – говорил он, сжимая свой сангвинический кулак. «И справедливость, разумеется, – прибавлял он, – потому что если крестьянин гол и голоден, и лошаденка у него одна, так он ни на себя, ни на меня не сработает».
И, должно быть, потому, что Николай не позволял себе мысли о том, что он делает что нибудь для других, для добродетели, – все, что он делал, было плодотворно: состояние его быстро увеличивалось; соседние мужики приходили просить его, чтобы он купил их, и долго после его смерти в народе хранилась набожная память об его управлении. «Хозяин был… Наперед мужицкое, а потом свое. Ну и потачки не давал. Одно слово – хозяин!»


Одно, что мучило Николая по отношению к его хозяйничанию, это была его вспыльчивость в соединении с старой гусарской привычкой давать волю рукам. В первое время он не видел в этом ничего предосудительного, но на второй год своей женитьбы его взгляд на такого рода расправы вдруг изменился.
Однажды летом из Богучарова был вызван староста, заменивший умершего Дрона, обвиняемый в разных мошенничествах и неисправностях. Николай вышел к нему на крыльцо, и с первых ответов старосты в сенях послышались крики и удары. Вернувшись к завтраку домой, Николай подошел к жене, сидевшей с низко опущенной над пяльцами головой, и стал рассказывать ей, по обыкновению, все то, что занимало его в это утро, и между прочим и про богучаровского старосту. Графиня Марья, краснея, бледнея и поджимая губы, сидела все так же, опустив голову, и ничего не отвечала на слова мужа.
– Эдакой наглый мерзавец, – говорил он, горячась при одном воспоминании. – Ну, сказал бы он мне, что был пьян, не видал… Да что с тобой, Мари? – вдруг спросил он.
Графиня Марья подняла голову, хотела что то сказать, но опять поспешно потупилась и собрала губы.
– Что ты? что с тобой, дружок мой?..
Некрасивая графиня Марья всегда хорошела, когда плакала. Она никогда не плакала от боли или досады, но всегда от грусти и жалости. И когда она плакала, лучистые глаза ее приобретали неотразимую прелесть.
Как только Николай взял ее за руку, она не в силах была удержаться и заплакала.
– Nicolas, я видела… он виноват, но ты, зачем ты! Nicolas!.. – И она закрыла лицо руками.
Николай замолчал, багрово покраснел и, отойдя от нее, молча стал ходить по комнате. Он понял, о чем она плакала; но вдруг он не мог в душе своей согласиться с ней, что то, с чем он сжился с детства, что он считал самым обыкновенным, – было дурно.
«Любезности это, бабьи сказки, или она права?» – спрашивал он сам себя. Не решив сам с собою этого вопроса, он еще раз взглянул на ее страдающее и любящее лицо и вдруг понял, что она была права, а он давно уже виноват сам перед собою.
– Мари, – сказал он тихо, подойдя к ней, – этого больше не будет никогда; даю тебе слово. Никогда, – повторил он дрогнувшим голосом, как мальчик, который просит прощения.
Слезы еще чаще полились из глаз графини. Она взяла руку мужа и поцеловала ее.
– Nicolas, когда ты разбил камэ? – чтобы переменить разговор, сказала она, разглядывая его руку, на которой был перстень с головой Лаокоона.
– Нынче; все то же. Ах, Мари, не напоминай мне об этом. – Он опять вспыхнул. – Даю тебе честное слово, что этого больше не будет. И пусть это будет мне память навсегда, – сказал он, указывая на разбитый перстень.
С тех пор, как только при объяснениях со старостами и приказчиками кровь бросалась ему в лицо и руки начинали сжиматься в кулаки, Николай вертел разбитый перстень на пальце и опускал глаза перед человеком, рассердившим его. Однако же раза два в год он забывался и тогда, придя к жене, признавался и опять давал обещание, что уже теперь это было последний раз.
– Мари, ты, верно, меня презираешь? – говорил он ей. – Я стою этого.
– Ты уйди, уйди поскорее, ежели чувствуешь себя не в силах удержаться, – с грустью говорила графиня Марья, стараясь утешить мужа.
В дворянском обществе губернии Николай был уважаем, но не любим. Дворянские интересы не занимали его. И за это то одни считали его гордым, другие – глупым человеком. Все время его летом, с весеннего посева и до уборки, проходило в занятиях по хозяйству. Осенью он с тою же деловою серьезностию, с которою занимался хозяйством, предавался охоте, уходя на месяц и на два в отъезд с своей охотой. Зимой он ездил по другим деревням и занимался чтением. Чтение его составляли книги преимущественно исторические, выписывавшиеся им ежегодно на известную сумму. Он составлял себе, как говорил, серьезную библиотеку и за правило поставлял прочитывать все те книги, которые он покупал. Он с значительным видом сиживал в кабинете за этим чтением, сперва возложенным на себя как обязанность, а потом сделавшимся привычным занятием, доставлявшим ему особого рода удовольствие и сознание того, что он занят серьезным делом. За исключением поездок по делам, бо льшую часть времени зимой он проводил дома, сживаясь с семьей и входя в мелкие отношения между матерью и детьми. С женой он сходился все ближе и ближе, с каждым днем открывая в ней новые душевные сокровища.
Соня со времени женитьбы Николая жила в его доме. Еще перед своей женитьбой Николай, обвиняя себя и хваля ее, рассказал своей невесте все, что было между ним и Соней. Он просил княжну Марью быть ласковой и доброй с его кузиной. Графиня Марья чувствовала вполне вину своего мужа; чувствовала и свою вину перед Соней; думала, что ее состояние имело влияние на выбор Николая, не могла ни в чем упрекнуть Соню, желала любить ее; но не только не любила, а часто находила против нее в своей душе злые чувства и не могла преодолеть их.
Однажды она разговорилась с другом своим Наташей о Соне и о своей к ней несправедливости.
– Знаешь что, – сказала Наташа, – вот ты много читала Евангелие; там есть одно место прямо о Соне.
– Что? – с удивлением спросила графиня Марья.
– «Имущему дастся, а у неимущего отнимется», помнишь? Она – неимущий: за что? не знаю; в ней нет, может быть, эгоизма, – я не знаю, но у нее отнимется, и все отнялось. Мне ее ужасно жалко иногда; я ужасно желала прежде, чтобы Nicolas женился на ней; но я всегда как бы предчувствовала, что этого не будет. Она пустоцвет, знаешь, как на клубнике? Иногда мне ее жалко, а иногда я думаю, что она не чувствует этого, как чувствовали бы мы.
И несмотря на то, что графиня Марья толковала Наташе, что эти слова Евангелия надо понимать иначе, – глядя на Соню, она соглашалась с объяснением, данным Наташей. Действительно, казалось, что Соня не тяготится своим положением и совершенно примирилась с своим назначением пустоцвета. Она дорожила, казалось, не столько людьми, сколько всей семьей. Она, как кошка, прижилась не к людям, а к дому. Она ухаживала за старой графиней, ласкала и баловала детей, всегда была готова оказать те мелкие услуги, на которые она была способна; но все это принималось невольно с слишком слабою благодарностию…
Усадьба Лысых Гор была вновь отстроена, но уже не на ту ногу, на которой она была при покойном князе.
Постройки, начатые во времена нужды, были более чем просты. Огромный дом, на старом каменном фундаменте, был деревянный, оштукатуренный только снутри. Большой поместительный дом с некрашеным дощатым полом был меблирован самыми простыми жесткими диванами и креслами, столами и стульями из своих берез и работы своих столяров. Дом был поместителен, с комнатами для дворни и отделениями для приезжих. Родные Ростовых и Болконских иногда съезжались гостить в Лысые Горы семьями, на своих шестнадцати лошадях, с десятками слуг, и жили месяцами. Кроме того, четыре раза в год, в именины и рожденья хозяев, съезжалось до ста человек гостей на один два дня. Остальное время года шла ненарушимо правильная жизнь с обычными занятиями, чаями, завтраками, обедами, ужинами из домашней провизии.


Выл канун зимнего Николина дня, 5 е декабря 1820 года. В этот год Наташа с детьми и мужем с начала осени гостила у брата. Пьер был в Петербурге, куда он поехал по своим особенным делам, как он говорил, на три недели, и где он теперь проживал уже седьмую. Его ждали каждую минуту.
5 го декабря, кроме семейства Безуховых, у Ростовых гостил еще старый друг Николая, отставной генерал Василий Федорович Денисов.
6 го числа, в день торжества, в который съедутся гости, Николай знал, что ему придется снять бешмет, надеть сюртук и с узкими носками узкие сапоги и ехать в новую построенную им церковь, а потом принимать поздравления и предлагать закуски и говорить о дворянских выборах и урожае; но канун дня он еще считал себя вправе провести обычно. До обеда Николай поверил счеты бурмистра из рязанской деревни, по именью племянника жены, написал два письма по делам и прошелся на гумно, скотный и конный дворы. Приняв меры против ожидаемого на завтра общего пьянства по случаю престольного праздника, он пришел к обеду и, не успев с глазу на глаз переговорить с женою, сел за длинный стол в двадцать приборов, за который собрались все домашние. За столом были мать, жившая при ней старушка Белова, жена, трое детей, гувернантка, гувернер, племянник с своим гувернером, Соня, Денисов, Наташа, ее трое детей, их гувернантка и старичок Михаил Иваныч, архитектор князя, живший в Лысых Горах на покое.
Графиня Марья сидела на противоположном конце стола. Как только муж сел на свое место, по тому жесту, с которым он, сняв салфетку, быстро передвинул стоявшие перед ним стакан и рюмку, графиня Марья решила, что он не в духе, как это иногда с ним бывает, в особенности перед супом и когда он прямо с хозяйства придет к обеду. Графиня Марья знала очень хорошо это его настроение, и, когда она сама была в хорошем расположении, она спокойно ожидала, пока он поест супу, и тогда уже начинала говорить с ним и заставляла его признаваться, что он без причины был не в духе; но нынче она совершенно забыла это свое наблюдение; ей стало больно, что он без причины на нее сердится, и она почувствовала себя несчастной. Она спросила его, где он был. Он отвечал. Она еще спросила, все ли в порядке по хозяйству. Он неприятно поморщился от ее ненатурального тона и поспешно ответил.
«Так я не ошибалась, – подумала графиня Марья, – и за что он на меня сердится?» В тоне, которым он отвечал ей, графиня Марья слышала недоброжелательство к себе и желание прекратить разговор. Она чувствовала, что ее слова были неестественны; но она не могла удержаться, чтобы не сделать еще несколько вопросов.
Разговор за обедом благодаря Денисову скоро сделался общим и оживленным, и графиня Марья не говорила с мужем. Когда вышли из за стола и пришли благодарить старую графиню, графиня Марья поцеловала, подставляя свою руку, мужа и спросила, за что он на нее сердится.
– У тебя всегда странные мысли; и не думал сердиться, – сказал он.
Но слово всегда отвечало графине Марье: да, сержусь и не хочу сказать.
Николай жил с своей женой так хорошо, что даже Соня и старая графиня, желавшие из ревности несогласия между ними, не могли найти предлога для упрека; но и между ними бывали минуты враждебности. Иногда, именно после самых счастливых периодов, на них находило вдруг чувство отчужденности и враждебности; это чувство являлось чаще всего во времена беременности графини Марьи. Теперь она находилась в этом периоде.
– Ну, messieurs et mesdames, – сказал Николай громко и как бы весело (графине Марье казалось, что это нарочно, чтобы ее оскорбить), – я с шести часов на ногах. Завтра уж надо страдать, а нынче пойти отдохнуть. – И, не сказав больше ничего графине Марье, он ушел в маленькую диванную и лег на диван.
«Вот это всегда так, – думала графиня Марья. – Со всеми говорит, только не со мною. Вижу, вижу, что я ему противна. Особенно в этом положении». Она посмотрела на свой высокий живот и в зеркало на свое желто бледное, исхудавшее лицо с более, чем когда нибудь, большими глазами.
И все ей стало неприятно: и крик и хохот Денисова, и разговор Наташи, и в особенности тот взгляд, который на нее поспешно бросила Соня.
Соня всегда была первым предлогом, который избирала графиня Марья для своего раздражения.
Посидев с гостями и не понимая ничего из того, что они говорили, она потихоньку вышла и пошла в детскую.
Дети на стульях ехали в Москву и пригласили ее с собою. Она села, поиграла с ними, но мысль о муже и о беспричинной досаде его не переставая мучила ее. Она встала и пошла, с трудом ступая на цыпочки, в маленькую диванную.
«Может, он не спит; я объяснюсь с ним», – сказала она себе. Андрюша, старший мальчик, подражая ей, пошел за ней на цыпочках. Графиня Марья не заметила его.
– Chere Marie, il dort, je crois; il est si fatigue, [Мари, он спит, кажется; он устал.] – сказала (как казалось графине Марье везде ей встречавшаяся) Соня в большой диванной. – Андрюша не разбудил бы его.
Графиня Марья оглянулась, увидала за собой Андрюшу, почувствовала, что Соня права, и именно от этого вспыхнула и, видимо, с трудом удержалась от жесткого слова. Она ничего не сказала и, чтобы не послушаться ее, сделала знак рукой, чтобы Андрюша не шумел, а все таки шел за ней, и подошла к двери. Соня прошла в другую дверь. Из комнаты, в которой спал Николай, слышалось его ровное, знакомое жене до малейших оттенков дыхание. Она, слыша это дыхание, видела перед собой его гладкий красивый лоб, усы, все лицо, на которое она так часто подолгу глядела, когда он спал, в тишине ночи. Николай вдруг пошевелился и крякнул. И в то же мгновение Андрюша из за двери закричал:
– Папенька, маменька тут стоит.
Графиня Марья побледнела от испуга и стала делать знаки сыну. Он замолк, и с минуту продолжалось страшное для графини Марьи молчание. Она знала, как не любил Николай, чтобы его будили. Вдруг за дверью послышалось новое кряхтение, движение, и недовольный голос Николая сказал:
– Ни минуты не дадут покоя. Мари, ты? Зачем ты привела его сюда?
– Я подошла только посмотреть, я не видала… извини…
Николай прокашлялся и замолк. Графиня Марья отошла от двери и проводила сына в детскую. Через пять минут маленькая черноглазая трехлетняя Наташа, любимица отца, узнав от брата, что папенька спит в маленькой диванной, не замеченная матерью, побежала к отцу. Черноглазая девочка смело скрыпнула дверью, подошла энергическими шажками тупых ножек к дивану и, рассмотрев положение отца, спавшего к ней спиною, поднялась на цыпочки и поцеловала лежавшую под головой руку отца. Николай обернулся с умиленной улыбкой на лице.
– Наташа, Наташа! – слышался из двери испуганный шепот графини Марьи, – папенька спать хочет.
– Нет, мама, он не хочет спать, – с убедительностью отвечала маленькая Наташа, – он смеется.
Николай спустил ноги, поднялся и взял на руки дочь.
– Взойди, Маша, – сказал он жене. Графиня Марья вошла в комнату и села подле мужа.
– Я и не видала, как он за мной прибежал, – робко сказала она. – Я так…
Николай, держа одной рукой дочь, поглядел на жену и, заметив виноватое выражение ее лица, другой рукой обнял ее и поцеловал в волоса.
– Можно целовать мама ? – спросил он у Наташи.
Наташа застенчиво улыбнулась.
– Опять, – сказала она, с повелительным жестом указывая на то место, куда Николай поцеловал жену.
– Я не знаю, отчего ты думаешь, что я не в духе, – сказал Николай, отвечая на вопрос, который, он знал, был в душе его жены.
– Ты не можешь себе представить, как я бываю несчастна, одинока, когда ты такой. Мне все кажется…
– Мари, полно, глупости. Как тебе не совестно, – сказал он весело.
– Мне кажется, что ты не можешь любить меня, что я так дурна… и всегда… а теперь… в этом по…
– Ах, какая ты смешная! Не по хорошу мил, а по милу хорош. Это только Malvina и других любят за то, что они красивы; а жену разве я люблю? Я не люблю, а так, не знаю, как тебе сказать. Без тебя и когда вот так у нас какая то кошка пробежит, я как будто пропал и ничего не могу. Ну, что я люблю палец свой? Я не люблю, а попробуй, отрежь его…
– Нет, я не так, но я понимаю. Так ты на меня не сердишься?
– Ужасно сержусь, – сказал он, улыбаясь, и, встав и оправив волосы, стал ходить по комнате.
– Ты знаешь, Мари, о чем я думал? – начал он, теперь, когда примирение было сделано, тотчас же начиная думать вслух при жене. Он не спрашивал о том, готова ли она слушать его; ему все равно было. Мысль пришла ему, стало быть, и ей. И он рассказал ей свое намерении уговорить Пьера остаться с ними до весны.
Графиня Марья выслушала его, сделала замечания и начала в свою очередь думать вслух свои мысли. Ее мысли были о детях.
– Как женщина видна уже теперь, – сказала она по французски, указывая на Наташу. – Вы нас, женщин, упрекаете в нелогичности. Вот она – наша логика. Я говорю: папа хочет спать, а она говорит: нет, он смеется. И она права, – сказала графиня Марья, счастливо улыбаясь.
– Да, да! – И Николай, взяв на свою сильную руку дочь, высоко поднял ее, посадил на плечо, перехватив за ножки, и стал с ней ходить по комнате. У отца и у дочери были одинаково бессмысленно счастливые лица.
– А знаешь, ты, может быть, несправедлив. Ты слишком любишь эту, – шепотом по французски сказала графиня Марья.
– Да, но что ж делать?.. Я стараюсь не показать…
В это время в сенях и передней послышались звуки блока и шагов, похожих на звуки приезда.
– Кто то приехал.
– Я уверена, что Пьер. Я пойду узнаю, – сказала графиня Марья и вышла из комнаты.
В ее отсутствие Николай позволил себе галопом прокатить дочь вокруг комнаты. Запыхавшись, он быстро скинул смеющуюся девочку и прижал ее к груди. Его прыжки напомнили ему танцы, и он, глядя на детское круглое счастливое личико, думал о том, какою она будет, когда он начнет вывозить ее старичком и, как, бывало, покойник отец танцовывал с дочерью Данилу Купора, пройдется с нею мазурку.
– Он, он, Nicolas, – сказала через несколько минут графиня Марья, возвращаясь в комнату. – Теперь ожила наша Наташа. Надо было видеть ее восторг и как ему досталось сейчас же за то, что он просрочил. – Ну, пойдем скорее, пойдем! Расстаньтесь же наконец, – сказала она, улыбаясь, глядя на девочку, жавшуюся к отцу. Николай вышел, держа дочь за руку.
Графиня Марья осталась в диванной.
– Никогда, никогда не поверила бы, – прошептала она сама с собой, – что можно быть так счастливой. – Лицо ее просияло улыбкой; но в то же самое время она вздохнула, и тихая грусть выразилась в ее глубоком взгляде. Как будто, кроме того счастья, которое она испытывала, было другое, недостижимое в этой жизни счастье, о котором она невольно вспомнила в эту минуту.

Х
Наташа вышла замуж ранней весной 1813 года, и у ней в 1820 году было уже три дочери и один сын, которого она страстно желала и теперь сама кормила. Она пополнела и поширела, так что трудно было узнать в этой сильной матери прежнюю тонкую, подвижную Наташу. Черты лица ее определились и имели выражение спокойной мягкости и ясности. В ее лице не было, как прежде, этого непрестанно горевшего огня оживления, составлявшего ее прелесть. Теперь часто видно было одно ее лицо и тело, а души вовсе не было видно. Видна была одна сильная, красивая и плодовитая самка. Очень редко зажигался в ней теперь прежний огонь. Это бывало только тогда, когда, как теперь, возвращался муж, когда выздоравливал ребенок или когда она с графиней Марьей вспоминала о князе Андрее (с мужем она, предполагая, что он ревнует ее к памяти князя Андрея, никогда не говорила о нем), и очень редко, когда что нибудь случайно вовлекало ее в пение, которое она совершенно оставила после замужества. И в те редкие минуты, когда прежний огонь зажигался в ее развившемся красивом теле, она бывала еще более привлекательна, чем прежде.
Со времени своего замужества Наташа жила с мужем в Москве, в Петербурге, и в подмосковной деревне, и у матери, то есть у Николая. В обществе молодую графиню Безухову видели мало, и те, которые видели, остались ею недовольны. Она не была ни мила, ни любезна. Наташа не то что любила уединение (она не знала, любила ли она или нет; ей даже казалось, что нет), но она, нося, рожая, кормя детей и принимая участие в каждой минуте жизни мужа, не могла удовлетворить этим потребностям иначе, как отказавшись от света. Все, знавшие Наташу до замужества, удивлялись происшедшей в ней перемене, как чему то необыкновенному. Одна старая графиня, материнским чутьем понявшая, что все порывы Наташи имели началом только потребность иметь семью, иметь мужа, как она, не столько шутя, сколько взаправду, кричала в Отрадном, мать удивлялась удивлению людей, не понимавших Наташи, и повторяла, что она всегда знала, что Наташа будет примерной женой и матерью.
– Она только до крайности доводит свою любовь к мужу и детям, – говорила графиня, – так что это даже глупо.
Наташа не следовала тому золотому правилу, проповедоваемому умными людьми, в особенности французами, и состоящему в том, что девушка, выходя замуж, не должна опускаться, не должна бросать свои таланты, должна еще более, чем в девушках, заниматься своей внешностью, должна прельщать мужа так же, как она прежде прельщала не мужа. Наташа, напротив, бросила сразу все свои очарованья, из которых у ней было одно необычайно сильное – пение. Она оттого и бросила его, что это было сильное очарованье. Она, то что называют, опустилась. Наташа не заботилась ни о своих манерах, ни о деликатности речей, ни о том, чтобы показываться мужу в самых выгодных позах, ни о своем туалете, ни о том, чтобы не стеснять мужа своей требовательностью. Она делала все противное этим правилам. Она чувствовала, что те очарования, которые инстинкт ее научал употреблять прежде, теперь только были бы смешны в глазах ее мужа, которому она с первой минуты отдалась вся – то есть всей душой, не оставив ни одного уголка не открытым для него. Она чувствовала, что связь ее с мужем держалась не теми поэтическими чувствами, которые привлекли его к ней, а держалась чем то другим, неопределенным, но твердым, как связь ее собственной души с ее телом.
Взбивать локоны, надевать роброны и петь романсы, для того чтобы привлечь к себе своего мужа, показалось бы ей так же странным, как украшать себя для того, чтобы быть самой собою довольной. Украшать же себя для того, чтобы нравиться другим, – может быть, теперь это и было бы приятно ей, – она не знала, – но было совершенно некогда. Главная же причина, по которой она не занималась ни пением, ни туалетом, ни обдумыванием своих слов, состояла в том, что ей было совершенно некогда заниматься этим.
Известно, что человек имеет способность погрузиться весь в один предмет, какой бы он ни казался ничтожный. И известно, что нет такого ничтожного предмета, который бы при сосредоточенном внимании, обращенном на него, не разросся до бесконечности.
Предмет, в который погрузилась вполне Наташа, – была семья, то есть муж, которого надо было держать так, чтобы он нераздельно принадлежал ей, дому, – и дети, которых надо было носить, рожать, кормить, воспитывать.
И чем больше она вникала, не умом, а всей душой, всем существом своим, в занимавший ее предмет, тем более предмет этот разрастался под ее вниманием, и тем слабее и ничтожнее казались ей ее силы, так что она их все сосредоточивала на одно и то же, и все таки не успевала сделать всего того, что ей казалось нужно.
Толки и рассуждения о правах женщин, об отношениях супругов, о свободе и правах их, хотя и не назывались еще, как теперь, вопросами, были тогда точно такие же, как и теперь; но эти вопросы не только не интересовали Наташу, но она решительно не понимала их.
Вопросы эти и тогда, как и теперь, существовали только для тех людей, которые в браке видят одно удовольствие, получаемое супругами друг от друга, то есть одно начало брака, а не все его значение, состоящее в семье.
Рассуждения эти и теперешние вопросы, подобные вопросам о том, каким образом получить как можно более удовольствия от обеда, тогда, как и теперь, не существуют для людей, для которых цель обеда есть питание и цель супружества – семья.
Если цель обеда – питание тела, то тот, кто съест вдруг два обеда, достигнет, может быть, большего удовольствия, но не достигнет цели, ибо оба обеда не переварятся желудком.
Если цель брака есть семья, то тот, кто захочет иметь много жен и мужей, может быть, получит много удовольствия, но ни в каком случае не будет иметь семьи.
Весь вопрос, ежели цель обеда есть питание, а цель брака – семья, разрешается только тем, чтобы не есть больше того, что может переварить желудок, и не иметь больше жен и мужей, чем столько, сколько нужно для семьи, то есть одной и одного. Наташе нужен был муж. Муж был дан ей. И муж дал ей семью. И в другом, лучшем муже она не только не видела надобности, но, так как все силы душевные ее были устремлены на то, чтобы служить этому мужу и семье, она и не могла себе представить и не видела никакого интереса в представлении о том, что бы было, если б было другое.
Наташа не любила общества вообще, но она тем более дорожила обществом родных – графини Марьи, брата, матери и Сони. Она дорожила обществом тех людей, к которым она, растрепанная, в халате, могла выйти большими шагами из детской с радостным лицом и показать пеленку с желтым вместо зеленого пятна, и выслушать утешения о том, что теперь ребенку гораздо лучше.
Наташа до такой степени опустилась, что ее костюмы, ее прическа, ее невпопад сказанные слова, ее ревность – она ревновала к Соне, к гувернантке, ко всякой красивой и некрасивой женщине – были обычным предметом шуток всех ее близких. Общее мнение было то, что Пьер был под башмаком своей жены, и действительно это было так. С самых первых дней их супружества Наташа заявила свои требования. Пьер удивился очень этому совершенно новому для него воззрению жены, состоящему в том, что каждая минута его жизни принадлежит ей и семье; Пьер удивился требованиям своей жены, но был польщен ими и подчинился им.
Подвластность Пьера заключалась в том, что он не смел не только ухаживать, но не смел с улыбкой говорить с другой женщиной, не смел ездить в клубы, на обеды так, для того чтобы провести время, не смел расходовать денег для прихоти, не смел уезжать на долгие сроки, исключая как по делам, в число которых жена включала и его занятия науками, в которых она ничего не понимала, но которым она приписывала большую важность. Взамен этого Пьер имел полное право у себя в доме располагать не только самим собой, как он хотел, но и всей семьею. Наташа у себя в доме ставила себя на ногу рабы мужа; и весь дом ходил на цыпочках, когда Пьер занимался – читал или писал в своем кабинете. Стоило Пьеру показать какое нибудь пристрастие, чтобы то, что он любил, постоянно исполнялось. Стоило ему выразить желание, чтобы Наташа вскакивала и бежала исполнять его.
Весь дом руководился только мнимыми повелениями мужа, то есть желаниями Пьера, которые Наташа старалась угадывать. Образ, место жизни, знакомства, связи, занятия Наташи, воспитание детей – не только все делалось по выраженной воле Пьера, но Наташа стремилась угадать то, что могло вытекать из высказанных в разговорах мыслей Пьера. И она верно угадывала то, в чем состояла сущность желаний Пьера, и, раз угадав ее, она уже твердо держалась раз избранного. Когда Пьер сам уже хотел изменить своему желанию, она боролась против него его же оружием.
Так, в тяжелое время, навсегда памятное Пьеру, Наташе, после родов первого слабого ребенка, когда им пришлось переменить трех кормилиц и Наташа заболела от отчаяния, Пьер однажды сообщил ей мысли Руссо, с которыми он был совершенно согласен, о неестественности и вреде кормилиц. С следующим ребенком, несмотря на противудействие матери, докторов и самого мужа, восстававших против ее кормления, как против вещи тогда неслыханной и вредной, она настояла на своем и с тех пор всех детей кормила сама.
Весьма часто, в минуты раздражения, случалось, что муж с женой спорили подолгу, потом после спора Пьер, к радости и удивлению своему, находил не только в словах, но и в действиях жены свою ту самую мысль, против которой она спорила. И не только он находил ту же мысль, но он находил ее очищенною от всего того, что было лишнего, вызванного увлечением и спором, в выражении мысли Пьера.
После семи лет супружества Пьер чувствовал радостное, твердое сознание того, что он не дурной человек, и чувствовал он это потому, что он видел себя отраженным в своей жене. В себе он чувствовал все хорошее и дурное смешанным и затемнявшим одно другое. Но на жене его отражалось только то, что было истинно хорошо: все не совсем хорошее было откинуто. И отражение это произошло не путем логической мысли, а другим – таинственным, непосредственным отражением.


Два месяца тому назад Пьер, уже гостя у Ростовых, получил письмо от князя Федора, призывавшего его в Петербург для обсуждения важных вопросов, занимавших в Петербурге членов одного общества, которого Пьер был одним из главных основателей.
Прочтя это письмо, Наташа, как она читала все письма мужа, несмотря на всю тяжесть для нее отсутствия мужа, сама предложила ему ехать в Петербург. Всему, что было умственным, отвлеченным делом мужа, она приписывала, не понимая его, огромную важность и постоянно находилась в страхе быть помехой в этой деятельности ее мужа. На робкий, вопросительный взгляд Пьера после прочтения письма она отвечала просьбой, чтобы он ехал, но только определил бы ей верно время возвращения. И отпуск был дан на четыре недели.
С того времени, как вышел срок отпуска Пьера, две недели тому назад, Наташа находилась в неперестававшем состоянии страха, грусти и раздражения.
Денисов, отставной, недовольный настоящим положением дел генерал, приехавший в эти последние две недели, с удивлением и грустью, как на непохожий портрет когда то любимого человека, смотрел на Наташу. Унылый, скучающий взгляд, невпопад ответы и разговоры о детской, было все, что он видел и слышал от прежней волшебницы.
Наташа была все это время грустна и раздражена, в особенности тогда, когда, утешая ее, мать, брат или графиня Марья старались извинить Пьера и придумать причины его замедления.
– Все глупости, все пустяки, – говорила Наташа, – все его размышления, которые ни к чему не ведут, и все эти дурацкие общества, – говорила она о тех самых делах, в великую важность которых она твердо верила. И она уходила в детскую кормить своего единственного мальчика Петю.
Никто ничего не мог ей сказать столько успокоивающего, разумного, сколько это маленькое трехмесячное существо, когда оно лежало у ее груди и она чувствовала его движение рта и сопенье носиком. Существо это говорило: «Ты сердишься, ты ревнуешь, ты хотела бы ему отмстить, ты боишься, а я вот он. А я вот он…» И отвечать нечего было. Это было больше, чем правда.
Наташа в эти две недели беспокойства так часто прибегала к ребенку за успокоением, так возилась над ним, что она перекормила его и он заболел. Она ужасалась его болезни, а вместе с тем этого то ей и нужно было. Ухаживая за ним, она легче переносила беспокойство о муже.
Она кормила, когда зашумел у подъезда возок Пьера, и няня, знавшая, чем обрадовать барыню, неслышно, но быстро, с сияющим лицом, вошла в дверь.
– Приехал? – быстрым шепотом спросила Наташа, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить засыпавшего ребенка.
– Приехали, матушка, – прошептала няня.
Кровь бросилась в лицо Наташи, и ноги невольно сделали движение; но вскочить и бежать было нельзя. Ребенок опять открыл глазки, взглянул. «Ты тут», – как будто сказал он и опять лениво зачмокал губами.
Потихоньку отняв грудь, Наташа покачала его, передала няне и пошла быстрыми шагами в дверь. Но у двери она остановилась, как бы почувствовав упрек совести за то, что, обрадовавшись, слишком скоро оставила ребенка, и оглянулась. Няня, подняв локти, переносила ребенка за перильца кроватки.
– Да уж идите, идите, матушка, будьте покойны, идите, – улыбаясь, прошептала няня, с фамильярностью, устанавливающейся между няней и барыней.
И Наташа легкими шагами побежала в переднюю. Денисов, с трубкой, вышедший в залу из кабинета, тут в первый раз узнал Наташу. Яркий, блестящий, радостный свет лился потоками из ее преобразившегося лица.
– Приехал! – проговорила она ему на бегу, и Денисов почувствовал, что он был в восторге от того, что приехал Пьер, которого он очень мало любил. Вбежав в переднюю, Наташа увидала высокую фигуру в шубе, разматывающую шарф.
«Он! он! Правда! Вот он! – проговорила она сама с собой и, налетев на него, обняла, прижала к себе, головой к груди, и потом, отстранив, взглянула на заиндевевшее, румяное и счастливое лицо Пьера. – Да, это он; счастливый, довольный…»
И вдруг она вспомнила все те муки ожидания, которые она перечувствовала в последние две недели: сияющая на ее лице радость скрылась; она нахмурилась, и поток упреков и злых слов излился на Пьера.
– Да, тебе хорошо! Ты очень рад, ты веселился… А каково мне? Хоть бы ты детей пожалел. Я кормлю, у меня молоко испортилось. Петя был при смерти. А тебе очень весело. Да, тебе весело.
Пьер знал, что он не виноват, потому что ему нельзя было приехать раньше; знал, что этот взрыв с ее стороны неприличен, и знал, что через две минуты это пройдет; он знал, главное, что ему самому было весело и радостно. Он бы хотел улыбнуться, но и не посмел подумать об этом. Он сделал жалкое, испуганное лицо и согнулся.
– Я не мог, ей богу! Но что Петя?
– Теперь ничего, пойдем. Как тебе не совестно! Кабы ты мог видеть, какая я без тебя, как я мучилась…
– Ты здорова?
– Пойдем, пойдем, – говорила она, не выпуская его руки. И они пошли в свои комнаты.
Когда Николай с женою пришли отыскивать Пьера, он был в детской и держал на своей огромной правой ладони проснувшегося грудного сына и тетёшкал его. На широком лице его с раскрытым беззубым ртом остановилась веселая улыбка. Буря уже давно вылилась, и яркое, радостное солнце сияло на лице Наташи, умиленно смотревшей на мужа и сына.
– И хорошо всё переговорили с князем Федором? – говорила Наташа.
– Да, отлично.
– Видишь, держит (голову, разумела Наташа). Ну, как он меня напугал!
– А княгиню видел? правда, что она влюблена в этого?..
– Да, можешь себе представить…
В это время вошли Николай с графиней Марьей. Пьер, не спуская с рук сына, нагнувшись, поцеловался с ними и отвечал на расспросы. Но, очевидно, несмотря на многое интересное, что нужно было переговорить, ребенок в колпачке, с качающейся головой, поглощал все внимание Пьера.
– Как мил! – сказала графиня Марья, глядя на ребенка и играя с ним. – Вот этого я не понимаю, Nicolas, – обратилась она к мужу, – как ты не понимаешь прелесть этих чудо прелестей.
– Не понимаю, не могу, – сказал Николай, холодным взглядом глядя на ребенка. – Кусок мяса. Пойдем, Пьер.
– Ведь главное, он такой нежный отец, – сказала графиня Марья, оправдывая своего мужа, – но только, когда уже год или этак…
– Нет, Пьер отлично их нянчит, – сказала Наташа, – он говорит, что у него рука как раз сделана по задку ребенка. Посмотрите.
– Ну, только не для этого, – вдруг, смеясь, сказал Пьер, перехватывая ребенка и передавая его няне.


Как в каждой настоящей семье, в лысогорском доме жило вместе несколько совершенно различных миров, которые, каждый удерживая свою особенность и делая уступки один другому, сливались в одно гармоническое целое. Каждое событие, случавшееся в доме, было одинаково – радостно или печально – важно для всех этих миров; но каждый мир имел совершенно свои, независимые от других, причины радоваться или печалиться какому либо событию.
Так приезд Пьера было радостное, важное событие, и таким оно отразилось на всех.
Слуги, вернейшие судьи господ, потому что они судят не по разговорам и выраженным чувствам, а по действиям и образу жизни, – были рады приезду Пьера, потому что при нем, они знали, граф перестанет ходить ежедневно по хозяйству и будет веселее и добрее, и еще потому, что всем будут богатые подарки к празднику.
Дети и гувернантки радовались приезду Безухова, потому что никто так не вовлекал их в общую жизнь, как Пьер. Он один умел на клавикордах играть тот экосез (единственная его пьеса), под который можно танцевать, как он говорил, всевозможные танцы, и он привез, наверное, всем подарки.
Николенька, который был теперь пятнадцатилетний худой, с вьющимися русыми волосами и прекрасными глазами, болезненный, умный мальчик, радовался потому, что дядя Пьер, как он называл его, был предметом его восхищения и страстной любви. Никто не внушал Николеньке особенной любви к Пьеру, и он только изредка видал его. Воспитательница его, графиня Марья, все силы употребляла, чтобы заставить Николеньку любить ее мужа так же, как она его любила, и Николенька любил дядю; но любил с чуть заметным оттенком презрения. Пьера же он обожал. Он не хотел быть ни гусаром, ни георгиевским кавалером, как дядя Николай, он хотел быть ученым, умным и добрым, как Пьер. В присутствии Пьера на его лице было всегда радостное сияние, и он краснел и задыхался, когда Пьер обращался к нему. Он не проранивал ни одного слова из того, что говорил Пьер, и потом с Десалем и сам с собою вспоминал и соображал значение каждого слова Пьера. Прошедшая жизнь Пьера, его несчастия до 12 го года (о которых он из слышанных слов составил себе смутное поэтическое представление), его приключения в Москве, плен, Платон Каратаев (о котором он слыхал от Пьера), его любовь к Наташе (которую тоже особенною любовью любил мальчик) и, главное, его дружба к отцу, которого не помнил Николенька, – все это делало для него из Пьера героя и святыню.
Из прорывавшихся речей об его отце и Наташе, из того волнения, с которым говорил Пьер о покойном, из той осторожной, благоговейной нежности, с которой Наташа говорила о нем же, мальчик, только что начинавший догадываться о любви, составил себе понятие о том, что отец его любил Наташу и завещал ее, умирая, своему другу. Отец же этот, которого не помнил мальчик, представлялся ему божеством, которого нельзя было себе вообразить и о котором он иначе не думал, как с замиранием сердца и слезами грусти и восторга. И мальчик был счастлив вследствие приезда Пьера.
Гости были рады Пьеру, как человеку, всегда оживлявшему и сплочавшему всякое общество.
Взрослые домашние, не говоря о жене, были рады другу, при котором жилось легче и спокойнее.
Старушки были рады и подаркам, которые он привезет, и, главное, тому, что опять оживет Наташа.
Пьер чувствовал эти различные на себя воззрения различных миров и спешил каждому дать ожидаемое.
Пьер, самый рассеянный, забывчивый человек, теперь, по списку, составленному женой, купил все, не забыв ни комиссий матери и брата, ни подарков на платье Беловой, ни игрушек племянникам. Ему странно показалось в первое время своей женитьбы это требование жены – исполнить и не забыть всего того, что он взялся купить, и поразило серьезное огорчение ее, когда он в первую свою поездку все перезабыл. Но впоследствии он привык к этому. Зная, что Наташа для себя ничего не поручала, а для других поручала только тогда, когда он сам вызывался, он теперь находил неожиданное для самого себя детское удовольствие в этих покупках подарков для всего дома и ничего никогда не забывал. Ежели он заслуживал упреки от Наташи, то только за то, что покупал лишнее и слишком дорого. Ко всем своим недостаткам, по мнению большинства: неряшливости, опущенности, или качествам, по мнению Пьера, Наташа присоединяла еще и скупость.
С того самого времени, как Пьер стал жить большим домом, семьей, требующей больших расходов, он, к удивлению своему, заметил, что он проживал вдвое меньше, чем прежде, и что его расстроенные последнее время, в особенности долгами первой жены, дела стали поправляться.
Жить было дешевле потому, что жизнь была связана: той самой дорогой роскоши, состоящей в таком роде жизни, что всякую минуту можно изменить его, Пьер не имел уже, да и не желал иметь более. Он чувствовал, что образ жизни его определен теперь раз навсегда, до смерти, что изменить его не в его власти, и потому этот образ жизни был дешев.
Пьер с веселым, улыбающимся лицом разбирал свои покупки.
– Каково! – говорил он, развертывая, как лавочник, кусок ситца. Наташа, держа на коленях старшую дочь и быстро переводя сияющие глаза с мужа на то, что он показывал, сидела против него.
– Это для Беловой? Отлично. – Она пощупала добро ту.
– Это по рублю, верно?
Пьер сказал цену.
– Дорого, – сказала Наташа. – Ну, как дети рады будут и maman. Только напрасно ты мне это купил, – прибавила она, не в силах удержать улыбку, любуясь на золотой с жемчугами гребень, которые тогда только стали входить в моду.
– Меня Адель сбила: купить да купить, – сказал Пьер.
– Когда же я надену? – Наташа вложила его в косу. – Это Машеньку вывозить; может, тогда опять будут носить. Ну, пойдем.
И, забрав подарки, они пошли сначала в детскую, потом к графине.
Графиня, по обычаю, сидела с Беловой за гранпасьянсом, когда Пьер и Наташа с свертками под мышками вошли в гостиную.
Графине было уже за шестьдесят лет. Она была совсем седа и носила чепчик, обхватывавший все лицо рюшем. Лицо ее было сморщено, верхняя губа ушла, и глаза были тусклы.
После так быстро последовавших одна за другой смертей сына и мужа она чувствовала себя нечаянно забытым на этом свете существом, не имеющим никакой цели и смысла. Она ела, пила, спала, бодрствовала, но она не жила. Жизнь не давала ей никаких впечатлений. Ей ничего не нужно было от жизни, кроме спокойствия, и спокойствие это она могла найти только в смерти. Но пока смерть еще не приходила, ей надо было жить, то есть употреблять свое время, свои силы жизни. В ней в высшей степени было заметно то, что заметно в очень маленьких детях и очень старых людях. В ее жизни не видно было никакой внешней цели, а очевидна была только потребность упражнять свои различные склонности и способности. Ей надо было покушать, поспать, подумать, поговорить, поплакать, поработать, посердиться и т. д. только потому, что у ней был желудок, был мозг, были мускулы, нервы и печень. Все это она делала, не вызываемая чем нибудь внешним, не так, как делают это люди во всей силе жизни, когда из за цели, к которой они стремятся, не заметна другая цель – приложения своих сил. Она говорила только потому, что ей физически надо было поработать легкими и языком. Она плакала, как ребенок, потому что ей надо было просморкаться и т. д. То, что для людей в полной силе представляется целью, для нее был, очевидно, предлог.
Так поутру, в особенности ежели накануне она покушала чего нибудь жирного, у ней являлась потребность посердиться, и тогда она выбирала ближайший предлог – глухоту Беловой.
Она с другого конца комнаты начинала говорить ей что нибудь тихо.
– Нынче, кажется, теплее, моя милая, – говорила она шепотом. И когда Белова отвечала: «Как же, приехали», она сердито ворчала: – Боже мой, как глуха и глупа!
Другой предлог был нюхательный табак, который ей казался то сух, то сыр, то дурно растерт. После этих раздражений желчь разливалась у нее в лице, и горничные ее знали по верным признакам, когда будет опять глуха Белова, и опять табак сделается сыр, и когда будет желтое лицо. Так, как ей нужно было поработать желчью, так ей нужно было иногда поработать остававшимися способностями мыслить, и для этого предлогом был пасьянс. Когда нужно было поплакать, тогда предметом был покойный граф. Когда нужно было тревожиться, предлогом был Николай и его здоровье; когда нужно было язвительно поговорить, тогда предлогом была графиня Марья. Когда нужно было дать упражнение органу голоса, – это бывало большей частью в седьмом часу, после пищеварительного отдыха в темной комнате, – тогда предлогом были рассказы все одних и тех же историй и все одним и тем же слушателям.
Это состояние старушки понималось всеми домашними, хотя никто никогда не говорил об этом и всеми употреблялись всевозможные усилия для удовлетворения этих ее потребностей. Только в редком взгляде и грустной полуулыбке, обращенной друг к другу между Николаем, Пьером, Наташей и Марьей, бывало выражаемо это взаимное понимание ее положения.
Но взгляды эти, кроме того, говорили еще другое; они говорили о том, что она сделала уже свое дело в жизни, о том, что она не вся в том, что теперь видно в ней, о том, что и все мы будем такие же и что радостно покоряться ей, сдерживать себя для этого когда то дорогого, когда то такого же полного, как и мы, жизни, теперь жалкого существа. Memento mori [Помни о смерти (лат.) ] – говорили эти взгляды.
Только совсем дурные и глупые люди да маленькие дети из всех домашних не понимали этого и чуждались ее.


Когда Пьер с женою пришли в гостиную, графиня находилась в привычном состоянии потребности занять себя умственной работой гранпасьянса и потому, несмотря на то, что она по привычке сказала слова, всегда говоримые ею при возвращении Пьера или сына: «Пора, пора, мои милый; заждались. Ну, слава богу». И при передаче ей подарков – сказала другие привычные слова: «Не дорог подарок, дружок, – спасибо, что меня, старуху, даришь…» – видимо было, что приход Пьера был ей неприятен в эту минуту, потому что отвлекал ее от недоложенного гранпасьянса. Она окончила пасьянс и тогда только принялась за подарки. Подарки состояли из прекрасной работы футляра для карт, севрской ярко синей чашки с крышкой и с изображениями пастушек и из золотой табакерки с портретом покойного графа, который Пьер заказывал в Петербурге миниатюристу. (Графиня давно желала этого.) Ей не хотелось теперь плакать, и потому она равнодушно посмотрела на портрет и занялась больше футляром.
– Благодарствуй, мой друг, ты утешил меня, – сказала она, как всегда говорила. – Но лучше всего, что сам себя привез. А то это ни на что не похоже; хоть бы ты побранил свою жену. Что это? Как сумасшедшая без тебя. Ничего не видит, не помнит, – говорила она привычные слова. – Посмотри, Анна Тимофеевна, – прибавила она, – какой сынок футляр нам привез.