Антисемитизм в древнем мире (книга)

Антисемитизм в древнем мире. Попытки объяснения его в науке и его причины Др. названия: Антисемитизм в древнем мире
Обложка первого издания 1922 года
Автор:	Лурье С. Я.
Жанр:	научная книга
Язык оригинала:	русский
Оригинал издан:	1922
Издатель:	Гешарим
Выпуск:	2009
Страниц:	400
Носитель:	книга
ISBN:	978-5-93273-293-8
[jhist.org/shoa/anti-02.htm Электронная версия]

О негативном отношении к евреям в древности см. Античный антисемитизм.

«Антисемитизм в древнем мире. Попытки объяснения его в науке и его причины» — книга российского антиковеда Соломона Лурье, в которой автор анализирует причины недоброжелательного отношения к евреям в древности.

Книга была впервые издана в 1922 году в Петрограде и с тех пор трижды переиздавалась на русском языке в Германии, Израиле и России. Несмотря на то, что ещё в 1923 году автор существенно переработал рукопись, новое издание с учётом этих изменений вышло лишь в 2009 году в Москве. Рукопись была рекомендована к печати Учёным Советом Санкт-Петербургского института истории РАН. Книга получила известность в среде русскоязычных специалистов.

Содержание

Во 2-е исправленное авторское издание кроме самой книги включены предисловие, библиография и комментарии Ирины Левинской, а также ряд приложений. В приложениях к книге имеются переписка автора со своим отцом об античном антисемитизме, рецензия Ильи Бикермана, возражения Лурье на эту рецензию и ответ Бикермана, а также рецензии Владимира Бенешевича и Петра Преображенского.

Сама работа Лурье состоит из двух частей. Название первой части совпадает с названием книги, а вторая называется «Причины античного антисемитизма».

История

Впервые книга вышла в 1922 году в Петрограде в издательстве «Былое». На следующий год её перепечатало издательство З. И. Гржебина в Берлине. По словам Лурье, она вышла вообще без ведома автора. В этом издании без согласования с автором были сделаны существенные изменения. В частности был убран подзаголовок книги, эпиграфы, посвящение, аннотированное оглавление и ответ Бикерману. В 1976 году этот же вариант вышел в издательстве «Сова» в Тель-Авиве. Предисловие к этому изданию написали ученики Лурье Иосиф Амусин, Марк Ботвинник и Лия Глускина, оно было перепечатано из «Вестника древней истории» за 1965 год.

В 1994 году книга вышла в издательстве «Гешарим» в качестве приложения к третьему выпуску «Библиотеки Флавианы». В неё были добавлены тексты Филона Александрийского и Иосифа Флавия. В этом издании была частично восстановлена первая версия, но без эпиграфов и оглавления, а также постраничные ссылки были заменены на конечные.

Существуют также ошибочные утверждения о переводе книги на немецкий язык (С. Е. Резник, «Мифология ненависти», М., 2006) и на иврит (Э. Д. Фролов, «Русская наука об античности», СПб, 1999). Сам Лурье указывал, что книга на иностранные языки не переводилась. И в Германии, и в Израиле она издавалась на русском языке и вне русскоязычной аудитории практически неизвестна.

Наконец, пятая публикация 2009 года была основана на уникальном экземпляре книги с авторской правкой Лурье, который хранится в Санкт-Петербургском институте истории РАН. 24 апреля 2010 года состоялась презентация нового издания книги в «Еврейском общинном центре Санкт-Петербурга», книгу представил кандидат исторических наук Дмитрий Браткин.

Основные тезисы

Соломон Лурье принадлежит к направлению субстанционалистов, полагающих, что антисемитизм является следствием неких свойств, присущих еврейскому народу. Как пишет автор, «очевидно следует искать причину антисемитизма в самих евреях», поскольку, по мнению Лурье, он появлялся всегда и везде, где за пределами Палестины селились евреи. Таким образом, антисемитизм жёстко связывался с появлением еврейской диаспоры.

Первая часть книги посвящена критике существующих мнений о причине таких настроений. Наиболее сильной стороной этой части, по мнению Ирины Левинской, является критика экономического объяснения антисемитизма, ранее разработанного Вернером Зомбартом. Это объяснение на сегодняшний день специалистами полностью отброшено, хотя продолжает циркулировать в антисемитской публицистике.

Объяснение древнему антисемитизму Лурье видит в том, что своеобразное положение Палестины в качестве поля битвы между соседними государствами

…дало возможность развиться у евреев сильному национальному чувству, не связанному не только с политическим могуществом, но и с политической независимостью — явление единичное и не имеющее аналогий в древнем мире.

Евреи, в отличие от других народов, сохранили своё национальное самосознание и свои национальные обычаи. Евреи полагали себя национально-государственным целым без собственного государства с религиозным центром в Палестине. При этом ассимиляция подвергалась жёсткому общественному неодобрению.

Такая позиция и вызывала у народов, среди которых жили евреи, ненависть к ним. Даже занимая высокое общественное положение, евреи продолжали подчёркивать свою «особость» и нежелание принимать местные культурные ценности и обычаи.

Как отмечает Ирина Левинская, Лурье полагает антисемитизм исторической константой, а духовный облик евреев — неизменным.

Отзывы и критика

Книга Лурье вызвала серьёзную полемику в среде русскоязычных исследователей. Ряд современников Лурье подвергли книгу жёсткой критике.

В 1926 году в лейпцигском научном еженедельнике появилась резко отрицательная рецензия Ильи Бикермана. Он утверждал, что как греческие города, так и Римская империя рассматривали каждого отдельного еврея как члена единой нации. Следовательно, по мнению Бикермана, тезис, что антисемитизм вызван особостью евреев, полагавших себя уникальным государством без территории, лишён оснований. В дальнейшем рецензия Бикермана получила поддержку ряда других исследователей. Высокая репутация Бикермана привела к потере интереса к книге со стороны западных читателей.

Владимир Бенешевич отмечает противоречивость объяснений автора, а Пётр Преображенский обвиняет Лурье в плохом владении историческими методами исследований. При этом Бенешевич отмечает «единство, гибкость, свободу и богатство мысли, умение выбрать важное», увлекательность и поучительность работы Лурье. Преображенский, критикуя «слабую теорию» Лурье, хвалит его за богатый фактический материал. Оба рецензента при этом указывают на некоторые научные работы, которые явно относятся к теме и не использованы автором при подготовке книги.

Специалисты продолжают обсуждать книгу и в конце XX—начале XXI веков. Среди положительных отзывов Ирина Левинская отмечает книгу Монуса Соминского. Виктор Чериковер, называя подход Лурье политическим, писал, что эта теория способна решить отдельные проблемы роста антисемитизма в тех или иных местах, но не может объяснить его происхождение во всей полноте. Доктор философских наук Соломон Крапивенский полагает работу Лурье образцом научной добросовестности и поддерживает основной тезис о том, что древний антисемитизм связан с выработкой в еврействе особых черт, в частности «тесной сплочённости и взаимопомощи в жизненной борьбе, превращающих еврейство по сути дела в национальное образование без территории».

Александр Грушевой считает достоинством книги хорошую проработку источников, а недостатком — произвольные и сильно политизированные концепции. Так, основной вывод Лурье о «национально-государственном организме» без государства как уникальной особенности еврейского народа ставшей причиной антисемитизма, Грушевой называет «характерным примером интересной научной идеи, осмысленной более чем спорным образом».

Постмодернистский провоцирующий стиль книги, по мнению Левинской, противоречит высказанной автором позиции приверженности объективному историческому исследованию. Она считает, что Лурье «принципиально не хотел замечать различия между антиеврейскими настроениями в древности, христианским антииудаизмом и расистским антисемитизмом», что привело к целому ряду искажений.

Поскольку исходный тезис субстанционалистов о том, что причина антисемитизма связана с самими евреями, оказался востребованным антисемитской пропагандой, то книга Лурье была включена частично в ряд антиеврейских изданий, на неё регулярно ссылаются авторы антисемитских сочинений. Существуют также неподтверждённые слухи о том, что книга была знакома идеологам Третьего рейха.

Литература

• Лурье С. Я. Антисемитизм в древнем мире. Попытки объяснения его в науке и его причины / И. А. Левинская. — 2. — Москва-Иерусалим: Мосты культуры/Гешарим, 2009. — 400 с. — ISBN 978-5-93273-293-8.
• Левинская И. А. Предисловие // Антисемитизм в древнем мире. Попытки объяснения его в науке и его причины / И. А. Левинская. — Москва-Иерусалим: Мосты культуры/Гешарим, 2009. — ISBN 978-5-93273-293-8.

Ссылки

• [jhist.org/shoa/anti-02.htm Текст книги Лурье]

Отрывок, характеризующий Антисемитизм в древнем мире (книга)

Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.