Антология поэзии битников
Поделись знанием:
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.
Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:
– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.
В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.
– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»
Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление – очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.
Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.
То вдруг ему становилось стыдно чего то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой то Парис, обладающий Еленой. «Но, верно, это всегда так бывает и так надо, – утешал он себя. – И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой то голос, чей то знакомый голос, слышится и говорит ему что то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. – Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, – повторяет третий раз князь Василий. – Как ты рассеян, мой милый.
Князь Василий улыбается, и Пьер видит, что все, все улыбаются на него и на Элен. «Ну, что ж, коли вы все знаете», говорил сам себе Пьер. «Ну, что ж? это правда», и он сам улыбался своей кроткой, детской улыбкой, и Элен улыбается.
– Когда же ты получил? Из Ольмюца? – повторяет князь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.
«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.
– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.
От ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен. Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал, выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену, когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, – подумал он. – Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».
– Кажется, что я могу вас поздравить, – прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. – Ежели бы не мигрень, я бы осталась.
Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть к счастью своей дочери.
Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.
Кое кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.
– Ну, что, Леля? – обратился он тотчас же к дочери с тем небрежным тоном привычной нежности, который усвоивается родителями, с детства ласкающими своих детей, но который князем Василием был только угадан посредством подражания другим родителям.
И он опять обратился к Пьеру.
– Сергей Кузьмич, со всех сторон , – проговорил он, расстегивая верхнюю пуговицу жилета.
Пьер улыбнулся, но по его улыбке видно было, что он понимал, что не анекдот Сергея Кузьмича интересовал в это время князя Василия; и князь Василий понял, что Пьер понимал это. Князь Василий вдруг пробурлил что то и вышел. Пьеру показалось, что даже князь Василий был смущен. Вид смущенья этого старого светского человека тронул Пьера; он оглянулся на Элен – и она, казалось, была смущена и взглядом говорила: «что ж, вы сами виноваты».
«Надо неизбежно перешагнуть, но не могу, я не могу», думал Пьер, и заговорил опять о постороннем, о Сергее Кузьмиче, спрашивая, в чем состоял этот анекдот, так как он его не расслышал. Элен с улыбкой отвечала, что она тоже не знает.
Когда князь Василий вошел в гостиную, княгиня тихо говорила с пожилой дамой о Пьере.
– Конечно, c'est un parti tres brillant, mais le bonheur, ma chere… – Les Marieiages se font dans les cieux, [Конечно, это очень блестящая партия, но счастье, моя милая… – Браки совершаются на небесах,] – отвечала пожилая дама.
Князь Василий, как бы не слушая дам, прошел в дальний угол и сел на диван. Он закрыл глаза и как будто дремал. Голова его было упала, и он очнулся.
– Aline, – сказал он жене, – allez voir ce qu'ils font. [Алина, посмотри, что они делают.]
Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным, равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и разговаривали.
– Всё то же, – отвечала она мужу.
Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.
– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне всё сказала! – Он обнял одной рукой Пьера, другой – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца… и она будет тебе хорошая жена… Бог да благословит вас!…
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.
«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.
Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
| Антология поэзии битников | |
|
| |
| Автор: |
Аллен Гинзберг |
|---|---|
| Жанр: | |
| Язык оригинала: | |
| Оригинал издан: | |
| Переводчик: |
Г. Андреева |
| Оформление: |
К. Иванов |
| Серия: |
Поэзия |
| Издатель: | |
| Выпуск: |
30.06.2004 |
| Страниц: |
784 |
| Носитель: |
Книга, |
| ISBN: |
5-98042-072-Х |
«Антоло́гия поэ́зии би́тников» — сборник произведений поэтов-битников с краткими биографическими, критическими и теоретическими статьями по теме битничества, изданный в 2004 году российским издательством «Ультра.Культура»[1][2].
Книга, обозначенная «одним из самых значимых проектов Ультра. Культуры»[3], является крупнейшим сборником творчества битнического круга (представителей которого называют «золотым дном великих 60-х, пророками и святыми контркультуры»[4]), представленным на русском языке — многие из включённых стихотворений на момент издания «Антологии» были переведены впервые[5][6].
Содержание
Предпосылки публикации
Отмечают, что в 70-е поэзия битников, «политизированная и ориентированная на социальное», в России востребована не была — вследствие ограниченности возможности для какого-либо социального действия в условиях СССР[7].
Оживление интереса у русскоязычного читателя наблюдается только во второй половине 80-х, однако о публикациях «разбитых» поэтов в СССР до определенного времени не могло быть и речи.
|
Наибольшую известность получило письмо 35 литераторов против арестов диссидентов в СССР, опубликованное в The New York Times Book Review (англ. The New York Times Book Review) 14 марта 1968 года. После этого на публикации «подписантов» — Аллена Гинзберга, Лоуренса Ферлингетти и других — в СССР на годы было наложено своеобразное вето. | 
|
Впрочем, по вопросу актуальности бит-поэзии для современного российского читателя существует и другое мнение, согласно которому, интерес к битникам обусловлен не самим творчеством, а «пикантными биографиями» авторов: «какую марихуану курили, как красный джанк внедрялся в умы и в печень»[8].
Примечательно, что переводами отдельных поэтов из битнического круга в России занимались множество авторов: Алексей Караковский, Владимир Бойко, Андрей Грицман и некоторые другие, однако тексты произведений публиковались преимущество в интернете — первый широкий охват бит-поэзии на русском языке осуществила именно «Ультра. Культура» своей антологией[6][9][10][11].
Содержание
Стихи и поэмы
Основной раздел книги включил в себя избранные стихи, поэмы и хайку пятнадцати наиболее известных поэтов-битников. Раздел «открывает» страница с одиннадцатью возможными вариантами перевода английского слова «Beat» и его производных.
Поэзия битников, называемая «необходимым звеном между Уитменом и Буковски» — по мнению одного из критиков, может позволить ничего не понимающему в Америке 40-х и 60-х читателю её понять[12]. В антологию вошли работы следующих авторов:
- Allen Ginsberg.jpg
- Lawrence Ferlinghetti.jpg
- Robert Creeley 2 - Buffalonian 1970.jpg
- Kerouac by Palumbo 140x190.jpg
- GloriaGrahamMichael McMclure2004.jpg
- Allen Ginsberg und Peter Orlowski ArM.jpg
Питер Орловски (справа)
- Gloria Graham Diane di Prima.jpg
- Amiri Baraka.jpg
- Аллен Гинзберг (1926—1997) — один из самых известных американских поэтов второй половины XX века[13]. Наравне с Керуаком его относят к величайшим представителям бит-поколения, его идеологам[14][15]. Считается центральной фигурой движения битников[16].
| Произведения | ||
|---|---|---|
| Вопль | 1956 | Илья Кормильцев |
| Сноска к воплю | 1956 | Денис Борисов |
| Супермаркет в Калифорнии | 1956 | Андрей Сергеев |
| Сутра подсолнуха | 1956 | Андрей Сергеев |
| Америка | 1956 | Денис Борисов |
| На могиле аполлинера | Денис Борисов | |
| Моё печальное Я | Андрей Сергеев | |
| Каддиш | 1961 | Александр Касьяненко |
| Обеденный перерыв каменщиков | Андрей Сергеев | |
| Ответ | 1961 | Денис Борисов |
| Данная форма жизни нуждается в сексе | Денис Борисов | |
| 29 февраля 1958 | 1961 | Михаил Гунин |
| Дни в Нагасаки (Всеобщая фантазия) | Михаил Гунин | |
| Златоцвет | 1956 | Михаил Гунин |
| Песня | 1956 | Михаил Гунин |
| Под миром много задниц и дырок | Михаил Гунин | |
| В Сиэтле в полдень | 1961 | Илья Кормильцев |
| Любовное стихотворение на тему Уитмена | 1961 | Илья Кормильцев |
| Ракета | 1961 | Илья Кормильцев |
| Взаправдашний лев | 1961 | Илья Кормильцев |
- Лоуренс Ферлингетти (род. 1919) — поэт, художник, основатель издательства City Lights (англ. City Lights Bookstore) и одноименного книжного магазина в Сан-Франциско, превратившегося для города в центр альтернативной культуры[17]. Способствовал выпуску книг многих поэтов-битников. Автор книги «A Coney Island of the Mind» (1958), ставшей одним из бестселлеров века в жанре «поэзия»[18].
| Произведения | ||
|---|---|---|
| Гремящей мрачной зимой в Париже | 1958 | Валерий Минушин |
| Фортуна | 1958 | Валерий Минушин |
| Павлины ходили | 1958 | Валерий Минушин |
| По рощам где реки бегут | Валерий Минушин | |
| В лавчонке дешевых сластей около Эл | 1958 | Валерий Минушин |
| У Гойи на офортах гениальных род людской | 1958 | Валерий Минушин |
| Они ставили статую | 1958 | Валерий Минушин |
| Лицо из тех, что темнота | 1958 | Антон Нестеров |
| Пёс | 1958 | Илья Кормильцев |
| Нью-Йорк — Олбани | 1966 | Антон Нестеров |
| Рага убийства | 1968 | Павел Вегин |
| В Парке Золотых Ворот в этот день | 1958 | Валерий Минушин |
| Тиранус Никс (с авторскими примечаниями) | 1969 | Валерий Минушин |
| Иногда в бесконечности | 1958 | Михаил Гунин |
| Автобиография | 1958 | Михаил Гунин |
| Аллен Гинзберг умирает | 1958 | Михаил Гунин |
- Грегори Корсо (1930—2001) — поэт и художник, одна из ключевых фигур бит-поколения[19][20]. Корсо называют личностью «менее политичной, чем Гинзберг и менее харизматичной, чем Керуак, но более шокирующей, чем они оба взятые»[21].
| Произведения | ||
|---|---|---|
| Крушеньице на севере | 1955 | Юрий Сорокин |
| Самоубийство в Гринвич-Виллидж | 1955 | Юрий Сорокин |
| В морге | 1958 | Денис Борисов |
| Пума в зоопарке Чапультепек | 1958 | Михаил Тростников |
| «Весна» Боттичелли | 1955 | Михаил Тростников |
| Учелло | 1958 | Валерий Минушин |
| Итальянские причуды | 1955 | Валерий Минушин |
| Вернулся домой | 1958 | Юрий Сорокин |
| Последний гангстер | 1958 | Илья Кормильцев |
| Мне 25 | 1955 | Илья Кормильцев |
| Безумный як | 1955 | Денис Борисов |
| Давеча ночью я гонял на тачке | 1958 | Денис Борисов |
| Человек входит в море | 1962 | Денис Борисов |
| Я держал в руках рукопись Шелли | 1953 | Денис Борисов |
| Бог? Она негритянка | 1960 | Денис Борисов |
| В стремительной руке времени | 1958 | Денис Борисов |
| Женитьба | 1958 | Денис Борисов |
| Бомба | 1958 | Александр Касьяненко |
| Год в разлуке | 1970 | Илья Кормильцев |
| Написано к собственному 32-летию | 1962 | Павел Грушко |
| Забег звуков | 1970 | Павел Грушко |
| Смерть является в период полового созревания | 1970 | Павел Грушко |
- Гери Снайдер (род. 1930) — поэт, эссеист, активист движения энвайроменталистов. В 1975 году являлся лауреатом Пулитцеровской премии в области поэзии за книгу «Turtle Island» (1974). Преподаватель Калифорнийского университета в Дэвисе[22].
| Произведения | ||
|---|---|---|
| После работы | 1967 | Александр Касьяненко |
| Каменная наброска | 1959 | Андрей Голов |
| Как ко мне приходят стихи | 1959 | Андрей Голов |
| Сено для лошадей | 1959 | Андрей Голов |
| Ручей Пайют | 1959 | Андрей Голов |
| Стихотворение для медведя | 1960 | Галина Андреева |
| Стихотворение для оленя | 1960 | Александр Касьяненко |
| Четыре стихотворения, посвящённых Робин | 1967 | Андрей Голов |
| Сутра дымчатого медведя | 1960 | Андрей Голов |
| БДРЖМ | 1960 | Андрей Голов |
| Я был в баре «Бродяга» | 1964 | Павел Грушко |
| Что касается поэтов | 1974 | Павел Грушко |
| Детям | 1974 | Михаил Гунин |
| Наверх | 1959 | Михаил Гунин |
- Джек Керуак (1922—1969), называемый «катализатором контркультуры 60-х»[23], является одним из самых влиятельных американских писателей. Поэт, наравне с Гинзбергом относимый к важнейшим представителям битничества[14][24].
| Произведения | ||
|---|---|---|
| Западные хайку | 1968 | Михаил Гунин |
| Море | 1962 | Денис Борисов |
| Американские хайку (1959) | 1968 | Михаил Гунин |
| Нортпортские хайку (1964) | 1964 | Михаил Гунин |
| Блюз растяпы | 1992 | Михаил Гунин |
| Коньячный блюз | 1992 | Михаил Гунин |
| Движение сквозь — китайская поэма-песнь | Михаил Гунин | |
| Стихотворение | 1992 | Михаил Гунин |
| Как медитировать | 1992 | Михаил Гунин |
| Из «Блюза Мехико-Сити»: 21 хор | 1959 | Илья Кормильцев |
- Майкл Макклур (род. 1932) — поэт, писатель, сценарист, актёр, кинорежиссёр и автор песен. Близкий друг Джима Моррисона, один из наиболее плодотворных и постоянных авторов битнического круга[25]. В качестве журналиста публиковался в журналах Rolling Stone и Vanity Fair, сыграл небольшую роль в фильме Мартина Скорсезе «Последний вальс» (1978)[22].
| Произведения | ||
|---|---|---|
| Поэма Пейотля | 1958 | Денис Борисов |
| Брешь | 1959 | Денис Борисов |
| Песнь | 1959 | Денис Борисов |
| Телониусу Монку | 1959 | Денис Борисов |
- Диана Ди Прима (род. 1934) — поэтесса, член коммуны "Диггеры" (англ. Diggers (theater)) Эммета Грогана (англ. Emmett Grogan), самая известная женщина-битник[26][27]. Основатель издательств The Poets Press и Eidolon Editions, специализирующихся на экспериментальной и авангардной поэзии[22].
| Произведения | ||
|---|---|---|
| Глупость | 1961 | Андрей Голов |
| Посетитель | 1961 | Андрей Голов |
| Выйдя из медной печи: песнь после аборта | Андрей Голов | |
| Посещение Катагири Роши | Галина Андреева | |
| Из цикла «Тринадцать ночных кошмаров» | 1961 | Павел Грушко |
| Как бы стихи о любви | 1961 | Павел Грушко |
| Ссора | 1961 | Галина Андреева |
- Питер Орловски (1933—2010) — сын белогвардейского эмигранта, поэт, активист антиядерного движения (англ. Anti-nuclear movement in the United States), антипрогибиционист[22][28]. Наиболее известен тем, что на протяжении более 30 лет был любовником Аллена Гинзберга[29][30].
| Произведения | ||
|---|---|---|
| «Поэмы чистой жопы» в 2-х частях | 1978 | Денис Борисов |
| Поэма улитки | 1978 | Денис Борисов |
| Стихи из подземки | 1972 | Михаил Гунин, Юрий Сорокин |
| Моя кровать вся в жёлтом | 1978 | Денис Борисов |
- Филипп Уэйлен (1923—2002) — поэт, по словам Пола Кристенсена[31] (Paul Christensen) являющийся «ярким представителем эпохи воскрешения традиций американской визионерской поэзии»[22]. Дзэн-буддист в сане священника[28]. Является одной из ключевых фигур в поэзии послевоенной Северной Америки[32].
| Произведения | ||
|---|---|---|
| Сторожка в Горах Сауэрдау | 1955 | Аркадий Застырец |
| Обличение или опять расстрижен | Аркадий Застырец | |
| «Сутра лотоса», в натуральном виде | Павел Грушко | |
| Печальный напев | Павел Грушко | |
| Богиня | Павел Грушко | |
- Лью Уэлч (1926—1971) — примечательный поэт бит-поколения, не сыскавший особой славы по сравнению со своими друзьями[16].
| Произведения | ||
|---|---|---|
| Зыбкий утес | Аркадий Застырец | |
| Буддистский бард становится убийцей крыс | Аркадий Застырец | |
| Сюита для такси (Отрывок: 1) | Михаил Гунин | |
| Еще нет сорока, а борода уже успела побелеть | Михаил Гунин | |
| Картинка, как на гексограмме | Михаил Гунин | |
| Я видел себя | Михаил Гунин | |
- Филипп Ламантиа (1927—2005) — поэт и член Чикагской группы сюрреалистов (англ. Chicago Surrealist Group), один из самых преданных поэтов-сюрреалистов второй половины XX века в США[33].
| Произведения | ||
|---|---|---|
| Проводимость ужаса | 1967 | Илья Кормильцев |
| Засада | 1955 | Илья Кормильцев |
| Я же честно предупредил | 1955 | Илья Кормильцев |
| Между мной и тем, что я вижу — дистанция | 1955 | Илья Кормильцев |
| Русалки явились в пустыню | 1946 | Илья Кормильцев |
| Человек в страдании | 1967 | Илья Кормильцев |
- Роберт Крили (1926—2005) — поэт, помимо битнического круга относящийся к авангардной постмодернистской группе XX века — Поэтам Black Mountain (англ. Black Mountain poets). Автор более шестидесяти книг, с 2001 года — обладатель Lannan Literary Awards (англ. Lannan Literary Awards) за прижизненные достижения.
| Произведения | ||
|---|---|---|
| Слова | 1967 | Валерий Минушин |
| Ритм | 1975 | Михаил Гунин |
| Эхо | 1975 | Валерий Минушин |
| Некая форма женщин | 1959 | Павел Грушко |
| Цветок | 1975 | Павел Грушко |
| Язык | 1975 | Павел Грушко |
- Роберт Данкен — наравне с Уэйленом, одна из ключевых фигур в поэзии послевоенной Северной Америки[32]. Является одним из авторов Новой американской поэзии 1945-1960 (англ. The New American Poetry 1945–1960), входил в группу Поэтов Black Mountain (англ. Black Mountain poets)[34]. Обладатель Гуггенхеймовской стипендии (англ. Guggenheim Fellowship) (1963) и Левинсоновской премии журнала Поэзия (англ. Poetry (magazine)) (1964)[22].
| Произведения | ||
|---|---|---|
| Сова — единственная птица, что поэзии достойна | 1968 | Денис Борисов |
| Позвольте мне возвращаться на луг | 1968 | Павел Грушко |
| Стихотворение — нечто естественное | 1968 | Павел Грушко |
- Лерой Джонс (наст. имя Иману Амири(Амир) Барака, род. 1934) — поэт, писатель и музыкальный критик, преподаватель[22] нескольких университетов США. В 1989 получил награду American Book Awards (англ. American Book Awards). Входит в "сотню величайших афроамериканцев" (англ. 100 Greatest African Americans) Молефи Асанте (англ. Molefi Asante)[35].
| Произведения | ||
|---|---|---|
| Удолбанный Запад | 1961 | Илья Кормильцев |
| Посвящается Хетти | 1961 | Андрей Сергеев |
| Предисловие к двадцатитомной записке самоубийц | 1961 | Андрей Голов |
| Наброски | 1970 | Андрей Голов |
| Злой негр в ожидании молнии | 1970 | Андрей Голов |
- Боб Кауфман (1925—1986) — поэт, чьё творчество вдохновлялось джазом, так же известен как «Черный американский Рембо» и «Человек-бибоп»[16][36][37].
| Произведения | ||
|---|---|---|
| Джаз-цыпка | 1965 | Андрей Голов |
| Около полуночи | 1965 | Андрей Голов |
| В | 1965 | Андрей Голов |
| О-джаз-о | 1965 | Андрей Голов |
Beatitude
Beatitude — журнал, основанный в Сан-Франциско в 1959 году Алленом Гинзбергом, Бобом Кауфманом, А. Д. Вайнансом (англ. A. D. Winans), Уильямом Марголисом (William Margolis) и Джоном Келли (John Kelly). Своими создателями журнал создавался как «некий „центральный орган“ битнического движения»[22][38].
Издание просуществовало двадцать лет — с 1959 по 1987 (с восьмилетним перерывом с 1961 по 1969).
Все стихотворения для раздела взяты из сборника «The Beat Generation», составленного в 1959 году Лоуренсом Ферлингетти на основе первых шестнадцати номеров журнала «Beatitude». В подборку вошли следующие авторы: Давид Мельцер (англ. David Meltzer), Пьер Анри, Ленор Кендел (англ. Lenore Kandel), Джон Ченс, Блейк Рид, Дениел Дж. Лангтон, Лью Гарднер и Рут Вайс.
Статьи и манифесты
Данный раздел книги включил в себя шесть статей, посвященных битничеству — в подборку вошли теоретические, критические и биографические работы различных известных авторов.
- Джек Керуак (1922—1969), «Истоки „разбитого поколения“».
Статья описывает самого Керуака и создание его культового романа «В дороге», Америку, происхождение термина «разбитое поколение» и наполнение его смыслом, знакомство писателя с хипстерами, свингом и бибопом[39][40]. Статья была написана в качестве ответа на многочисленные статьи в американских СМИ, негативно характеризующие битников[22].
- Джек Керуак (1922—1969), «Основные принципы импровизационной прозы» и «Вера и технические приёмы в современной прозе».
Две статьи видного прозаика и поэта описывают основные положения процесса импровизационного творчества и дают практические советы по их применению.
- Норман Подхорец (род. 1930), «Богемные невежды».
Статья американского писателя, теоретика неоконсерватизма и главного редактора журнала Commentary (англ. Commentary (magazine)) представляет собой критику как самого бит-поколения (названного не иначе как самозванным), так и «На дороге» Керуака — Подхорец отмечает несостоятельность богемы 50-х (весьма привлекательно, по словам автора статьи, изображенной у Керуака) и пагубность идей романа, которые «<…> с легкостью могут спровоцировать взрыв жестокости <…>»[22].
- Герберт Голд (англ. Herbert Gold) (род. 1924), «Загадка битников».
Статья американо-еврейского писателя и близкого друга Гинзберга посвящена изучению времени становления движения хипстеров. Работа включила в себя очерк субкультуры с исторической точки зрения и пространный рассказ о роли музыки и наркотиков в развитии движения.
- Джон Чиарди (1916—1986), «Угасшим битникам посвящается».
Статья американского поэта, переводчика, этимолога и обладателя «Prix de Rome» от Американской академии искусств и литературы, критикует заявленную самими битниками безмятежность представителя «разбитого» поколения, приводя ряд аргументов в опровержение данного утверждения. В работе Чиарди описывает криминальную составляющую бит-движения и подвергает сомнению литературную ценность работ Керуака, Гинзберга и всего движения в целом[41].
Высказывания о поэтике
Данный раздел антологии содержит восемь статей поэтов-битников, чьи работы представлены в книге. Статьи посвящены поэзии, «разбитому» поколению и собственным литературным опытам авторов.
- Лоуренс Ферлингетти (род. 1919) — короткая заметка, посвященная обязательствам битника. Ферлингетти развенчивает миф о характеристике поколения как «экзистенционального» — ссылаясь на авторитет Уильяма Берроуза, он доказывает, что у битника обязательств не может не быть — «Только покойникам и наркоманам на все наплевать — и в этом они непостижимы»[22].
- Джек Керуак (1922—1969) — небольшой очерк на тему недопустимости двусмысленностей в изложении текста стихотворения.
- Аллен Гинзберг (1926—1997) — «Заметки на тему „Вопля“ и других стихотворений». Статья посвящена истории создания главной для Гинзберга работе, где автор дает пространное описание техник и методик, которыми пользовался при написании и описывает основные темы произведения — параллельно идут комментарии о прочих стихах («Каддиш», «Университетские поэты», «Сутра Подсолнуха»).
- Филипп Уэйлен (1923—2002) — заметка на тему поэзии битников. Автор сравнивает её с картиной и графиком, отражающим движения мысли, показывая быстротечность и постоянную изменчивость последней.
- Гери Снайдер (род. 1930) — поэт описывает процесс создания своих стихов и рассуждает об аспектах релиогности бит-движения.
- Майкл Макклур (род. 1932), «Из дневника» — статья с выдержками за сентябрь 1957-го, начало 1958-го и сентябрь 1959-го описывает переживания автора на тему своих стихов.
- Лерой Джонс (род. 1934), «Как ты звучишь?». Статья посвящена процессу написания стиха, который, по мнению автора, стоит писать без «заранее обдуманного представления или плана, указывающего на то, каким следует быть стихотворение»[22].
Битники сами о себе
Раздел книги содержит ряд коротких автобиографических очерков поэтов, чье творчество представлено в антологии. В раздел вошли работы Корсо, Крили, Ферлингетти, Гинзберга, Джонса, Керуака, Ламантиа, Макклура, Орловски и Мельцера (англ. David Meltzer).
Приложение
Раздел книги включил в себя два дополнительных перевода самой известной поэмы битничества — «Вопль» Гинзберга за авторством Дениса Борисова и Дара Жутаева[42]. С учетом «Вопля» в переводе Ильи Кормильцева, который открывает антологию, всего в книге представлено три различных версии произведения.
Кроме того, в разделе представлено нашумевшее стихотворение «Кто взорвал Америку» Лероя Джонса (Амири Бараки), посвященное событиям 11 сентября 2001 года[43][44]. В стихотворении Джонс, обличая капитализм (в первую очередь, американский) за страдания, причинённые им народам мира (в частности, афроамериканцам), также указывал на причастность Израиля к терактам, за что подвергся критике со стороны представителей Антидиффамационной лиги, назвавших работу Джонса антисемитской. Сам поэт и его сторонники отрицали это, обозначая стихотворение как направленное против капитализма, патриархального уклада, белой гегемонии, расизма и сионизма[45][46].
Обзор включённых произведений
«Вопль» (1956) Аллена Гинзберга, запрещенный незамедлительно после выхода в печать и изъятый в размере всех нераспроданных копий, привлек внимание американской нации к культурной революции, происходящей на западном побережье в 1950-х[47]. Поэма считается определяющей для битничества[48]. Не менее известное произведение поэта, «Супермаркет в Калифорнии» (1956), также включено в сборник. Стихотворение, затрагивающее вопросы идеологии потребления и безумия, царящего в современном обществе, аналогично рассматривается одной из ключевых работ бит-поколения[49][50]. «Сутра Подсолнуха» (1956), ода красоте и индивидуальности, символизирующая поэтов-романтистов (англ. Romantic poetry) (потомком которых считал себя Гинзберг), в большинстве случаев причисляется к ключевым работам поэта[51][52]. Поэма «Каддиш» (1956), по мнению литературных обозревателей, самая великолепная и эмоциональная работа Гинзберга — посвященная матери поэта, Наоми (англ. Naomi Ginsberg, 1894 — 1956), некоторыми критиками называется работой, «прочитав которую, Вы поймете, почему битники столь влиятельны на молодежь»[53][54][55]. Последняя из наиболее известных работ поэта, включенных в «Антологию», стихотворение «Америка» (1956), называемое одним из лучших примеров малой стихотворной прозы Гинзберга, рассказывает о взаимоотношениях поэта с США, социальных проблемах государства и причастности последнего к коммунистам[56][57].
Говоря о творчестве Лоуренса Ферлингетти, многие критики отмечают изобразительную природу его поэзии[58]. Являясь автором более тридцати поэтических сборников, он прославился своими стихами в равной степени, что и издательским бизнесом — в Сан-Франциско в его честь названа улица, также Ферлингетти-поэт является обладателем награды за прижизненные достижения от National Book Critics Circle[59]. Большинство стихотворений автора, представленных в «Антологии», взяты из сборника A Coney Island of the Mind (1958) — наиболее известной книги Ферлингетти, бестселлера, переведённого на девять языков[18][60][61].
Поэзия Грегори Корсо, в которой критики особо выделяют юмор, необычные взгляды на социальные ценности и честность, считается влиятельной для битничества в целом[62]. В «Антологию» вошли несколько известных работ поэта, среди них — стихотворение «Бомба» (1958), считающееся одним из наиболее примечательных его творений и не менее интересная для читателя «Женитьба» (1958), определяемая в качестве наиболее репрезентативного стиха Корсо[63][64].
Творчество Гери Снайдера, называемого «редкостью» для Соединённых Штатов и одним из наиболее страстных поэтов-энвайронменталистов эры постмодернизма, широко представлено в «Антологии»[65][66]. В книгу вошли произведения из первых шести книг поэта. Со стороны критики произведения Снайдера получили разнородные оценки — одни их называли упрощенческими и перехваленными, другие выделяли их ясность и точность, называя творчество поэта экспрессивным и однородным[67]. Снайдер является обладателем более семи литературных премий и наград, в 2003 году был выбран председателем Академии американских поэтов (англ. Academy of American Poets)[68].
Джек Керуак, наиболее известный своей прозой, также ассоциируется с поэзией движения битников[69]. Включенное в «Антологию» произведение «Море» (1960) — часть романа Биг Сур (англ. Big Sur (novel)), показавшего, что случается с человеком, живущим на грани, и внезапно сталкивающимся с ответственностью и успехом[70]. Роман показывает злобу и отчаянье Керуака начала 1960-х и предстает в качестве описания начала его алкогольной зависимости[71].
«Поэма Пейоля» (1958) Майкла Макклура, центральной темой которой выступили первые опыты писателя с галлюциногенным кактусом Лофофора Уильямса, включенная в книгу, — одна из самых приметных работ поэта, которая считается первым художественным произведением, в стихотворной форме описавшим воздействие наркотика на человека[72][73][74]. Макклур, обладатель огромного количества наград, является автором, поэзию которого называют одним из самых примечательных достижений в американской литературе[75][76].
Творчество Дианы Ди Прима образца 60—70-х годов, как отмечают критики, по большей степени было сконцентрировано вокруг личной жизни поэтессы и её отношений[77]. Считающаяся самой известной женщиной движения, она привлекла широкое внимание критиков своими стихами — положительные отзывы Ди Прима получила от таких изданий, как The New York Times, Berkley Gazette, The American Book Review и многих других[26][78].
Творчество Питера Орловски, «музы и любовника Гинзберга» (наиболее известного именно в данном контексте), широкой известности не получило и большой славы поэту не принесло, даже несмотря на грант, полученный им в 1979 году от National Endowment for the Arts[29][79][80]. Его стихи характеризовали как игривые и откровенные, наполненные необычной грамматикой и разговорным стилем[81]. Большая часть произведений Орловски, включенная в «Антологию», находится в свободном доступе в сети интернет[82].
Поэзия Филиппа Уэйлена, отмеченная влиятельным изданием Evergreen Review (англ. Evergreen Review), практически сразу привлекла внимание критиков — уже к 1959 году она была включена в книгу New American Poetry[83]. Включенные в издание стихи Уэйлена относятся к его лучшим произведениям — через три года после выпуска «Антологии» они будут включены в книгу его избранных работ[84].
Лью Уэлч, длительное время показывавший свою поэзию только близким друзьям, впервые задумался об известности, когда его товарищи, Уэйлен и Снайдер, приковали к себе национальное внимание — и получил её, будучи включенным в антологию The New American Poetry в 1960 году[85]. Пришедшее признание, однако, не избавило Уэлча от личных проблем — он продолжал много пить и пребывал в глубокой депрессии. Не повторив успеха друзей, поэт покончил жизнь самоубийством в 1971[86].
Филипп Ламантиа, поэзию которого называют той, «о которой чрезвычайно тяжело писать» демонстрирует напряжение между торжеством реальности и вездесущим ощущением боли и страха, присущим жизни[87][88]. Ламантиа считается единственным поэтом своего поколения, полностью охватившим сюрреализм. Некоторыми критиками он называется одним из величайших голосов бессознательного за последние пятьдесят лет[89].
Работы Роберта Крили, которые критики хвалили за эмоциональную насыщенность и выразительность, является автором более шестидесяти сборников поэзии[90][91]. В «Антологию» включены его работы начала 1960-х — середины 1970-х годов.
Поэзия Роберта Данкена формировалась под влиянием каждодневных событий — его поэмы подобны коллажу, составленному практически из всего, что может составить коллаж: проза, рецепты, драматические монологи… Структура типичной данкеновской поэмы многослойна и многогранна — она, по большей части, показывает социальные и политические идеалы автора[92]. Стиль Данкена критиками определяется как самобытный, уникальный — его поэзия, по мнению некоторых из них, в равной степени определяется как неземная и маниакальная[93]. Первые же три сборника стихов поэта создали ему прочную репутацию ведущего современного автора[94].
Лерой Джонс (Амири Барака), один из наиболее плодовитых афроамериканских авторов XX века, центральная фигура Black Arts Movement 60-х, как никто другой приверженный идеям социальной справедливости, является обладателем множества литературных наград и премий[95][96][97]. Поэт снискал известность за резкую социальную критику — его работы призваны шокировать и пробуждать читателей по вопросу политических проблем афроамериканцев. Он почитается критиками за выступления против угнетения чернокожего населения США[98]. Исследователи, однако, отмечают, что в период принадлежности к битничеству, в поэзии Джонса расовая идентификация не являлась главной темой. Первый сборник его стихов, «Предисловие к двадцатитомной записке самоубийц» (1961), содержит огромное количество ссылок на поп-культуру и творчество своих друзей-поэтов[99].
Импровизационная поэзия Боба Кауфмана примечательна своими тесными связями с джазом и бибопом — и завоевала признание аудитории не только на территории США, но и в Европе[100]. Все стихотворения, включенные в «Антологию», взяты из сборника «Solitudes Crowded with Loneliness» (1960), произведения которого называют одними из лучших стихов, отразивших джаз-музыку[32][101].
Типографские особенности издания
Разделы в основной части книги (непосредственно стихи и поэмы) снабжены краткими (на одну или две страницы) вступительными статьями биографического характера к каждому автору, включенному в антологию, и дополняются портретами поэтов.
Отличительной чертой издания «Антологии поэзии битников» является предоставление текстов стихотворений (для основного раздела и «Beatitude») в переводе на русский язык параллельно с текстом на английском. Каждая страница горизонтально разделена пополам — в верхней части располагается переводной текст, в нижней — оригинал.
Пример оформления (на изображении — стихотворение Аллена Гинзберга «Сутра подсолнуха» (англ. Sunflower Sutra)) расположен на иллюстрации справа.
Заключительный раздел книги, «Комментарии» (составленный Ильей Кормильцевым), содержит ряд примечаний к большинству включенных в книгу произведений. Комментарии, в основном, служат для разъяснения различных аллюзий и ссылок на творчество других писателей и поэтов, этимологического разбора сленговых выражений, расшифровкам текста с исторической точки зрения, переводам с латыни, французского, немецкого и некоторых других языков, а также предоставления информации о первых публикациях произведений.
Реакция критики на выпуск «Антологии»
«Антология поэзии битников», гордость главного редактора «Ультра. Культуры» Ильи Кормильцева, была представлена широкой общественности 8 сентября 2004 года в московском клубе «Б2», одновременно с презентацией книги «Последний проклятый поэт: Джеймс Дуглас Моррисон», посвященной жизни и творческому пути лидера группы The Doors[102][103]. Музыкальным сопровождением для презентации стали выступления групп Sixtynine, Разнузданные Волей, Анклав и Acid Umbrellas.
Одним из критиков была отмечена уникальность книги, однако её издание оценено как несвоевременное — по мнению обозревателя, момент наибольшей актуальности был упущен. Сам факт публикации получил положительную оценку[104]. «Уникальным» издание так же назвал журнал «Большой город», но сама книга названа «отпугивающей своими размерами» и той, которую «читать насквозь» вряд ли кто-то станет[105].
Поклонники рок-музыки уделили внимание выпуску «Антологии» — обозначив влияние включенных в неё авторов и их творчества на формирование американского рок-движения 60-х — групп The Doors, The Grateful Dead и многих других[106].
В рецензии «Книжной Витрины» книге была дана высокая оценка, характеризующая книгу как «ту, которую тот, кто в теме, купит сразу же или понесется домой за деньгами»[107].
В программе «Книжечки», еженедельно выходящей на радио «Эхо Москвы — Екатеринбург», антология названа «эпохальным трудом» издательства Ультра. Культура[108].
Литературным обозревателем «Российской газеты» антологию окрестили сборником поэзии, в большей степени показывающей различия в творчестве включенных авторов, чем сходства — однако делается акцент на том факте, что «<…> их бескорыстие, искренность и жажда нащупать истину общая и не вызывает сомнений.»[109].
Издание
- Антология. Антология поэзии битников / Г. Андреева. — 30.06.2004. — Ультра.Культура, 2004. — 784 с. — (Поэзия). — 3000 экз. — ISBN 5-98042-072-X.
Напишите отзыв о статье "Антология поэзии битников"
Примечания
- ↑ [www.zrpress.ru/2004/068/p016.htm Скандальная литература], zrpress.ru (2 сентября 2004). Проверено 2 сентября 2010.
- ↑ М. Романова. [www.upmonitor.ru/editorial/comments/1184608810/830/print/ Опасная ниша «Ультра Культуры»], upmonitor.ru (17 июля 2007). Проверено 2 сентября 2010.
- ↑ Голубянский Владимир. [www.ozon.ru/context/detail/id/1949546/ OZON.Гид: Антология поэзии битников]. Книжная витрина. ozon.ru. Проверено 2 сентября 2010.
- ↑ Сергей Павлухин. [bibliofil.info/book_reviews/?page=47 Бартон. Тайная жизнь сатаниста. Биография А. ЛаВея]. Коллекционеръ, Рецензии книг. bibliofil.info. Проверено 2 сентября 2010. [www.webcitation.org/610IktXMh Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.ast.ru/item/718349/ Антология поэзии битников]. ast.ru. Проверено 2 сентября 2010.
- ↑ 1 2 Анастасия Ковыршина. [www.ultraculture.ru/457/ «Наутилус» доплыл до Лимонова]. Интервью в газете «Дело» с И. Кормильцевым. ultraculture.ru (24 мая 2006). Проверено 12 сентября 2010. [www.webcitation.org/610IoXqu4 Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Антон Нестеров. [magazines.russ.ru/inostran/2007/10/ne10.html Одиссей и сирены: американская поэзия в России второй половины ХХ века] (рус.). Иностранная литература, 2007 N10. magazines.russ.ru (2007). Проверено 2 сентября 2010. [www.webcitation.org/610IpG7Lr Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Константин Кедров. [metapoetry.narod.ru/stat/stat45.htm Статьи в газете "Русский Курьер" 2003-2005] (рус.). Я хочу, чтоб к шприцу приравняли перо. Проверено 14 сентября 2010. [www.webcitation.org/610IqFXtY Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Алексей Караковский. [www.netslova.ru/karakovski/ppb.html ПОКОЛЕНИЕ БИТНИКОВ] (рус.). netslova.ru. Проверено 3 сентября 2010. [www.webcitation.org/610IrjVAN Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Владимир Бойко. [www.netslova.ru/boiko/beats.html ИЗ БИТНИКОВ] (рус.). netslova.ru. Проверено 3 сентября 2010. [www.webcitation.org/610IstFYe Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Андрея Грицмана. [magazines.russ.ru/arion/1998/1/gin123-p-pr.html АЛЛЕН ГИНЗБЕРГ: БИТНИК-БУНТАРЬ-АКАДЕМИК] (рус.). Арион, 1998 N1. magazines.russ.ru. Проверено 3 сентября 2010. [www.webcitation.org/610Itzrzp Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Анастасия Галашина. [www.ng.ru/lit/2005-01-20/4_bitnik.html KGB: Керуак, Гинзберг, Берроуз] (рус.). www.ng.ru (20 января 2005). Проверено 9 сентября 2010. [www.webcitation.org/64wEqcXnL Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ Christopher John MacGowan. стр. 120 // 20th-century American poetry. — Wiley-Blackwell, 2004. — 331 с. — ISBN 9780631220251.
- ↑ 1 2 Michael Kimmel. стр. 71 // Men and masculinities. — ABC-CLIO. — ISBN 9781576077740.
- ↑ Артем Полин. [www.lechaim.ru/ARHIV/112/polin.htm Еврейская история «Х»] (рус.). lechaim.ru (Август 2001). Проверено 6 сентября 2010. [www.webcitation.org/610IunhQl Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ 1 2 3 Lynn Marie Zott. The Beat Generation: Authors I-Z. — Gale, 2003. — 536 с. — ISBN 9780787675721.
- ↑ [www.openroad.tv/index.php?categoryid=16&p25_id=320 LAWRENCE FERLINGHETTI & CITY LIGHTS SAN FRANCISCO: WATCH THE VIDEO] (англ.). openroad.tv. Проверено 2 сентября 2010. [www.webcitation.org/610IvVKbR Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ 1 2 Dana Gioia. стр. 113 // California poetry: from the Gold Rush to the present. — Heyday Books, 2004. — 376 с. — ISBN 9781890771720.
- ↑ Empty Mirror Books & Contributors. [www.emptymirrorbooks.com/beat/corso.html Gregory Corso] (англ.). emptymirrorbooks.com. Проверено 6 сентября 2010. [www.webcitation.org/610IwRALz Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Poetry Foundation. [www.poetryfoundation.org/archive/poet.html?id=1455 Gregory Corso (1930-2001)] (англ.). poetryfoundation.org. Проверено 6 сентября 2010. [www.webcitation.org/610IxRlzg Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ William M. Honan. [www.nytimes.com/2001/01/19/national/19CORS.html Gregory Corso, a Candid-Voiced Beat Poet, Dies at 70] (англ.). nytimes.com (2001-Jan-19). Проверено 6 сентября 2010. [www.webcitation.org/610IyFWjA Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Антология. Антология поэзии битников / Г. Андреева. — 30.06.2004. — Ультра.Культура, 2004. — 784 с. — (Поэзия). — 3000 экз. — ISBN 5-98042-072-X.
- ↑ Rick McManus. стр. 59 // Life as a Dance. — iUniverse, 2007. — 268 с. — ISBN 9780595435968.
- ↑ Mara Vorhees. стр. 36 // Boston. — Lonely Planet, 2009. — 280 с. — ISBN 9781741791785.
- ↑ Rod Phillips. стр. 54 // Michael McClure. — Boise State University, 2007. — 2003 с. — ISBN 9780884301592.
- ↑ 1 2 Nancy McCampbell Grace, Ronna Johnson. стр. 83 // Breaking the rule of cool: interviewing and reading women beat writers. — Univ. Press of Mississippi, 2004. — 295 с. — ISBN 9781578066544.
- ↑ David Burner. стр. 252 // Making peace with the 60s. — Princeton University Press, 1997. — 295 с. — ISBN 9780691059532.
- ↑ 1 2 Ann Charters. The Portable Beat reader. — Viking, 1992. — 642 с. — ISBN 9780670838851.
- ↑ 1 2 Inc Icon Group International. стр. 57 // The Beat Face of God: The Beat Generation as Spirit Guides. — ICON Group International, 2005. — 168 с. — ISBN 9780546718119.
- ↑ Stephen D. Edington. стр. 428 // Petting: Webster's Quotations, Facts and Phrases. — Tafford Publishers, 2008. — 603 с. — ISBN 9781412053747.
- ↑ Эссеист, биограф битников
- ↑ 1 2 3 William Lawlor. Beat culture: lifestyles, icons, and impact. — ABC-CLIO, 2005. — 392 с. — ISBN 9781851094004.
- ↑ Stephen Fredman. стр. 192 // Contextual Practice: Assemblage and the Erotic in Postwar Poetry and Art. — Stanford University Press, 2010. — 240 с. — ISBN 9780804763585.
- ↑ Donald Merriam Allen. стр. vi // The new American poetry, 1945-1960. — University of California Press, 1999. — 456 с. — ISBN 9780520209534.
- ↑ Molefi K. Asante. 100 greatest African Americans: a biographical encyclopedia. — Prometheus Books, 2002. — 345 с. — ISBN 9781573929639.
- ↑ Lisa Phillips, Maurice Berger, Whitney Museum of American Art. стр. 101 // Beat culture and the New America, 1950-1965. — Whitney Museum of American Art in association with Flammarion, 1995. — 279 с. — ISBN 9782080136138.
- ↑ Dana Gioia. стр. 101 // California poetry: from the Gold Rush to the present. — Hayday Books, 2004. — 376 с. — ISBN 9781890771720.
- ↑ Bill Morgan. стр. 66 // The Beat Generation in San-Francisco: a literary tour. — City Lights Books, 2003. — 232 с. — ISBN 9780872864177.
- ↑ Sidra Stich, Nelson-Atkins Museum of Art, Virginia Museum of Fine Arts. стр. 69 // Made in U.S.A.: an Americanization in modern art, the '50s & '60s. — University of California Press, 1987. — 280 с. — ISBN 9780520057562.
- ↑ John M. Hoberman. стр. 21 // Made in U.S.A.: an Americanization in modern art, the '50s & '60s. — University of California Press, 2006. — 381 с. — ISBN 9780520248229.
- ↑ Associated Press. [articles.latimes.com/1986-04-01/news/mn-1539_1_john-ciardi Poet John Ciardi, acclaimed for translation of "Inferno", Dies] (англ.). articles.latimes.com (1 April 1986). [www.webcitation.org/610Iz7BGd Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Bill Morgan. стр. 13 // Howl on Trial: The Battle for Free Expression. — 2006. — 224 с. — ISBN 978-0872864795.
- ↑ Christine Recker. стр. 64 // Varieties of Literary Interpretations of Jazz in American Writings of the 1950s and 1960s. — 2008. — 100 с. — ISBN 9783640193271.
- ↑ Derek Rubin, Jaap Verheul. стр. 106 // American Multiculturalism After 9/11: Transatlantic Perspectives. — 2010. — 224 с. — ISBN 9789089641441.
- ↑ Jeremy Pearce. [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=980CEFDE153BF93AA35751C0A9659C8B63 When Poetry Seems to Matter] (англ.). The New York Times. query.nytimes.com (2003-Feb-09). [www.webcitation.org/610IzpBq4 Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ AntikDafamation League. [www.adl.org/anti_semitism/baraka_words.asp Amiri Baraka:In His Own Words] (англ.). adl.org (July 2003). [www.webcitation.org/610J0bFoi Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.enotes.com/poetry-criticism/howl-allen-ginsberg Howl by Allen Ginsberg] (англ.). enotes.com. Проверено 6 октября 2010. [www.webcitation.org/610J1Rldw Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Bill Savage. [www.poets.org/viewmedia.php/prmMID/20201 Allen Ginsbetg's "Howl" and the Paperback Revolution] (англ.). The Common Review and the Great Books Foundation. poets.org (2008). Проверено 6 октября 2010. [www.webcitation.org/610J2MtiY Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Julie Moore. [www.associatedcontent.com/article/452127/allen_ginsbergs_a_supermarket_in_california.html Allen Ginsberg's a Supermarket in California and Condemnation of American Consumerism] (англ.). associatedcontent.com (24-11-2007). Проверено 6 октября 2010. [www.webcitation.org/610J3CZHm Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Brinnin, John Malcolm, Bill Read, Rollie McKeena. стр. 149 // The Modern Poets. — University of California. Press, 2007.
- ↑ Michael Shumaher. [www.allenginsberg.org/index.php?page=bio Bio] (англ.). Allenginsberg.org (27-01-2002). Проверено 6 октября 2010. [www.webcitation.org/610J42IEY Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.gradesaver.com/allen-ginsbergs-poetry/study-guide/quotes/ Allen Ginsberg's Poetry Quotes] (англ.). Quotes and Analysis. gradesaver.com. Проверено 6 октября 2010. [www.webcitation.org/610J4pE1q Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Levi Asher. [www.litkicks.com/Kaddish/ Kaddish] (англ.). Literary Kicks. litkicks.com (18-09-1994). Проверено 7 сентября 2010. [www.webcitation.org/610J5TE3H Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Elsa Blanc. [www.world-religion-watch.org/index.php?option=com_content&view=article&id=186:qkaddishq-a-great-poem-by-allen-ginsberg&catid=51:book-reviews-on-relevant-religious-and-cultural-issues&Itemid=102 "KADDISH", a great poem by Allen Ginsberg] (англ.) (26-10-2008). Проверено 7 сентября 2010. [www.webcitation.org/610J6bEHp Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Allen Ginsberg, Lewis Hyde. стр. 101 // On the poetry of Allen Ginsberg. — University of Michigan Press, 1984. — 461 с. — ISBN 9780472063536.
- ↑ [www.answers.com/topic/allen-ginsberg US History Companion:Ginsberg, Allen] (англ.). Alleng Ginsberg: Biography from Answers.com. answers.com. Проверено 7 сентября 2010. [www.webcitation.org/610J8ObYt Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [lifeofthebeatles.blogspot.com/2009/08/beatle-people-allen-ginsberg.html Beatle People: Allen Ginsberg] (англ.). Relationship to Communism. Проверено 7 сентября 2010. [www.webcitation.org/610J9crRA Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.enotes.com/contemporary-literary-criticism/ferlinghetti-lawrence-vol-111 Ferlinghetti, Lawrence (Vol. 111) - Introduction] (англ.). Critical Reception. enotes.com. Проверено 11 октября 2010. [www.webcitation.org/610JAd3pp Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.poets.org/poet.php/prmPID/367 Lawrence Ferlinghetti] (англ.). poetry.org. Проверено 11 октября 2010. [www.webcitation.org/610JBTNhV Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.biographybase.com/biography/Ferlinghetti_Lawrence.html Lawrence Ferlinghetti Biography] (англ.). Biography Base. biography base.com. Проверено 11 октября 2010. [www.webcitation.org/610JCFBIj Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Van Gosse. стр. 188 // Where the boys are: Cuba, Cold War America and the making of a New Left. — Verso, 1993. — 270 с. — ISBN 9780860916901.
- ↑ [www.enotes.com/poetry-criticism/gregory-nunzio-corso Grerory (Nunzio) Corso 1930-2001] (англ.). enotes.com. Проверено 10 октября 2010. [www.webcitation.org/610JCrxPM Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Peter Guttrigre. [www.independent.co.uk/news/obituaries/gregory-corso-728736.html Gregory Corso] (англ.). The Independent. independent.co.uk (20-01-2001). Проверено 10 октября 2010. [www.webcitation.org/610JDogXE Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.litkicks.com/GregoryCorso Gregory Corso] (англ.). Literary Kicks. litkicks.com (20-08-1994). Проверено 10 октября 2010. [www.webcitation.org/610JFa3H0 Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Eliot Weinberger ,Gary Snyder. [www.theparisreview.org/interviews/1323/the-art-of-poetry-no-74-gary-snyder Gary Snyder, The Art of Poetry No. 74] (англ.). The Paris Review. theparisreview.org. Проверено 12 октября 2010. [www.webcitation.org/610JGaD4L Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Todd Ensign. [www.english.illinois.edu/maps/poets/s_z/snyder/ensign.htm Gary Snyder: A Postmodern Perspective] (англ.). University of Illinois at Urbana-Champain. illinois.edu. Проверено 12 октября 2010. [www.webcitation.org/610JHSYlr Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.enotes.com/poetry-criticism/snyder-gary Gary Snyder 1930–] (англ.). Critical Reception. enotes.com. Проверено 13 октября 2010. [www.webcitation.org/610JI6NM0 Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.poetryfoundation.org/bio/gary-snyder Gary Snyder (1930 - )]. poetryfoundation.org (2009). Проверено 13 октября 2010. [www.webcitation.org/610JIyHUn Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.poets.org/poet.php/prmPID/1016 Jack Kerouac] (англ.). Poets.org. Проверено 18 октября 2010. [www.webcitation.org/610JJi3mQ Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Eric D. Lehman. [www.emptymirrorbooks.com/features/kerouac-big-sur.html Big Sur by Jack Kerouac] (англ.). emptymirrorbooks.com. Проверено 20 октября 2010. [www.webcitation.org/610JKXGEP Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.enotes.com/twentieth-century-criticism/kerouac-jack Jack Kerouac Criticism] (англ.). enotes.com. Проверено 20 октября 2010. [www.webcitation.org/610JLYBLV Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.enotes.com/peyote-poem-salem/peyote-poem Peyote Poem Summary & Study Guide] (англ.). enotes.com. Проверено 11 октября 2010. [www.webcitation.org/610JMKzLI Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Michael McClure. стр. xvi // Huge dreams: San Francisco Beat Poems. — Penguin Books, 1999. — 199 с. — ISBN 9780140589177.
- ↑ Ann Charters. стр. 264 // The Portable Beat Reader. — Viking, 1992. — 642 с. — ISBN 9780670838851.
- ↑ [www.michael-mcclure.com/bio.html About Michael McClure] (англ.). Quotes. Проверено 11 октября 2010. [www.webcitation.org/610JN7zpI Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.americanbookreview.org/editor.asp?id=24 Michael McClure] (англ.). American Book Review. americanbookreview.com. Проверено 11 октября 2010. [www.webcitation.org/610JNuVsM Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.rooknet.net/beatpage/writers/diprima.html Diane Di Prima] (англ.). The Beat Page. rooknet.net. Проверено 17 октября 2010. [www.webcitation.org/610JOaMYK Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [dianediprima.com/Review.html Except: From Reviews of Diane di Prima's Work] (англ.). Проверено 17 октября 2010. [www.webcitation.org/610JPEpAv Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Bruce Weber. [www.nytimes.com/2010/06/03/arts/03orlovsky.html Peter Orlovsky, Poet and Ginsberg Muse, Dies at 76] (англ.). The New York Times. nytimes.com (03-06-2010). Проверено 13 октября 2010. [www.webcitation.org/610JPrvIW Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Julian Guthrie. [articles.sfgate.com/2010-06-03/bay-area/21655040_1_peter-orlovsky-allen-ginsberg-beat-generation Peter Orlovsky, poet, Ginsberg's partner, dies] (англ.). SFGate. sfgate.com (03-06-2010). Проверено 13 октября 2010. [www.webcitation.org/610JR0els Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Emma Brown. [www.washingtonpost.com/wp-dyn/content/article/2010/06/01/AR2010060103524.html Peter Orlovsky, poet and muse of longtime partner Allen Ginsberg, dies at 76] (англ.). The Washington Post. washingtonpost (02-06-2010). Проверено 13 октября 2010. [www.webcitation.org/610JRrIuy Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Carolyn Kellogg. [latimesblogs.latimes.com/jacketcopy/2010/05/peter-orlovsky-poet-and-partner-to-allen-ginsberg-has-died.html Peter Orlovsky, poet and partner of Allen Ginsberg, has died] (англ.). Los Angeles Times. latimes.com (31-05-2010). Проверено 13 октября 2010. [www.webcitation.org/610JSrbYJ Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Heidi Benson. [www.articles.sfgate.com/2002-06-27/bay-area/17550281_1_whalen-s-poetry-philip-whalen-mr-whalen Philip Whalen - co-author of Beat poetry] (англ.). SFGate(недоступная ссылка — история). sfgate.com (27-06-2002). Проверено 12 октября 2010.
- ↑ Philip Whalen, Michael Rothenberg. The Collected Poems of Philip Whalen. — Wesleyan University Press, 2007. — 871 с. — ISBN 9780819568595.
- ↑ [www.rooknet.net/beatpage/writers/welch.html Lew Welch] (англ.). The Beat Page. rooknet.net. Проверено 13 октября 2010. [www.webcitation.org/610JU3ipn Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.poemhunter.com/lew-welch/biography/ Biography of Lew Welch] (англ.). poemhunter.com. Проверено 13 октября 2010. [www.webcitation.org/610JUiuh8 Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.poetry.about.com/od/20thcenturypoets/p/lamantia.htm Philip Lamantia] (англ.). About.com. about.com. Проверено 13 октября 2010. [www.webcitation.org/610JWB0Gn Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.rooknet.net/beatpage/writers/lamantia.html Philip Lamantia] (англ.). The Beat Page. rooknet.net. Проверено 13 октября 2010. [www.webcitation.org/610JWua4i Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Jesse Hamlin. [www.articles.sfgate.com/2005-03-11/bay-area/17362714_1_philip-lamantia-allen-ginsberg-poems Philip Lamantia - S.F. Surrealist poet / Visionary verse prodigy influenced Beats] (англ.). SFGate.com(недоступная ссылка — история). sfgate.com. Проверено 13 октября 2010. [web.archive.org/20100503170220/www.articles.sfgate.com/2005-03-11/bay-area/17362714_1_philip-lamantia-allen-ginsberg-poems Архивировано из первоисточника 3 мая 2010].
- ↑ [www.poetryfoundation.org/bio/robert-creeley Robert Creeley (1926 - 2005)] (англ.). Poetry Foundation. poetryfoundation.org. Проверено 20 октября 2010. [www.webcitation.org/610JXY4ON Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.poets.org/poet.php/prmPID/184 Robert Creeley] (англ.). Poets.org. poets.org. Проверено 20 октября 2010. [www.webcitation.org/610JYIt8t Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.thepoetryfoundation.org/bio/robert-duncan Robert Duncan (1919 - 1988) / Biography] (англ.). The Poetry Foundation. thepoetryfoundation.org. Проверено 14 октября 2010. [www.webcitation.org/610JZ5A7W Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.poets.org/poet.php/prmPID/186 Robert Duncan] (англ.). Poets.org. poets.org. Проверено 14 октября 2010. [www.webcitation.org/610JZogHq Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.poetry.com/greatest-poet/poet-bio/Robert%20Duncan/ Robert Duncan] (англ.)(недоступная ссылка — история). poetry.org. Проверено 14 октября 2010. [web.archive.org/20100114071614/www.poetry.com/greatest-poet/poet-bio/Robert%20Duncan/ Архивировано из первоисточника 14 января 2010].
- ↑ [aalbc.com/authors/amiri.htm Amiri Baraka - Author, Poet, Activist] (англ.). #1 site African American Literature. aalbc.com. Проверено 15 октября 2010. [www.webcitation.org/610JafXQo Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.afropoets.net/amiribaraka.html Brief Bio] (англ.). Afro Poets.net. afropoets.org. Проверено 15 октября 2010. [www.webcitation.org/610JbnDeB Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [famouspoetsandpoems.com/poets/imamu_amiri_baraka Imamu Amiri Baraka Biography] (англ.). famouspeopleandpoems.com. Проверено 15 октября 2010. [www.webcitation.org/610MtZljM Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.poetryfoundation.org/bio/amiri-baraka Amiri Baraka (1934 -)] (англ.). Poetry Foundation. poetryfoundation.org. Проверено 15 октября 2010. [www.webcitation.org/610MuQXvn Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Jamelah Earle. [www.litkicks.com/AmiriBaraka/ Amiri Baraka] (англ.). litkicks.com (05-01-2003). Проверено 15 октября 2010. [www.webcitation.org/610MvB9Ax Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.poets.org/poet.php/prmPID/692 Bob Kaufman] (англ.). Poets.org. poets.org. Проверено 20 октября 2010. [www.webcitation.org/610MwD4Qa Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Bob Kaufman. Solitudes Crowded with Loneliness. — New Directions Publishing, 1965. — 87 с. — ISBN 9780811200769.
- ↑ [www.km.ru/magazin/view.asp?id=E0F00F32D85546C6B48BA919D5CAF637 Илья Кормильцев, главный редактор издательства "Ультра.Культура"] (рус.). km.ru (8 октября 2004). Проверено 6 сентября 2010. [www.webcitation.org/6574qS0Ww Архивировано из первоисточника 1 февраля 2012].
- ↑ ИА "Апельсин". [apelcin.ru/news/15903-acide-umbrellas-sygraetsya-s-ilej-kormilcevym.html «Acide Umbrellas» сыграется с Ильей Кормильцевым] (рус.). apelcin.ru (30 августа 2004). Проверено 9 сентября 2010. [www.webcitation.org/610N5R67w Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [library.ferghana.ru/recom.htm Книжка - Антология поэзии битников]. Библиотека Ферганы, наши рекомендации (12-03-2005). Проверено 6 октября 2010. [www.webcitation.org/610N8lW1E Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Николай Александров. [www.bg.ru/article/4070/ Пятидесятники]. Большой Город (25-10-2005). Проверено 6 октября 2010. [www.webcitation.org/611HgD2gp Архивировано из первоисточника 18 августа 2011].
- ↑ Владимир Преображенский. [www.russianrock.ru/?ext=content&pid=175&lang=1 Роковые поэты и поэзия рока]. Разные статьи о рок-музыке. Проверено 6 октября 2010. [www.webcitation.org/610N9q8hk Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ Голубянский Владимир. [www.top-kniga.ru/kv/review/detail.php?ID=17705 Рецензия на книгу Антология поэзии битников (пер. с англ.; сост. Андреева Г.)] (25-10-2004). Проверено 6 октября 2010. [www.webcitation.org/610NBXFIR Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.ufactory.ru/progbooks/?id=37 Программа "Книжечка" издательство "У-Фактория"]. Выпуск 16 сентября 2004 (29-09-2004). Проверено 6 октября 2010. [www.webcitation.org/610NCPP2E Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
- ↑ [www.rg.ru/2004/09/10/bitniki-anons.html В московском клубе "Б-2" состоялась презентация книги "Антология поэзии битников". Это первое столь полное собрание стихотворений битников на русском языке]. Российская газета. rg.ru (10-09-2004). Проверено 10 октября 2010.
| ||||||||||
 |
Эта статья входит в число хороших статей русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий Антология поэзии битников
– Прикажите посадить, ради Бога.– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.
Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:
– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.
В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.
– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»
Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление – очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.
Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.
То вдруг ему становилось стыдно чего то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой то Парис, обладающий Еленой. «Но, верно, это всегда так бывает и так надо, – утешал он себя. – И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой то голос, чей то знакомый голос, слышится и говорит ему что то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. – Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, – повторяет третий раз князь Василий. – Как ты рассеян, мой милый.
Князь Василий улыбается, и Пьер видит, что все, все улыбаются на него и на Элен. «Ну, что ж, коли вы все знаете», говорил сам себе Пьер. «Ну, что ж? это правда», и он сам улыбался своей кроткой, детской улыбкой, и Элен улыбается.
– Когда же ты получил? Из Ольмюца? – повторяет князь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.
«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.
– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.
От ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен. Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал, выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену, когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, – подумал он. – Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».
– Кажется, что я могу вас поздравить, – прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. – Ежели бы не мигрень, я бы осталась.
Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть к счастью своей дочери.
Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.
Кое кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.
– Ну, что, Леля? – обратился он тотчас же к дочери с тем небрежным тоном привычной нежности, который усвоивается родителями, с детства ласкающими своих детей, но который князем Василием был только угадан посредством подражания другим родителям.
И он опять обратился к Пьеру.
– Сергей Кузьмич, со всех сторон , – проговорил он, расстегивая верхнюю пуговицу жилета.
Пьер улыбнулся, но по его улыбке видно было, что он понимал, что не анекдот Сергея Кузьмича интересовал в это время князя Василия; и князь Василий понял, что Пьер понимал это. Князь Василий вдруг пробурлил что то и вышел. Пьеру показалось, что даже князь Василий был смущен. Вид смущенья этого старого светского человека тронул Пьера; он оглянулся на Элен – и она, казалось, была смущена и взглядом говорила: «что ж, вы сами виноваты».
«Надо неизбежно перешагнуть, но не могу, я не могу», думал Пьер, и заговорил опять о постороннем, о Сергее Кузьмиче, спрашивая, в чем состоял этот анекдот, так как он его не расслышал. Элен с улыбкой отвечала, что она тоже не знает.
Когда князь Василий вошел в гостиную, княгиня тихо говорила с пожилой дамой о Пьере.
– Конечно, c'est un parti tres brillant, mais le bonheur, ma chere… – Les Marieiages se font dans les cieux, [Конечно, это очень блестящая партия, но счастье, моя милая… – Браки совершаются на небесах,] – отвечала пожилая дама.
Князь Василий, как бы не слушая дам, прошел в дальний угол и сел на диван. Он закрыл глаза и как будто дремал. Голова его было упала, и он очнулся.
– Aline, – сказал он жене, – allez voir ce qu'ils font. [Алина, посмотри, что они делают.]
Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным, равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и разговаривали.
– Всё то же, – отвечала она мужу.
Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.
– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне всё сказала! – Он обнял одной рукой Пьера, другой – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца… и она будет тебе хорошая жена… Бог да благословит вас!…
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.
«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.
Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
