Антоненко-Давидович, Борис Дмитриевич

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Антоненко и Давыдов

Борис Антоненко-Давидович
Борис Антоненко-Давидович
Имя при рождении:	Борис Дмитриевич Давыдов
Место рождения:	Засулье, Полтавщина (ныне исторический район г. Ромны, Сумская область, Украина)
Гражданство:	Российская империя Российская империя Украинская Народная Республика Украинская Народная Республика Украинская ССР Украинская ССР СССР СССР
Род деятельности:	прозаик, переводчик
Язык произведений:	украинский, русский
Награды:

Бори́с Дми́триевич Антоне́нко-Давидо́вич (1899—1984) — украинский писатель, переводчик, исследователь проблем развития и культуры украинского языка. Лауреат Национальной премии Украины имени Тараса Шевченко (1992, посмертно).

Биография

Родился в семье рабочего-железнодорожника. Детство провёл в России. В 15-летнем возрасте потерял отца.

Окончил Ахтырскую гимназию (1917). Учился на физико-математическом факультете Харьковского университета, историко-филологическом факультете Киевского университета, которые не окончил в связи со сменой общественного строя и ухудшением материального состояния. Участвовал в освободительной борьбе 1917—1920 гг.: служил в рядах Запорожского корпуса (1918) и Армии Директории 1919 года. Занимал должность коменданта Мелитополя (1918). Возглавлял отдел образования Ахтырского района (1920-е гг).

Был членом национал-коммунистической УКП, секретарём её Киевского губкома. После её ликвидации ни к какой партии не принадлежал. Работал в отделе культуры редакции газеты «Пролетарская правда», затем был ответственным секретарём журнала «Глобус». Входил в литературную группу «Ланка» (МАРС). Участвовал в литературной дискуссии 1925—1927 годов.

После арестов 1933 г. и самоубийств М. Хвылевого и Н. Скрипника выехал в Казахстан, где работал при государственном издательстве над антологиями казахской литературы на украинском языке и украинской литературы на казахском. Работа не была завершена.

5 января 1935 г. арестован. По сфабрикованному делу приговорён к смерти. Высшую меру наказания заменили на 10 лет лагерей. Вины не признал.

Заключение отбывал в Сиблаге, Бамлаге (Урульга), во время войны находился в СИЗО Букачачлага, однако его дело пересмотрели и отправили в лагерную шахту. Работал землекопом и шахтёром, что существенно подорвало здоровье. Только перевод на более лёгкую работу — счетовода, бухгалтера, а впоследствии санитара и фельдшера — спас писателю жизнь. По окончании срока вернулся на Украину, однако в 1946 г. вновь арестован и без суда лишён свободы. Осуждён на пожизненную ссылку в село Малоросейка Большемуртинского района Красноярского края.

В 1957 году вернулся в Киев. Реабилитирован, восстановлен в Союзе писателей. Работал редактором в журнале.

В 1960—1970-х поддерживал связи с творческой молодёжью из диссидентских кругов. Из-за отказа свидетельствовать на процессе В. Мороза испытал давление: его перестали печатать (то есть лишили возможности заработка), травили в прессе, на его квартире прошли обыски, в ходе которых были изъяты бумаги и печатная машинка.

Официально меня не покарали за отказ давать показания на суде, как того можно было ожидать, но неофициальные санкции уже начались: сняли в журнале «Украина» уже принятую к печати мою повесть «Завышенные оценки», не печатается в «Литературной Украине» продолжение моих заметок о языке «Тяжеловесные мелочи» и, наконец, не будет дополнительного тиража «Как мы говорим». Поэтому вряд ли смогу я в новом 1971 году «порадовать читателей новыми произведениями», как Вы мне желаете… Вообще, в литературе теперь установка — писать «производственные» и «колхозные» романы, до чего я никак не мастак. Ну, что же — придётся писать «для вечности», откладывая написанное в папку «Когда умру, прочитайте»…

— Из письма к Д. Нитченко от 6 января 1971 г.

Творчество

Писать начал ещё в гимназические годы. Первые публикации — в 1923 г. (рассказ «Последние два» и драма «Рыцари абсурда»).

Творческий путь Антоненко-Давидовича разделяют на два периода: первый — с 1923 по 1933 гг., второй — с 1957 по 1984 г.

Первый период составляют 14 книг, отдельные очерки, рецензии, заметки. Основные произведения: повести «Тук-тук» (1926), «Смерть» (1928), «Печать» (1930); сборник рассказов «Запылённые силуэты» (1925); книга репортажей «По украинской земле» (1930). Остались незавершёнными романы «Сечь-мать» и «Долг», судьба последнего неизвестна.

Ко второму периоду творчества относятся сборники репортажей «Збруч» (1959) и «В семье свободной, новой» (1960), роман «За ширмой» (1961), написанные «в стол» сборники «Сибирские новеллы» и «Завышенные оценки».

Издал языко- и литературоведческие труды: сборник статей «Что и как» (1962), «В литературе и вокруг литературы» (1964), литературно-критические и теоретические очерки «Издалека и вблизи» (1969), размышления о культуре украинского языка «Как мы говорим» (1970). Оставил воспоминания о С. Васильченко, Е. Плужнике, Б. Тенете, М. Рыльском, В. Сосюре, процессе СВУ. Перевёл на украинский язык роман Г. Ф. Квитки-Основьяненко «Пан Халявский».

Книга «Как мы говорим» получила одобрительную оценку в российском журнале «Вопросы литературы» и в журнале Польской Академии наук «Slavia orientalis» (1972 год). Станислав Рыхлицкий перевёл на польский язык роман «За ширмой» («Za parawanem», 1974), этот же роман переиздал в Австралии филиал ОУП «Слово», был подготовлен его перевод на английский язык.

Индивидуальный стиль Антоненко-Давидовича — ясный и точный. Как отметил Л. Бойко: «Автор сознательно избегает необычных сравнений или эффектных многословных фраз, чтобы невольно не отвлечь внимание читателя от сути повествования… Всё внимание художника сосредоточено на том, чтобы как можно экономнее и в то же время как можно точнее, полнее и отчётливее донести до читательского сердца и ума главную мысль, ведущую идею, пленить наше внимание предметом своего рассказа».

Семья

• Первая жена — Вера Баглий (1889—?), врач. Репрессирована.
  • Сын Лев; умер от сепсиса в Киеве во время Второй мировой войны.
• Вторая жена — Наталья Карпенко (1900—1967), актриса.
  • Дочь — Ирина Голуб, российский филолог.
    • Внучка — Елена Давыдова-Харвуд, автор популярных книг «Английская свадьба» и «Испанские каникулы».
    • Внук — Голуб Александр Николаевич, военнослужащий, пенсионер.
• Третья жена — Ганна Антоновна Шемердяк (1927—1982). Происходила из Старого Самбора; репрессирована. Её дочь Ярина вместе с мужем, писателем Борисом Тимошенко, подготовили несколько посмертных изданий Антоненко-Давидовича. Сын Ярины, Богдан Тимошенко (р. 1976), в настоящее время — настоятель Храма Святого Великомученика Димитрия Солунского в с. Бузовая (Киевская область).
  • Сын — Евген (?—1986).

Библиография

На русском языке

• Крылья Артёма Летучего // Свободные крылья: Литературно-художественный сборник, посвящённый сов. авиации / Под ред. Б. Антоненко-Давидович. — Алма-Ата — М.: Казкрайгиз, 1935. — 118, [2] с.
• Крылья Артёма Летуна: Рассказы / Пер. с укр. [З. Савадовой-Досвитной; Ил.: С. Петрунин]. — М.: Детгиз, 1963. — 95 с. Содерж.: Морозные кружева; Крылья Артёма Летуна; Ёлочные хлопушки; Гришка-разведчик; Золотой кораблик.
• Крылья Артёма Летуна: Рассказы, маленькая повесть / Пер. с укр. З. Досвитная-Савадова; [Ил.: С. Петрунин. — 2-е изд.]. — М.: Дет. лит., 1969. — 142 с. Содерж.: Рассказы: Морозные кружева; Крылья Артёма Летуна; Ёлочные хлопушки; Гришка-разведчик; Золотой кораблик; Слово матери: Повесть.
• Прочитайте после моей смерти… / Пер. с укр. и предисл. Я. Голуб; [худож. оформ.: И. Шутурма]. — Львов: Каменяр, 2002. — 275 с. Содерж.: Сизо; Куда девался Леваневский; Что есть истина?; Кто такой Иисус Христос?; Протеже дяди Васи; Встретились; «Конный милиционер»; Три чечена; Всё может быть; Кустарь-«одноночка»; Трилогия; Предтеча современных моржей; Свои дураки; Бывшие поляки; Счастье; Остановись, мгновенье, ты прекрасно!; Мёртвые не воскресают.

Ссылки

• [gazeta.ua/post/302172 Борис Антоненко — Давидович одружувався тричі] (укр.)

Отрывок, характеризующий Антоненко-Давидович, Борис Дмитриевич

– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.