Антоний (Булатович)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Антоний и фамилией Булатович.

Иеросхимонах Антоний
Имя при рождении:	Александр Ксаверьевич Булатович
Религия:	православие
Школа:	имяславие
Дата рождения:	26 сентября (8 октября) 1870(1870-10-08)
Место рождения:	Орёл, Орловская губерния, Российская империя
Дата смерти:	5 декабря 1919(1919-12-05) (49 лет)
Место смерти:	деревня Луциковка, Харьковская губерния (ныне — Белопольский район, Сумская область, Украина)
Награды:

Иеросхимонах Анто́ний (в миру Алекса́ндр Ксаве́рьевич Булато́вич; 26 сентября (8 октября) 1870, Орёл — 5 декабря 1919, Луциковка, Харьковская губерния, ныне Сумской области Украины) — русский учёный и религиозный деятель. Исследователь Эфиопии, офицер, впоследствии иеросхимонах, лидер догматического движения «имяславие» Русской православной церкви.

Жизнь

Александр Булатович родился в городе Орле в благородной семье. Отец — генерал-майор Ксаверий Викентьевич Булатович, из потомственных дворян Гродненской губернии, умер около 1873 года. Мать — Евгения Андреевна Альбрандт, осталась после смерти мужа с тремя детьми: Александром и двумя его сёстрами. В жилах его текла белорусская, татарская и французская кровь.

Детство Александра прошло в богатом поместье Луциковка Марковской волости Лебединского уезда Харьковской губернии. В 1884 году он вместе с матерью переехал в Санкт-Петербург.

Александр Булатович учился в Александровском Лицее (1884—1891), который окончил среди лучших выпускников. После окончания лицея 1 мая 1891 года поступил на гражданскую службу в чине титулярного советника в собственную его величества канцелярию по ведомству учреждений императрицы Марии, руководившую учебными и благотворительными учреждениями. Вскоре А. Булатович подал прошение о выдаче ему на руки документов, и поступил на военную службу: 28 мая 1891 года он был зачислен рядовым на правах вольноопределяющегося в лейб-гвардии Гусарский полк. 16 августа 1892 года получил первый офицерский чин — корнета.

В 1896 году Булатович добился своего включения в члены российской миссии Красного Креста в Эфиопии, где он стал доверенным лицом негуса Менелика II.

Совершил в апреле 1896 года в качестве курьера легендарный пробег на верблюдах из Джибути в Харэр, преодолев расстояние свыше 350 вёрст по гористой пустыне за 3 суток и 18 часов, что на 6—18 часов быстрее, чем профессиональные курьеры. Как это описано в книге Булатовича, в конце этого пути его тепло встретил и оказал помощь Николай Леонтьев.

В 1897—1899 стал военным помощником Менелика II в его войне с Италией и южными племенами.

Булатович — первый европеец, который пересёк из конца в конец Каффу (сейчас — провинция Эфиопии). Впоследствии составил первое научное описание Каффы. Он также стал вторым европейцем, который обнаружил устье реки Омо.

В России миссия Булатовича была высоко оценена: он получил серебряную медаль от Русского географического общества за работы по Эфиопии (1899). Ему также был присвоено звание поручика лейб-гвардии Гусарского полка.

Николай Гумилёв с детства восхищался эфиопскими экспедициями Булатовича и был первым, кто смог повторить эфиопский маршрут Булатовича.

23 июня 1900 года по личному указанию Николая II Главному штабу Булатович был направлен в Порт-Артур в распоряжение командующего войсками Квантунской области. Затем он направлен в отряд генерала Н. А. Орлова, действовавший вдоль Китайской-Восточной железной дороги. Участвовал в подавлении Ихэтуаньского восстания. 18 июля 1900 года отряд Булатовича вошёл в Хайлар, захваченный до этого повстанцами, и двое суток удерживал его до подхода основных сил. После взятия Хайлара отряд Орлова двинулся к Хинганскому перевалу. В ночь на 8 августа Булатович лично руководил разведкой вражеских позиций, а затем смелым обходным манёвром вышел противнику в тыл. После жестокой схватки китайцы отступили. 135 забайкальских казаков получили за этот бой Георгиевские кресты, а сам Булатович — орден Владимира 4-й степени. Предводитель китайских войск Шоу Шань вскоре после поражения покончил с собой.

8 июня 1901 года Булатович возвратился в полк. Там он через месяц был назначен командовать 5-м эскадроном. 14 апреля 1902 года произведён в ротмистры. Закончил ускоренный курс 1-го Военного Павловского училища.

18 декабря 1902 г. А. К. Булатович был освобождён от командования эскадроном. С 27 января 1903 г. уволился в запас по «семейным обстоятельствам».

Постриг

В 1903 после разговора с Иоанном Кронштадтским он ушёл из армии и стал монахом (позже иеросхимонахом) русского Свято-Пантелеимонова монастыря на горе Афон в Греции. Он снова посетил Эфиопию и попытался основать там русский православный монастырь.

Был пострижен в монашество с именем Антоний и стал известен как иеромонах Антоний Булатович.

Лидер имяславия

Когда на Афоне начались имяславческие споры, о. Антоний не принимал участия в них и даже ничего о них не знал, так как вёл очень замкнутый образ жизни. Когда в 1912 г. игумен Андреевского скита Иероним попросил его, как образованного человека, составить мнение о вызвавшей споры книге «На горах Кавказа», написанной схимонахом Иларионом, иеросхимонах Антоний поначалу решил, что положение «Имя Божие есть Бог» ошибочно и даже написал письмо самому автору книги с обличением в неправомыслии. Но почти сразу после этого он нашёл имяславческое положение в книге св. Иоанна Кронштадтского, которую тот дал в «руководство» Булатовичу, когда он был ещё послушником и находился в России. После этого иеросхимонах Антоний сжег своё письмо схимонаху Илариону, сказал игумену Иерониму, что в его книге нет никакой ереси и вскоре стал одним из лидеров имяславия.

В марте 1913 г. по поручению братии Андреевского скита иеросхимонах Антоний выехал с Афона в Санкт-Петербург для разъяснения имяславческого учения и позиции имяславцев.

Он продолжал свою борьбу за признание имяславия, издал несколько богословских книг, доказывающих его правоту, встречался с императором Николаем II, и в конечном счёте сумел обеспечить своего рода оправдание для себя и своих товарищей по имяславию — имяславцам позволили возвратиться к служению в Церкви без покаяния.

В 1914 году иеросхимонах Антоний (Булатович) направил государю императору Николаю II письмо в защиту имяславия.

Мы не хотим раскола и скорбим о том бедствии, которое ныне постигло нашу Церковь, желали бы, чтобы в Церкви снова наступил мир и всякие догматические споры прекратились, но отступать от исповедания Божества Имени Божия мы не считаем для себя вправе и покориться Святейшему Синоду считаем за вероотступничество.

Государь в ответ направил письмо на имя митрополита Московского Макария, в котором благоприятно отозвался о имяславцах

Когда иеросхимонах Антоний (Булатович) приехал с Афона в Россию искать «правды Божией» у Русской православной церкви, то его прежде всего подвергли обыску, потом Св. Синод предложил Министерству внутренних дел выслать его из Петербурга как человека беспокойного. «Полицейскими преследованиями ответили на его духовную жажду».

Первая мировая война

Много раз Булатович просился обратно в армию, но ему отказывали. Лишь 28 августа 1914 года Антоний Булатович получил разрешение поехать в действующую армию как армейский священник. Во время Первой мировой войны отец Антоний не только служил священником, но и во «многих случаях вёл солдат в атаку», был награждён наперсным (священническим) крестом на Георгиевской ленте. В 1916 году оказался в австрийском плену, но сумел бежать, после чего вышел в отставку.

Гибель

Отец Антоний был убит бандитами в ночь с 5 на 6 декабря 1919 года, защищая от ограбления неизвестную женщину. Похоронен в селе Луциковка Белопольского района Сумской области, Украина. 6 сентября 2003 года были обретены его нетленные мощи.

23 августа 2009 года на могиле установлен и освящён гранитный крест. В 2012 году около могилы его установлен новой забор и отремонтирована часовня.

Награды

• Орден Святой Анны 2-й степени с мечами;
• Орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом;
• Орден Почётного легиона (за спасение из плена французского миссионера сеньора Лавесьера во время подавления «восстания боксёров» в 1900 году).
• Высшая военная награда Эфиопии при негусе Менелике II — золотой щит и сабля, подаренные расом Вальде Георгисом.
• Георгиевский крест

В художественной литературе

• О приключениях А. К. Булатовича рассказывается в исторической миниатюре Валентина Пикуля «Гусар на верблюде»
• Илья Ильф и Евгений Петров воспользовались биографией А. К. Булатовича для создания вымышленной истории о гусаре-схимнике Буланове, которую рассказывает герой романа «Двенадцать стульев» Остап Бендер.
• Иван Соколов-Микитов упоминает о доставленном в Одессу с Афона А. К. Булатовиче в рассказе «На мраморном берегу».
• Ричард Зельтцер, «[www.pravoslav.de/imiaslavie/vita_antonii/Name_of_hero/NH_Content.htm Имя героя]». Роман, пер. с англ. Н. А. Немзер.
• А. К. Булатович является одним из героев романов цикла «Этногенез», в частности, романа Алексея Лукьянова «Ликвидация» (Бандиты. Книга 2).

Труды

1. От Энтото до реки Баро. Отчеты о путешествии в Юго-Западной области Эфиопской Империи в 1896—1897 гг. СПб., 1897.
2. Из Абиссинии через страну Каффа на озеро Рудольфа // Известия Русского Географического Общества, № 35—36 (1899) С. 259—283.
3. С войсками Менелика II (дневник похода из Эфиопии к озеру Рудольфа). СПб., 1900; М., Глав. ред. вост. лит., 1971.
4. [www.omolenko.com/imyaslavie/apologiya.htm Апология веры во Имя Божие и во Имя Иисус]. М., 1913. Переиздания: 1) Имяславие. Антология / Ред. Е. С. Полищук. М., 2002. С. 9—160; 2) Имяславие. Сборник богословско-публицистических статей, документов и комментариев / Общ. ред., сост. и комм.: протоиерей К. Борщ. Т. I. М., 2003. С. 307—502.
5. [www.pravoslav.de/imiaslavie/antony/pensee/pensee2_07.htm О вере]
6. [www.omolenko.com/imyaslavie/bulatovichInSinod.htm Прошение в Правительствующий Синод]. СПб., 1913.
7. [www.pravoslav.de/imiaslavie/antony/af_razgrom.htm Афонский разгром. церковное бессилие]. СПб.,: «Дым Отечества», 1913.
8. [www.pravoslav.de/imiaslavie/antony/korni/korni.htm Корни имяборчества] // Имяславие. Богословские материалы к догматическому спору об Имени Божием по документам Имяславцев. СПб.,: Исповедник, 1914. С. 65—81.
9. Православная Церковь о почитании Имени Божияго и о Молитве Иисусовой. Пг., 1914.
10. [www.pravoslav.de/imiaslavie/antony/pensee/pensee.htm Моя мысль во Христе. О деятельности (энергии) Божества]. Пг., 1914.
11. [www.pravoslav.de/imiaslavie/antony/tertill.htm И паки клевещет на ны ритор Тертилл] // Колокол № 3086, 3 сентября; № 3089, 6 сентября 1916 г.
12. [www.pravoslav.de/imiaslavie/antony/borba/borba.htm Моя борьба с имяборцами на Святой Горе]. Пг., 1917; переиздано в: Афонский разгром. Спор о почитании Имени Божия и движение имяславцев 1910-20-х годов. СПб., 2006. С. 47—104.
13. Оправдание веры в Непобедимое, Непостижимое, Божественное Имя Господа нашего Иисуса Христа. Пг., 1917.
14. История афонской смуты. Вып. 1. Пг., 1917.
15. Афонское дело. Пг., 1917.

Русские в Абиссинии

• Артамонов, Леонид Константинович
• Леонтьев, Николай Степанович
• Гумилёв, Николай Степанович
• Машков, Виктор Федорович
• Ашинов, Николай Иванович

Ссылки

• [www.omolenko.com/publicistic/bulatovich.htm История гусара-схимника. Иеросхимонах Антоний (Булатович): детали биографии]
• [www.pravoslav.de/imiaslavie/vita_antonii/gusarshimnik.htm «Гусар-схимник». Беседа сотрудника «Русского слова» А. С. Панкратова с иеросхимонахом Антонием (Булатовичем)]. «Сумской вестник» № 253 за 16 ноября 1913 г.
• [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Aethiopien/Bulatovich1/pred.htm Кацнельсон И. С. А. К. Булатович — гусар, землепроходец, схимник] (недоступная ссылка с 05-09-2013 (3883 дня) — история, копия)
• [www.moskvam.ru/blessed_fire/05_2000/true.htm Правда о событиях, происшедших в первое полугодие 1913 года в Пантелеимоновом монастыре] (недоступная ссылка с 05-09-2013 (3883 дня) — история, копия)
• [bishop.hilarion.orthodoxia.org/1_3_3_10_14 Священная тайна Церкви. Введение в историю и проблематику имяславских споров]
• [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Aethiopien/Bulatovich4/1-20/14.htm Доверительное письмо поверенного в делах посольства России в Эфиопии Б. Чемерзина от 15 декабря 1911 г. министру иностранных дел России А. А. Нератову] (недоступная ссылка с 05-09-2013 (3883 дня) — история, копия)
• [www.rus-sky.org/history/library/troitzky1.htm Павел Троицкий. Андреевский скит и русские кельи на Афоне]
• [www.gumer.info/bogoslov_Buks/ortodox/Berd_GasitDuch.php Николай Бердяев. Гасители Духа]
• [www.saminfo.ru/~samds/Text/Vertical/Library/K_ubil/5.htm Материалы по истории споров об имени Божием 1912—1917 гг.] (недоступная ссылка с 05-09-2013 (3883 дня) — история, копия)
• [web.archive.org/web/20050201130719/www.netda.ru/belka/nauka/postoval.htm Афонский спор о природе и почитании Имени Божия и его мистико-богословские, философские и лингвистические основания] (недоступная ссылка с 05-09-2013 (3883 дня) — история, копия)
• Монахиня Кассия (Т. А. Сенина), [www.academia.edu/1955753/_ Гносеология и учение об идеях и именовании в сочинениях иеросхимонаха Антония (Булатовича)], в: Волшебная гора, т. XVI (2011) 24—33.
• Татьяна А. Сенина (монахиня Кассия), Последний византиец. Религиозно-философская мысль иеросхимонаха Антония (Булатовича) и её византийский контекст (Санкт-Петербург: Дмитрий Буланин, 2013); [www.academia.edu/4478414/_._-_The_Last_Byzantine_The_Religious_and_Philosophical_Thought_of_Father_Anthony_Bulatovich_within_the_Context_of_Byzantine_Theology оглавление].
• [www.pravoslav.de/imiaslavie/index.htm Имяславие. Богословский спор об Имени Божием: история и современность]
• Tatiana Sénina (moniale Kassia), [scrinium.academia.edu/KassiaSenina/Papers/876299/Un_palamite_russe_du_debut_du_XXeme_siecle_le_hieromoine_Antoine_Boulatovitch_et_sa_doctrine_sur_lenergie_divine Un palamite russe du début du XXème siècle : le hiéromoine Antoine Boulatovitch et sa doctrine sur l’énergie divine], in Scrinium, t. 6: Patrologia Pacifica Secunda (2010) 392—409.
• Tatiana Senina (Nun Kassia), [scrinium.academia.edu/KassiaSenina/Papers/1060099/The_status_of_divine_revelation_in_the_works_of_Hieromonk_Anthony_Bulatovich The status of divine revelation in the works of Hieromonk Anthony Bulatovich], in Scottish Journal of Theology 64:4 (2011) 377—389.
• Tatiana Sénina (moniale Kassia), [scrinium.academia.edu/KassiaSenina/Papers/1797282/La_doctrine_du_hieromoine_Antoine_Boulatovitch_sur_les_idees_et_sa_theorie_de_la_connaissance La doctrine du hiéromoine Antoine Boulatovitch sur les idées et sa théorie de la connaissance], in Scrinium. Journal of Patrology, Critical Hagiography and Ecclesiastical History, vol. 7—8: Ars Christiana: In Memoriam Michail F. Murianov (21.XI.1928—6.VI.1995) (2011—2012) Pt. 2, p. 314—325.

Отрывок, характеризующий Антоний (Булатович)

– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.