Антонин Пий

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с именем Антонин.
Тит Аврелий Фульв Бойоний Аррий Антонин Пий
лат. Titus Aurelius Fulvus Boionius Arrius Antoninus Pius<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Бюст императора Антонина Пия</td></tr>

Римский император
10 июля 138 — 7 марта 161
Предшественник: Адриан
Преемник: Марк Аврелий и Луций Вер (совместно)
 
Вероисповедание: Древнеримская религия
Рождение: 19 сентября 86(0086-09-19)
Ланувий, Лацио
Смерть: 7 марта 161(0161-03-07) (74 года)
Лориум[en], Этрурия
Место погребения: Мавзолей Адриана
Род: Антонины
Отец: Тит Аврелий Фульв
Мать: Аррия Фадилла[bg]
Супруга: Фаустина Старшая
Дети: 1) Марк Аврелий Фульв Антонин
2) Марк Галерий Аврелий Антонин
3) Аврелия Фадилла
4) Анния Галерия Фаустина

Тит Авре́лий Фу́льв Бойо́ний А́ррий Антони́н Пий, правивший под именем Тит Элий Адриан Антонин, (лат. Titus Aurelius Fulvus Boionius Arrius Antoninus Pius), более известный в римской историографии как Антонин Пий, — римский император, правивший c 10 июля 138 по 7 марта 161 года. Четвертый из пяти хороших императоров.

Антонин Пий происходил из галльского сенаторского рода. В 120 году он был консулом, затем проконсулом Азии. В 135 году был усыновлён императором Адрианом и стал его преемником. После смерти Адриана Антонин уговорил сенат обожествить Адриана, и поэтому сенаторы прозвали его Пием (то есть «благочестивый», «исполняющий долг в отношении богов и родных»).

Во время правления Антонина Пия Римская империя сохранила свои владения и упрочила границы. По его приказу в Шотландии был построен новый оборонительный вал от залива Ферт-оф-Клайд до залива Ферт-оф-Форт, а также продвинуты и укреплены государственные границы в Германии и Реции. Однако вспыхнувшие в провинциях Британия, Мавретания, Египет и Иудея восстания против римского правления означали скорый конец стабильности. Антонин Пий усыновил Марка Аврелия, женив его на своей дочери Фаустине, и провозгласил императором.

С 139 года Антонин Пий носил титул «Отец Отечества»[1].





Жизнь до прихода к власти

Семья

Будущий император Тит Аврелий Фульв Бойоний Аррий Антонин родился 19 сентября 86 года в ланувийском имении своих родителей к юго-востоку от Рима[2]. Семья его отца, консула 89 года Тита Аврелия Фульва, происходила из города Немаус в провинции Нарбонская Галлия[3]. Дедом Антонина по отцовской линии был двукратный консул и префект Рима Тит Аврелий Фульв[3]. Матерью Антонина была Аррия Фадилла, дочь происходившего из Галлии двукратного консула и друга писателя Плиния Младшего Гнея Аррия Антонина и Бойонии Проциллы[3]. В его честь был назван Антонин[4].

Между 110 и 115 годами Антонин женился на Аннии Галерии Фаустине Старшей[2]. По рассказу «Истории Августов», о Фаустине «было много разговоров из-за её слишком свободного и легкомысленного образа жизни, но он [Антонин] положил им конец, хотя и страдал в глубине души»[5]. Фаустина была дочерью двукратного консула Марка Анния Вера[de] и Рупилии Фаустины (сводная сестра римской императрицы Вибии Сабины)[3]. Фаустина была известна своей мудростью. Она провела всю свою жизнь в заботе о бедных и оказании помощи обездоленным римлянам.

Фаустина родила Антонину четверых детей — двух сыновей и двух дочерей[6]:

  1. Марк Аврелий Фульв Антонин (умер до 138 года). Его могильная надпись была найдена в Мавзолее Адриана в Риме[7].
  2. Марк Аврелий Антонин Галерий (умер до 138 года). Его могильная надпись была найдена в Мавзолее Адриана в Риме, а также его имя появляется на греческой императорской монете[7].
  3. Аврелия Фадилла (умерла в 135 году) — вышла замуж за консула-суффекта 145 года Луция Ламию Сильвана[7]. В их браке, по всей вероятности, детей не было. Её могильная надпись была обнаружена в Италии.
  4. Анния Галерия Фаустина Младшая (между 125 и 130 годом — 175 год) — будущая римская императрица, в 146 году вышла замуж за своего двоюродного брата будущего императора Марка Аврелия[8].

Карьера

Антонин был воспитан в Лориуме на Аврелиевой дороге неподалёку от Рима[9]. Кажется, всегда считал своим родным местом тот город, потому что впоследствии он построил здесь дворец и провел в нём последние годы жизни[10]. О его жизни до прихода к власти известно немногое. В трёхлетнем возрасте Антонин потерял отца; тогда его мать вышла замуж за консула-суффекта 98 года Публия Юлия Лупа, в браке с которым родились две дочери: Аррия Лупулла и Юлия Фадилла[11]. В детстве Антонина воспитывали оба его деда[12]. Мужскую тогу, свидетельствовавшую о достижении зрелости, Антонин надел в 100 году или в начале 101 года, вероятно, на праздник Либералий в марте 101 года[13]. После этого он, что было естественно для отпрысков знатных фамилий, начал карьеру, так называемый «cursus honorum». Первыми постами, которые занимал Антонин, были, очевидно, посты военного трибуна и вигинтивира[13]. Автор биографии Антонина в «Истории Августов» Юлий Капитолин сообщает, что он занимал должности квестора, во время которой проявил щедрость, претора (назначение на это место он пышно отпраздновал) и ординарного консула[14]. П. фон Роден в Паули-Виссова предполагает следующие даты пребывания на этих постах — 112 год, 117 год и 120 год соответственно[2]. В состав сената Тит вошёл не ранее 111 года[15].

После своего консульства в 120 году Антонин, в силу своего характера, вышел в отставку и отправился вести спокойную жизнь в загородный дом[7]. Но ему не позволили оставаться долго свободным от должностей. Вскоре император Адриан включил его в состав коллегии из четырёх консуляров, которым поручил управлять италийскими судебными округами, причём свои обязанности Антонин исполнял в таких богатых областях, как Этрурия и Умбрия, где находились императорские имения[4]. Эта должность имела большое значение, особенно во время отсутствия императора в Италии, и, хотя не давала военной власти, являлась высокой наградой для своих владельцев[16]. На неё мог быть назначен только лояльный и заслуживающий доверия человек[16].

Во время правления Италией, как рассказывает «История Августов», Антонину «было дано знамение ожидавшей его императорской власти»[17]. Превосходную репутацию он получил во время управления Азией в звании проконсула между 133 и 136 годами[18]. Существует история, что якобы во время своего проконсульства Тит подрался с известнейшим софистом того времени Геродом Аттиком на горе Ида[19]. По возвращении из провинции Антонин вошёл в состав восстановленного императорского совета[1]. Он всегда выступал сторонником мягких мер при решении каких-либо вопросов[19]. Он приобрёл благосклонность императора Адриана[20].

Антонин сделал прекрасную карьеру и мог бы уйти в отставку, но события 138 года радикально изменили его будущее. В январе 138 года приёмный сын и наследник императора Луций Элий Цезарь внезапно скончался от болезни[21]. Адриан встретился с сенатом и решил усыновить и объявить наследником Антонина, которому дал время подумать над предложением[2]. Наконец, после длительных размышлений Антонин принял его и 25 февраля был усыновлён Адрианом, получив полномочия трибуна и проконсула[20]. Кроме того, Адриан поставил одним из условий усыновление Антонином Марка Анния Вера и Луция Вера, сына покойного Элия Цезаря, для продолжения династии[2]. В честь Антонина была выпущена серия монет, на которых он именовался Титом Элием Цезарем Антонином[1]. По рассказу Евтропия, после усыновления Антонин раздал своё имущество на жалование воинам и помощь друзьям[22].

Правление

Когда Адриан скончался 10 июля 138 года и был захоронен в одноимённом мавзолее, Антонин мирно занял завещанный престол[2]. В последние годы правления Адриан подорвал свой авторитет у сената за то, что он урезал его полномочия и некоторых сенаторов казнил, поэтому сенат решил предать покойного императора проклятию памяти[23]. Это, в свою очередь, ставило под сомнение законность власти Антонина[23]. Поэтому его правление началось с некоторых затруднений, поскольку, когда он решил обожествить своего предшественника, сенат оказался против[23]. В конце концов из-за боязни вмешательства армии сенат отступил, но добился отмены непопулярной должности выездных судей, которые действовали на территории самой Италии[1]. В результате за свои усилия император получил прозвище «Пий» (от лат. pius — благочестивый)[24][25]. «История Августов» даёт пять вариантов причин получения прозвища:

  1. Антонин на глазах сената протянул руку, чтобы поддержать своего тестя;
  2. Он сохранил жизнь всем приговорённым к смерти при Адриане;
  3. Император удостоил покойного Адриана различных почестей;
  4. Он не допустил, чтобы Адриан покончил жизнь самоубийством;
  5. Антонин от природы был очень милосердным[26].

Наиболее общепринята третья версия[24]. В 139 году Антонин Пий, согласно римским обычаям, принял титул «Отца Отечества» (лат. Pater Patriae), хотя он сначала хотел от него отказаться[2]. Однако император отклонил предложение сената переименовать сентябрь в антонин, а октябрь в фаустин — в честь нового императора и его жены[2]. Фаустина Старшая получила от сената титул Августы[27]. Известно, что Антонин Пий всего лишь один раз покидал пределы Италии за всё время своего правления, живя постоянно на своей вилле в Ланувии[28]. Основными принципами его правления были «aequitas, felicitas, fides» («справедливость, счастье, верность»)[29]. При нём провинции достигли своего расцвета[29]. Одним из главных достоинств правления Пия было то, что он был легко доступен для всех своих подданных, и во вмешательстве вольноотпущенников для обработки каждого запроса не было никакой необходимости[30]. Известны депутации, которые посылались императору из Тарракона, галльских городов[30]. Были и случаи, когда Антонин Пий разрешал некоторые споры, возникавшие в провинциях. Вот один из примеров: некоторые граждане Фив были в споре с городом Платеи из-за некоторых земель, располагавшихся между городами. Будучи не в состоянии решить этот вопрос самостоятельно, они вынесли его на суд императора, удовлетворившего их просьбу[31].

Внутренняя политика

Юридическая деятельность

Деятельность в юриспруденции, которая ознаменовала правление Антонина Пия, подготовила почву для расцвета римского права в начале III века[32]. В области законоведения императора беспокоила проблема равенства сословий, и в связи с этим он ввёл в римское право много важных новых принципов, основанных на этом понятии[32]. Тут Антонину Пию помогали пять известных юристов того времени: Луций Фульвий Эбурний Валент, автор правовых трактатов; Луций Волузий Мециан, автор большой работы «Fidei Commissa» (Завещательные трасты); Луций Ульпий Марцелл, плодовитый писатель, и два других деятеля[32]. Его правление застало появление «Институций» юриста Гая — элементарного правового пособия для начинающих[32]. Некоторые из этих юристов принадлежали к школе прокулианцев, как Ульпий Марцелл, другие — к сабинианцам, как Валент, так что решения императорского консилиума представляли собой компромисс между двумя противоположными школами[32].

Уже в то время было видно, что появилась тенденция облегчения положения рабов, и эту тенденцию усердно поддерживал Антонин Пий. Принцепс предпринял некоторые меры для облегчения процедуры освобождения рабов[33]. По приказу императора убийство господином своего раба было приравнено к обыкновенному убийству[34]. Кроме того, появилось важное постановление, что рабы, искавшие убежища в храмах, у статуй императоров от гнева своих господ, не возвращались бывшим хозяевам[34]. В уголовном праве Антонин Пий ввёл важный принцип, что обвиняемые не должны рассматриваться как виновные до судебного процесса[32]. Он также утвердил понятие, что суд и приведение приговора в исполнение должны состоятся там, где было совершено преступление[32]. Кроме того, император смягчил пытки при допросе рабов[32] и запретил их применение на детях в возрасте до четырнадцати лет, хотя из этого правила были исключения[33]. Им же был введён новый закон о наследовании, в который было включено рассмотрение пожеланий дочери при заключении брачного договора[2].

Законы Антонина, некоторые из которых цитируются дигестами византийского императора Юстиниана I[2], были для тех времён достаточно гуманными, что объясняется влиянием стоицизма и греческой философии[35]. Антонин также уделял внимание сословному делению. Во времена империи почётные граждане делились на два класса: «humiliores», люди низких званий, и «honestiores», люди высших званий[33]. Критерием этого различия являлось, главным образом, богатство[32]. Honestiores были богатыми, а humiliores бедными[32]. При Антонине это неписанное правило стало законом[32].

Строительная деятельность

Строительная деятельность Пия по сравнению с его предшественниками была не столь плодовита. Антонин завершил строительство Мавзолея Адриана неподалёку от Тибра, построил храм в честь божественного Адриана на Марсовом поле и Фаустины на форуме[2]. Кроме того, он отреставрировал старый свайный мост в Риме, «Pons Sublicius», Грекостадиум и Колизей[2]. Император, возможно, внёс некоторые исправления в конструкцию здания римского Пантеона, потому что историк Юлий Капитолин упоминает восстановление храма Агриппы, но текст может быть повреждён; в то же время произошло восстановление храма Божественного Августа в Риме, что было отмечено на монетах[2].

Вне столицы Антонин активно занимался ремонтом дорог. Примером тому служит восстановление Эмилиевой дороги в 143 году, строительство дорог в Нарбонской Галлии[36]. По сообщению Павсания, во время правления Антонина Пия было построено несколько храмов неподалёку от Эпидавра[37]. Отреставрирован был порт в Александрии, восстановлены Фарос, гавань в Кайете, Террацинская гавань, построены бани в Остии на выделенные по завещанию Адриана 20 тысяч сестерциев[38], водопровод в Анции, а также несколько храмов в родном городе императора Ланувии[39].

Экономическая деятельность

При вступлении на престол император отменил целиком для жителей Италии и наполовину для провинциалов налог, назначенный по поводу его усыновления[2]. Когда супруга императора Фаустина скончалась в 141 году, это стало большим ударом для императора, который глубоко её любил, как мы знаем из его собственных слов[40]. Сенат её обожествил, устроив в честь покойной цирковые игры, построил храм и назначил в него служительниц[41]. В Сардах был основан культ Фаустины и Артемиды[42]. Кроме того, была отчеканена серия монет с портретом Фаустины и создан благотворительный фонд для помощи девочкам-сиротам Италии, названный «Фаустининские девочки» (лат. Puellae Faustinianae)[2]. На выпущенных монетах времён Антонина изображались преимущественно порты, мосты, бани и амфитеатры[1]. Император приказал своим прокураторам проявлять умеренность при сборе налогов, а с тех, кто превышал допустимую меру, он требовал отчёта о совершённых ими действиях[43]. Он был всегда готов прислушаться к жалобам, поданным провинциалами на своих прокураторов, и любого виновного принуждал вернуть награбленное их владельцам[44].

В 148 году в Риме были отмечены 900-летие со дня основания города и десятилетие правления Антонина Пия[45]. В честь этих событий в столице были организованы великолепные игры, которые продолжались в течение нескольких дней; во время игр было убито множество экзотических животных, в том числе слоны, жирафы, тигры, носороги, крокодилы и гиппопотамы[45]. Народу раздавались подарки. Была выпущена серия монет, где отмечались происхождение римлян от троянцев, латинян, сабинян и заслуги богов, защищавших город[2]. Монеты, темы которых связаны с Энеем, Ромулом, Нумой Помпилием и Октавианом Августом, косвенно называли Антонина преемником этих четырёх правителей[2]. В связи с расходами на празднества император понизил количество серебра в денарии с 89 % до 83,5 %, то есть фактическая масса серебра уменьшилась с 2.88 граммов до 2.68 граммов[46]. Ущерб имперской казне также наносили массовые стихийные бедствия, разорявшие чуть ли не целые провинции. На островах Эгейского моря и в Малой Азии произошёл ряд землетрясений. От опустошительных пожаров пострадали такие крупные города, как Рим, Нарбонна, Антиохия, Карфаген[34].

Император использовал собственные средства для распределения масла, зерна и вина бесплатно во время голода, помогал восстанавливать Рим, пострадавший в результате пожара, а также оказывал помощь провинциям[47]. Известно, что к моменту смерти Антонина в 161 году в римской казне находилась огромная сумма в 675 миллионов денариев[2].

Религиозная политика. Отношение к христианам

В отличие от своих двух предшественников, Траяна и Адриана, Антонин Пий был глубоко религиозным человеком[40] и поклонялся только исконно римским богам[40]. Однако, несмотря на это, император практически не преследовал христиан, но и не отменил запрета на их организацию[40].

Однако историки церкви И. Гапонов и А. Лебедев приписывают Антонину Пию приказ, направленный в Азию[48], который облегчал положение христиан, а в качестве доказательства приводят этот приказ, который якобы сохранился у Юстина[49]. Но, по всей видимости, этот рескрипт представляет собой позднюю вставку[49]. Во времена Антонина преследования проводились в Ахайе, где был убит епископ Афинский Публий[49]. На эпоху его правления приходится мученичество трёх христиан — Птолемея и двух мирян, носивших одинаковое имя Лукий[48]. Птолемей был обвинён в том, что якобы способствовал переходу жены одного знатного римлянина в христианство[48]. А два Лукия попытались опротестовать решения суда по делу Птолемея, за что и погибли[48]. Евсевий Кесарийский рассказывает, что при Антонине во время гонений в Азии умер мученической смертью из-за бунта простого населения глава Смирнской церковной общины епископ Поликарп[48][50]. В целом правительство Пия продолжало следовать политике невмешательства Траяна и Адриана. Христианина власти не преследовали, если у них не имелось против него какого-либо конкретного обвинения[51].

Антонин старался начать религиозное возрождение, которое было бы направлено на возвращение старого республиканского духа почтения к богам греческой и римской мифологии. Император хотел возродить неприхотливость предпочтений эпохи раннего Рима. Кроме того, тот факт, что девятисотлетие Рима пало на правление Антонина, дал возможность напомнить народу о религиозных верованиях ранней Республики[52]. На протяжении правления Антонина чеканились монеты, иллюстрировавшие эпизоды старой мифологии и особенно деяния Геракла в Италии[52].

Кроме того, такие освящённые веками религиозные корпорации, как арвальские братья, получили большую поддержку и заняли особое место в правление Пия. Можно, конечно, считать случайным обстоятельством, но некоторые из наиболее важных надписей, связанные с арвальскими братьями, относятся к эпохе Антонина Пия. Но, как считал историк Э. Брайант, это связано с тем, что записи актов арвальских братьев особенно бережно хранились в то время[53]. Однако попытки возрождения старой религии были обречены на провал[54]. Всё больше людей обращалось к культам Великой Матери и Митры[53].

Внешняя политика

Несмотря на имперскую пропаганду, которой отмечалось мирное римское царство, правление Антонина не обошлось без внутренних и внешних конфликтов[55]. Его правление было самым мирным за всю историю принципата, основным средством разрешения споров была дипломатия[40]. Антонин Пий не был военачальником, и он не имел никакого опыта в военном деле, а все войны вёл через своих легатов[56]. Командованием армией в тот момент заведовал префект претория Марк Гавий Максим, занимавший этот важный пост почти весь период правления Антонина — 20 лет (с 138 по 158 год)[57]. Армия по-прежнему играла значительную роль в империи, её задачами были расширение и защита государства.

Императорские легаты увеличили плату легионерам, но ограничили права военно-морского флота и моряков-ауксилиев[58]. С этого момента дети солдат, не имевших римское гражданство, получали его только после того, как они сами запишутся в легион[58]. Это побудило жителей становиться легионерами[58].

Поход в Южную Шотландию

Военная деятельность римлян, показанная в Британии, была противопоставлена бездействию в остальных провинциях империи. Тут политика разительно отличалась от политики предшественника Антонина Адриана, по приказу которого был возведён носивший его имя вал[23]. В 139 году император назначил на пост легата провинции Британия Квинта Лоллия Урбика[23]. До этого Урбик участвовал в подавлении восстания Бар-Кохбы под начальством Юлия Севера, затем, после исполнения обязанностей консула в 135 году, был наместником Нижней Германии[23]. В 140 году в провинции вспыхнуло восстание племени бригантов, которое было подавлено[59]. После Урбик начал активные наступательные действия в Северной Британии. Точные причины кампании неизвестны, но это могло быть желание Антонина иметь славу завоевателя[23]. Легат одержал ряд побед и продвинул имперскую границу вглубь острова[23]. В 142 году началось строительство оборонительного вала в самом узком месте между заливами Ферт-оф-Форт и Ферт-оф-Клайд, представлявшего собой 58-километровую стену из торфа, стоявшую на фундаменте из булыжников шириной четырнадцать футов и возвышавшуюся над глубоким рвом[59]. Основные работы велись силами солдат трёх римских легионов: XX Победоносного Валериева, VI Победоносного и II Августова[60]. К югу от стены проходила военная дорога, вдоль которой находились через каждые две мили небольшие форты с гарнизонами, окружённые насыпями и канавами[59].

Эти достижения побудили Антонина Пия принять в 142 году, возможно в конце года, почётный титул «Imperator II»[61]. Однако завоёванные территории не оставались спокойными. В 154 году вспыхнуло восстание, зачинщиком которого стало племя бригантов, что повлекло за собой временный отвод части армии от вала Антонина, а в результате часть оборонительных сооружений была разрушена восставшими[62]. Надпись из Тенеста рассказывает о прибытии в Британию подкреплений из Германии при наместнике Юлии Вере[63]. Вполне вероятно, что именно эти события подтолкнули Антонина к решению о переселении большей части населения из местности между двумя валами в Германию на берег реки Неккар для защиты тамошних границ империи[62]. Энергичная политика Антонина в Британии обеспечила этой провинции мир и процветание в течение шестидесяти лет[32]. Этот факт позволяет предположить, что если бы император проводил такие же кампании на дунайской и восточной границах, то это позволило избежать неприятностей его преемнику[32]. При Марке Аврелии, приблизительно в 160-х годах, вал Антонина был оставлен, хотя римская власть над некоторыми крепостями сохранялась ещё до конца 170-х годов[63].

Рейнская и дунайская граница

Около 155 года граница верхнегерманско-ретийского лимеса была продвинута на 30 миль к востоку от северной части оборонительных укреплений римлян[64]. Старая граница проходила по реке Майн вдоль Викус Алисиненсиум и реки Неккар, а новая через Мильтенберг-Ост и Вельзеум[64]. Для усиления обороны наместник Верхней Германии Гай Попилий Кар Педон построил новые укрепления в районе Декуматских полей, такие как деревянные и каменные башни[65]. Нет никаких сведений о том, что эти земли были завоёваны[64]. Вполне возможно, что причиной их занятия были не военные, а экономические, так как эта территория имела большое сельскохозяйственное значение[64]. Рецийская граница тоже была продвинута. Отряды, стоявшие в Аквилее, были переведены в центр новой области — Аален[64]. Это было последнее расширение рецийских территорий[66]. Там были построены новые поселения и дороги. Известно, что дунайские племена квадов получили нового царя с согласия Антонина Пия, что было отмечено монетами с надписью «REX QUADIS DATUS» («Царь, данный квадам»), которые чеканились в период с 140 по 144 год[66][67].

Пересёкшая дунайскую границу банда костобоков, которая дошла до Элатеи в Фокиде, была разгромлена[59]. Это событие известно из трудов географа Павсания[68]. Однако к данному сообщению следует подходить с подозрением, почти невероятно, что северные племена могли вторгнуться в такую центральную провинцию Римской империи, как Ахайя[69]. Но вполне возможно, что рейд был слишком неожиданным, и римские войска не успели на него отреагировать[69]. Такое вторжение, если оно действительно имело место, грозило большим беспокойством для государства в будущем[69].

Конфликт с маврами и беспорядки в Испании

Между 144 и 152 годами мавры вторглись в североафриканские провинции Мавретанию Цезарейскую и Мавретанию Тингитанскую[70]. Вместе с ними напали и банды мародёров. Конфликт достиг своего пика в 145 году, когда в Мавретанию была прислана помощь из ряда европейских провинций, а вместо обыкновенного прокуратора Антонин Пий назначил управлять обеими провинциями сенатора[70]. В результате были построены новые укрепления и отремонтированы старые. В Нумидии римляне построили новую дорогу в Ламбезе, расположенный в горах Аурес, где находился лагерь бандитов[55]. Работы были выполнены подразделениями VI Железного легиона под руководством нумидийского наместника Прастины Мессалина[71]. Известно также о некоем Юлии Сенексе, который боролся с разбойниками, промышлявшими на дорогах[72]. В то же время или чуть позже было начато строительство акведука, который был предназначен для поставки воды в Ламбез с близлежащих холмов. Но работы велись медленно из-за угрозы нападения бандитов. В результате акведук был ещё не завершён в 152 году, хотя в Ламбезе дислоцировался легион для защиты района[71]. В Мавретании город Колония Элия Августа был хорошо укреплён и стал базой для ведения войны против мавров[55]. О конфликте с маврами античные источники сохранили скудную информацию[73]. Известна, например, надпись, сообщающая об участии паннонских отрядов в «экспедиции в Мавретанию Цезарейскую» (лат. expeditione ad Mauritania Caesariensis) или о префекте вспомогательных войск Тите Варии Клементе из Испании[73]. К 150 году конфликт был практически завершён[71]. Приблизительно 150 мавров-сектантов были отправлены в ссылку к дальним западным рубежам государства[1].

По сообщению Остийских фаст, в сентябре 145 года Корнелий Присциан на заседании сената был признан виновным в подстрекательстве к беспорядкам в Испании[70]. «История Августов» содержит краткое упоминание об этом событии: «Погиб и Присциан, обвинённый в стремлении к тирании, но добровольной смертью», добавив, что император запретил любое расследование, связанное с этим инцидентом[74]. По той же причине и с теми же последствиями был осуждён и консул 127 года Тит Атилий Руф Тициан[70]. Вполне возможно, что эти люди были вовлечены в заговор, целью которого было свержение Антонина Пия. Возможно, что Присциан делал попытку к этому с помощью проходивших через Испанию в Мавретанию войск[70].

Восстания в Греции, Египте и Иудее

Известно, что в правление Антонина Пия в греческой провинции Ахайя было поднято восстание, которое было подавлено, но о его подробностях практически ничего неизвестно[29]. В Египте введение повинностей в виде тяжёлых принудительных работ привело к тому, что местные жители начали бросать насиженные места[75]. В конце концов всё это завершилось беспорядками и вылилось в вооружённое восстание в 152—153 годах, во время которого был убит наместник провинции Динарх[76][75]. Из-за этого император даже был вынужден покинуть Италию. Император посетил, вероятно, в 154 году Александрию и сирийскую Антиохию[76]. Однако восстание не было сильным, и местной египетской армии, состоявшей из II Неустрашимого Траянова легиона и вспомогательных частей, вскоре удалось разгромить повстанцев[76]. События в Египте отразились на доставке в Рим зерна, что вызвало волнения столичных жителей[29]. Чтобы успокоить население, Антонину пришлось устроить раздачу провианта за свой счёт[29]. После завершения восстания в Александрии было возведено несколько зданий[77]. В Рим Антонин вернулся в конце 157 года[78]. По сообщению Иоанна Малалы, он побывал в Лаодикее, Кесарии и Гелиополе[79].

В 152 году в Иудее вспыхнуло восстание, информация о котором мала[29]. В связи с этим император изменил закон (однако не отменил его полностью) Адриана, который запрещал делать обрезание[66]. Также император разрешил евреям исповедовать их религию, однако поставил им условие, чтобы они отказались от вербования прозелитов[80]. Он разрешил евреям обрезать своих сыновей, но не позволял им придавать этому обычаю церемониальный характер, тем самым ослабив позиции иудаизма, соперничествовавшего с распространявшимся христианством[66]. Далее, для укрепления мер, по которым иудеям под страхом смертной казни было запрещено входить в Иерусалим, вокруг города были усилены военные посты[66]. Известно также о том, что как только в Иудее узнали, что императором стал Антонин Пий, они тотчас же отправили посольство во главе с раввином Иудой бен-Шамуею с ходатайством об улучшении их положения. Благодаря покровительству одной влиятельной матроны послы удостоились благосклонного приёма у императора. В августе 138 или 139 года император разрешил предать погребению всех еврейских солдат и мучеников, которые пали в битве с римлянами в правление Адриана и которых под страхом строжайшего наказания запрещено было хоронить[80].

Восточная граница: Армения и Парфия

Во внешней политике, касавшейся восточных государств, Антонин Пий старался сохранить мир[34]. В его правление иберийский царь Фарсман II посетил вместе с женой Рим, где был принят с почётом императором, который подарил ему некоторые земли[67]. В Лазике по велению императора правителем был назначен Пакор[81]. Царь был дан и колхам[59]. Осроенского царя Абгара Антонин заставил одним своим авторитетом отступить от восточных границ империи, после того как тот разбил нескольких приграничных мелких правителей[82]. Майкл Грант полагает, что этим царём был Абгар VIII, но есть также предположение, что им мог быть Абгар VII[en], который погиб или был вынужден бежать из своей столицы Эдессы от Траяна в Парфию во время войны с римлянами[83]. Но, скорее всего, это был Ману VIII, правивший в 139—163 и 165—177 годах[84]. Известно, что парфянский царь Вологез III подготавливал войну против Римской империи при Антонине, но начал её только при преемниках Пия Марке Аврелии и Луции Вере[85]. Причиной тому было желание вернуть под парфянское владычество армянский престол[82]. Однако со стороны римлян был встречен категоричный отказ, и парфяне начали нападать на соседние с Арменией земли[82].

Только в конце своего правления Антонин Пий решил устроить поход против Парфянского царства. Найденная в среднеиталийском городе Сепинуме надпись рассказывает, что император отправил своего легата Луция Нерация Прокула в Сирию с подкреплением и поручением подготовить войну против Парфии (лат. ob bellum Parthicum)[86]. Известно, что Антонин предотвратил нападение парфян на Армению и отбил несколько набегов аланов[59][2]. В Боспорском царстве царём он поставил Реметалка, а в Ольвию посылал помощь против тавроскифов (возможно, под этим названием имелись в виду аланы[34])[59]. Тавроскифы были разбиты, и у них в качестве залога будущего мира были взяты заложники[87]. Всё это свидетельствует о том, что римляне продолжали внимательно следить за положением в этих регионах[34]. По сообщению Псевдо-Аврелия Виктора, к Антонину присылали посольства из Индии, Гиркании и Бактрии[88].

Реформа дакийских провинций

Антонин Пий предпринял осторожный подход к защите провинции[89]. Большое количество мильных камней, датируемых его правлением, показывают, что император был особенно обеспокоен состоянием дорог[90]. Найденные кирпичи показывают, что амфитеатр в Ульпии Траяне Сармизегетузе, построенный в первые годы существования колонии, был отремонтирован при Антонине[91]. Кроме того, в то же время был перестроен и укреплён муниципиум Поролиссум[92].

После восстания, произошедшего около 158 года, Антонин Пий принял решение реформировать дакийские провинции[92]. Иногда предлагается в качестве даты реформы 168 год, но, скорее всего, это произошло уже в 158 году[93]. Реформа проводилась дакийским наместником Марком Стацием Приском[94]. Дакия Поролисская со столицей в Поролиссуме была оставлена без изменений. Верхняя Дакия была переименована в Дакию Апулейскую (территория современного Баната) со столицей в Апулуме[92], а Нижняя Дакия была преобразована в Дакию Мальвскую (территория современной Олтении) со столицей в Ромуле[95]. В соответствии с ранними реформами Адриана каждая провинция управлялась прокуратором из сословия всадников, а все они были подчинены наместнику Дакии Апулейской[92]. Всё это было сделано, чтобы осуществлять более тщательный контроль за данной областью[96]. Известно также о том, что был разгромлен отряд сарматов, который, по-видимому, позвали на помощь восставшие даки[87].

Внешность и личные качества

Вот что сообщала «История Августов» о внешности Антонина Пия:

«Высокий рост придавал ему представительность. Но так как он был длинным и старым, то стан его согнулся, и он, чтобы ходить прямо, привязывал себе на грудь липовые дощечки»[97].

Аврелий Виктор так писал об императоре:

«Он был настолько справедлив и обладал таким добрым нравом, что ясно этим доказал, что ни мир, ни продолжительный досуг не портят некоторых характеров и что города могут благоденствовать, если только управление их будет разумно»[98].

Антонин Пий был вторым императором после Адриана, носившим бороду[99]. Одним из наилучших его портретов является байский бюст в Национальном музее в Неаполе, который датируют первыми годами его правления[100]. Император изображён в плаще, накинутом поверх доспехов и скреплённом на правом плече застёжкой[100]. Особенно подчёркнуты спокойствие и сдержанность, благородная и представительная внешность[100]. Идеализация образа правителя согласуется с реалистической передачей черт лица — глубоко посаженных, притенённых глаз, немного впалого рта с выдающейся верхней губой и довольно сильно выступающего подбородка[100].

Смерть. Итоги правления

Антонин Пий скончался на своей вилле в Лориуме от лихорадки 7 марта 161 года на семьдесят четвёртом году своей жизни[101][2]. Перед смертью император собрал двух префектов претория, Луция Фабия Викторина и Секста Корнелия Репентина, и в их присутствии он назначил Марка Аврелия своим преемником, однако ни разу не упомянул Луция Вера[101]. Затем он приказал убрать золотую статую Фортуны, стоявшей в императорской опочивальне и передать её Марку как преемнику[101]. Трибуну преторианской когорты он дал пароль «самообладание» (лат. aequanimitatis), а затем, повернувшись, умер[102]. Его конец, как говорит историк Квадрат, был самым мирным как сладкий сон[103]. В Риме были устроены пышные похороны, на Марсовом поле сложили погребальный костёр, в центре которого лежал император в колеснице[103]. Как только костёр был подожжён, выпустили орла, что символизировало обожествление умершего императора[103]. Потом Марк и Луций произнесли надгробные речи на Форуме[103]. Битвы гладиаторов в Колизее были неотъемлемой частью торжеств[103]. Позже в его честь была построена триумфальная колонна (на основании, которой изображён апофеоз Фаустины и Антонина)[2], а храм Фаустины был переосвящён как храм Антонина и Фаустины[103].

Антонина Пия историки иногда называют вторым Нумой Помпилием[104]. Та же любовь к религии, справедливости и миру была отличительной чертой правления обоих государей[104]. Но в отличие от Нумы, у Антонина была более крупная территория для осуществления этих добродетелей[104]. Нума мог только предотвратить грабежи окрестных деревень, а Антонин установил порядок и спокойствие на землях от Испании до Сирии[104]. В целом правление Пия можно назвать «золотым веком» Римской империи[104]. Историк Эдвард Гиббон в своём труде «История упадка и разрушения Римской империи» включает Антонина в состав пяти хороших императоров[104]. Однако некоторые историки, как Энтони Бирли, подвергли Антонина критике за его чрезмерную пассивность[105]. Он не уделял достаточное внимание поддержанию боеспособности армии, последствия чего проявились при правлении его преемников[105]. Согласно мнению историка Д. Б. Бьюри

«Но как бы высоко не ставить его добродетель, Антонина нельзя никоим образом назвать выдающимся государственным деятелем. Спокойствие, которым империя наслаждалась под его властью, достигнуто было исключительно стараниями Адриана, и отнюдь не его собственными усилиями; с другой стороны, в своих стараниях сохранить мир любой ценой он зашёл так далеко, что после его смерти это вылилось для империи в череду несчастий. В его стиле правления не было ни особой оригинальности, ни новизны, более того, у него не достало даже проницательности или смелости, чтобы развить то, что было ранее намечено Адрианом[106]».

Приёмный сын Антонина и его наследник Марк Аврелий с большим уважением отзывался о нём в своих «Размышлениях»[107].

Греческий философ II века Элий Аристид в восторженных тонах охарактеризовал Рим эпохи правления Антонина:

«Лучше всех вы доказали расхожее мнение, что земля — мать и общая отчизна всех людей. Ныне действительно и грек, и варвар легко может странствовать как со своим добром, так и без него, куда пожелает, как если бы он просто переходил из одного отечества в другое. И его не пугают ни Киликийские ворота, ни узкие песчаные дороги сквозь Аравию к Египту, ни неприступные горы, ни бескрайние реки, ни дикие племена варваров. Ибо для безопасности ему достаточно быть римлянином, а точнее, одним из тех, кто живёт под вашей властью»[108].

Напишите отзыв о статье "Антонин Пий"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 5 6 Грант, 1998.
  2. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 Weigel, 1998.
  3. ↑ 1 2 3 4 Bowman, 2000, p. 150.
  4. ↑ 1 2 Grant, 1994, pp. 10—11.
  5. ↑ Юлий Капитолин. История Августов. III. 7.
  6. ↑ Birley, 2000, p. 34.
  7. ↑ 1 2 3 4 Bryant, 1895, p. 14.
  8. ↑ Birley, 2000, p. 523.
  9. ↑ Юлий Капитолин. История Августов. I. 8.
  10. ↑ Bryant, 1895, p. 9.
  11. ↑ Birley, 2000, p. 242.
  12. ↑ Юлий Капитолин. История Августов. I. 9.
  13. ↑ 1 2 Bryant, 1895, p. 11.
  14. ↑ Юлий Капитолин. История Августов. II. 9.
  15. ↑ Bryant, 1895, p. 12.
  16. ↑ 1 2 Bryant, 1895, p. 15.
  17. ↑ Юлий Капитолин. История Августов. III. 1.
  18. ↑ Bowman, 2000, p. 149.
  19. ↑ 1 2 Bryant, 1895, p. 17.
  20. ↑ 1 2 Bowman, 2000, p. 148.
  21. ↑ Bury, 1893, p. 517.
  22. ↑ Евтропий. Бревиарий от основания Города. VIII. 8.
  23. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Bowman, 2000, p. 151.
  24. ↑ 1 2 Birley, 2000, p. 55.
  25. ↑ Canduci, 2010, p. 39.
  26. ↑ Юлий Капитолин. История Августов. II. 3—8.
  27. ↑ Юлий Капитолин. История Августов. V. 2.
  28. ↑ Canduci, 2010, p. 40.
  29. ↑ 1 2 3 4 5 6 Машкин, 1956, с. 428.
  30. ↑ 1 2 Bryant, 1895, p. 128.
  31. ↑ Bryant, 1895, p. 129.
  32. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Bury, 1893, p. 526.
  33. ↑ 1 2 3 Bury, 1893, p. 527.
  34. ↑ 1 2 3 4 5 6 Бадак, А. Н. и др. История Древнего мира. Древний Рим. — М.: АСТ, 2008. — С. 416—418.
  35. ↑ Grant, 1994, p. 14.
  36. ↑ Bryant, 1895, p. 54.
  37. ↑ Павсаний. Описание Эллады. II. 27. 7.
  38. ↑ Bryant, 1895, p. 38.
  39. ↑ Юлий Капитолин. История Августов. VIII. 3.
  40. ↑ 1 2 3 4 5 Bury, 1893, p. 528.
  41. ↑ Birley, 2000, p. 77.
  42. ↑ Grant, 1994, p. 13.
  43. ↑ Юлий Капитолин. История Августов. VI. 1.
  44. ↑ Bryant, 1895, p. 126.
  45. ↑ 1 2 Bowman, 2000, p. 154.
  46. ↑ Bowman, 2000, p. 155.
  47. ↑ Юлий Капитолин. История Августов. IX. 1-10.
  48. ↑ 1 2 3 4 5 [www.pravenc.ru/text/166129.html#part_7 Гонения на христиан в Римской империи]. Православная энциклопедия (10.5.2011). Проверено 29 апреля 2012. [www.webcitation.org/67z4niRLh Архивировано из первоисточника 28 мая 2012].
  49. ↑ 1 2 3 Цацура, 2008.
  50. ↑ Евсевий Кесарийский. Церковная история. IV. 16.
  51. ↑ Bryant, 1895, p. 190.
  52. ↑ 1 2 Bryant, 1895, p. 142.
  53. ↑ 1 2 Bryant, 1895, p. 146.
  54. ↑ Bryant, 1895, p. 147.
  55. ↑ 1 2 3 Grant, 1994, p. 17.
  56. ↑ Юлий Капитолин. История Августов. V. 4.
  57. ↑ Birley, 2000, p. 60.
  58. ↑ 1 2 3 Grant, 1994, pp. 15—16.
  59. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Bury, 1893, p. 525.
  60. ↑ Bryant, 1895, pp. 43—44.
  61. ↑ Bowman, 2000, pp. 151—152.
  62. ↑ 1 2 Grant, 1994, pp. 16—17.
  63. ↑ 1 2 Bowman, 2000, pp. 565—566.
  64. ↑ 1 2 3 4 5 Grant, 1994, p. 18.
  65. ↑ Birley, 2000, p. 113.
  66. ↑ 1 2 3 4 5 Grant, 1994, pp. 19—20.
  67. ↑ 1 2 Bowman, 2000, p. 152.
  68. ↑ Павсаний. Описание Эллады. 10. 34. 2.
  69. ↑ 1 2 3 Bryant, 1895, p. 87.
  70. ↑ 1 2 3 4 5 Bowman, 2000, pp. 154—155.
  71. ↑ 1 2 3 Bryant, 1895, p. 70.
  72. ↑ Bryant, 1895, p. 69.
  73. ↑ 1 2 Bowman, 2000, pp. 522—523.
  74. ↑ Юлий Капитолин. История Августов. VII. 4.
  75. ↑ 1 2 Grant, 1994, p. 157.
  76. ↑ 1 2 3 Bryant, 1895, p. 75.
  77. ↑ Bryant, 1895, p. 74.
  78. ↑ Bryant, 1895, p. 81.
  79. ↑ Иоанн Малала. Хронография. XI. 280—281.
  80. ↑ 1 2 Антонин Пий // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
  81. ↑ Юлий Капитолин. История Августов. IX. 5.
  82. ↑ 1 2 3 Bryant, 1895, p. 77.
  83. ↑ Grant, 1994, p. 21.
  84. ↑ J. B. Segal. [books.google.fi/books?id=f12jQQ0rgaMC&lpg=PP1&pg=PA13#v=onepage&q&f=false Edessa. The Blessed City. р. 13]. — Gorgias Press LLC, 2005.
  85. ↑ Юлий Капитолин. История Августов. Жизнеописание Марка Антонина Философа. VIII. 6.
  86. ↑ Corpus Inscriptionum Latinarum [db.edcs.eu/epigr/epi_einzel_de.php?p_belegstelle=CIL+09%2C+02457&r_sortierung=Belegstelle 9, 2457]
  87. ↑ 1 2 Bryant, 1895, p. 86.
  88. ↑ Псевдо-Аврелий Виктор. Извлечения о жизни и нравах римских императоров. XV. 4.
  89. ↑ Bunson, 2002, p. 24.
  90. ↑ MacKendrick, 2000, p. 152.
  91. ↑ MacKendrick, 2000, p. 112.
  92. ↑ 1 2 3 4 Grant, 1994, p. 20.
  93. ↑ Bryant, 1895, p. 84.
  94. ↑ Bryant, 1895, p. 85.
  95. ↑ MacKendrick, 2000, p. 114.
  96. ↑ Bryant, 1895, p. 83.
  97. ↑ Юлий Капитолин. История Августов. XIII. 1.
  98. ↑ Аврелий Виктор. О цезарях. XV. 2.
  99. ↑ [www.imperiumromanum.com/personen/kaiser/antoninuspius_01.htm Антонин Пий на сайте imperiumromanum.com]
  100. ↑ 1 2 3 4 Н.Н. Бритова, Н.М. Лосева, Н.А. Сидорова. Римский портрет II века н. э. // [ancientrome.ru/publik/art/rsp/06.htm Римский скульптурный портрет]. — М., 1975.
  101. ↑ 1 2 3 Bury, 1893, p. 531.
  102. ↑ Юлий Капитолин. История Августов. XII. 6.
  103. ↑ 1 2 3 4 5 6 Bury, 1893, p. 532.
  104. ↑ 1 2 3 4 5 6 Gibbon, 1930.
  105. ↑ 1 2 Birley, 2000, p. 115.
  106. ↑ Bury, 1893, p. 524.
  107. ↑ Марк Аврелий. Размышления. VI. 30.
  108. ↑ Элий Аристид. Похвала Риму. 100.

Источники и литература

Источники

  1. Аврелий Виктор. Антонин Пий // [www.ancientrome.ru/antlitr/aur-vict/caesar-f.htm О цезарях].
  2. Псевдо-Аврелий Виктор. Антонин Пий // [www.ancientrome.ru/antlitr/aur-vict/epitoma-f.htm Извлечения о жизни и нравах римских императоров].
  3. Евтропий. Книга VIII // [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Evtr/08.php Бревиарий от основания Города].
  4. Юлий Капитолин. Антонин Пий // [ancientrome.ru/antlitr/sha/capiapiy.htm История Августов].
  5. Элий Аристид. [simposium.ru/ru/node/838#_ftnref115 Похвала Риму].

Литература

  1. Bury, J. B. [archive.org/details/historyofromanem00buryuoft A History of the Roman Empire from its Foundation to the Death of Marcus Aurelius]. — 1893.
  2. Bryant, E. [archive.org/details/reignofantoninus00bryaiala The Reign of Antoninus Pius]. — Cambridge: Cambridge University Press, 1895.
  3. Gibbon, Edward. [oll.libertyfund.org/?option=com_staticxt&staticfile=show.php%3Ftitle=1365&chapter=50991&layout=html&Itemid=27 The History of the Decline and Fall of the Roman Empire. Volume 1. Chapter 3]. — New York: Fred de Fau and Co, 1930.
  4. Машкин, Н. А. История Древнего Рима. — М.: Госполитиздат, 1956.
  5. Grant, Michael. The Antonines: The Roman Empire in Transition. — Routledge, 1994.
  6. Грант, М. [ancientrome.ru/imp/antpiy.htm Римские императоры. Антонин Пий]. — М.: ТЕРРА — Книжный клуб, 1998.
  7. Richard D. Weigel. [www.roman-emperors.org/tonypis.htm Antoninus Pius (A.D. 138—161)] (англ.). An Online Encyclopedia of Roman Emperors. 1998. [www.webcitation.org/67fz1PyNC Архивировано из первоисточника 15 мая 2012].
  8. MacKendrick, Paul Lachlan. [books.google.ru/books?id=Lwt5Li_q2asC&redir_esc=y The Dacian Stones Speak]. — The University of North Carolina Press, 2000.
  9. Bowman, Alan K. The Cambridge Ancient History: The High Empire, A.D. 70—192. — Cambridge University Press, 2000.
  10. Birley, Anthony. Marcus Aurelius: A Biography. — New York: Routledge Press, 2000.
  11. Bunson, Matthew. [books.google.ru/books?id=T5tic2VunRoC&redir_esc=y Encyclopedia of the Roman Empire]. — New York: Facts On File, 2002.
  12. Цацура, Л. И. [www.elib.bsu.by/bitstream/123456789/1819/1/%d0%a6%d0%b0%d1%86%d1%83%d1%80%d0%b0%20%d0%9b%d0%98.pdf Христианство и Римская империя во II в.] // Працы гiстарычнага факультэта. БДУ: навук. зб / У. К. Коршук.. — Мiнск: БДУ, 2008. — Вып. 3. — С. 220—228.
  13. Canduci, Alexander. Triumph & Tragedy: The Rise and Fall of Rome's Immortal Emperors. — PIER 9, 2010.

Ссылки

  • [wildwinds.com/coins/ric/antoninus_pius/i.html Монеты Антонина Пия]

Пять хороших императоров: Нерва (96—98) • Траян (98—117) • Адриан (117—138) • Антонин Пий (138—161) • Марк Аврелий (161—180) и Луций Вер (161—169) •
Коммод (180—192)

Отрывок, характеризующий Антонин Пий



Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Когда напились кофе после обедни, в гостиной с снятыми чехлами, Марье Дмитриевне доложили, что карета готова, и она с строгим видом, одетая в парадную шаль, в которой она делала визиты, поднялась и объявила, что едет к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы объясниться с ним насчет Наташи.
После отъезда Марьи Дмитриевны, к Ростовым приехала модистка от мадам Шальме, и Наташа, затворив дверь в соседней с гостиной комнате, очень довольная развлечением, занялась примериваньем новых платьев. В то время как она, надев сметанный на живую нитку еще без рукавов лиф и загибая голову, гляделась в зеркало, как сидит спинка, она услыхала в гостиной оживленные звуки голоса отца и другого, женского голоса, который заставил ее покраснеть. Это был голос Элен. Не успела Наташа снять примериваемый лиф, как дверь отворилась и в комнату вошла графиня Безухая, сияющая добродушной и ласковой улыбкой, в темнолиловом, с высоким воротом, бархатном платье.
– Ah, ma delicieuse! [О, моя прелестная!] – сказала она красневшей Наташе. – Charmante! [Очаровательна!] Нет, это ни на что не похоже, мой милый граф, – сказала она вошедшему за ней Илье Андреичу. – Как жить в Москве и никуда не ездить? Нет, я от вас не отстану! Нынче вечером у меня m lle Georges декламирует и соберутся кое кто; и если вы не привезете своих красавиц, которые лучше m lle Georges, то я вас знать не хочу. Мужа нет, он уехал в Тверь, а то бы я его за вами прислала. Непременно приезжайте, непременно, в девятом часу. – Она кивнула головой знакомой модистке, почтительно присевшей ей, и села на кресло подле зеркала, живописно раскинув складки своего бархатного платья. Она не переставала добродушно и весело болтать, беспрестанно восхищаясь красотой Наташи. Она рассмотрела ее платья и похвалила их, похвалилась и своим новым платьем en gaz metallique, [из газа цвета металла,] которое она получила из Парижа и советовала Наташе сделать такое же.
– Впрочем, вам все идет, моя прелестная, – говорила она.
С лица Наташи не сходила улыбка удовольствия. Она чувствовала себя счастливой и расцветающей под похвалами этой милой графини Безуховой, казавшейся ей прежде такой неприступной и важной дамой, и бывшей теперь такой доброй с нею. Наташе стало весело и она чувствовала себя почти влюбленной в эту такую красивую и такую добродушную женщину. Элен с своей стороны искренно восхищалась Наташей и желала повеселить ее. Анатоль просил ее свести его с Наташей, и для этого она приехала к Ростовым. Мысль свести брата с Наташей забавляла ее.
Несмотря на то, что прежде у нее была досада на Наташу за то, что она в Петербурге отбила у нее Бориса, она теперь и не думала об этом, и всей душой, по своему, желала добра Наташе. Уезжая от Ростовых, она отозвала в сторону свою protegee.
– Вчера брат обедал у меня – мы помирали со смеху – ничего не ест и вздыхает по вас, моя прелесть. Il est fou, mais fou amoureux de vous, ma chere. [Он сходит с ума, но сходит с ума от любви к вам, моя милая.]
Наташа багрово покраснела услыхав эти слова.
– Как краснеет, как краснеет, ma delicieuse! [моя прелесть!] – проговорила Элен. – Непременно приезжайте. Si vous aimez quelqu'un, ma delicieuse, ce n'est pas une raison pour se cloitrer. Si meme vous etes promise, je suis sure que votre рromis aurait desire que vous alliez dans le monde en son absence plutot que de deperir d'ennui. [Из того, что вы любите кого нибудь, моя прелестная, никак не следует жить монашенкой. Даже если вы невеста, я уверена, что ваш жених предпочел бы, чтобы вы в его отсутствии выезжали в свет, чем погибали со скуки.]
«Стало быть она знает, что я невеста, стало быть и oни с мужем, с Пьером, с этим справедливым Пьером, думала Наташа, говорили и смеялись про это. Стало быть это ничего». И опять под влиянием Элен то, что прежде представлялось страшным, показалось простым и естественным. «И она такая grande dame, [важная барыня,] такая милая и так видно всей душой любит меня, думала Наташа. И отчего не веселиться?» думала Наташа, удивленными, широко раскрытыми глазами глядя на Элен.
К обеду вернулась Марья Дмитриевна, молчаливая и серьезная, очевидно понесшая поражение у старого князя. Она была еще слишком взволнована от происшедшего столкновения, чтобы быть в силах спокойно рассказать дело. На вопрос графа она отвечала, что всё хорошо и что она завтра расскажет. Узнав о посещении графини Безуховой и приглашении на вечер, Марья Дмитриевна сказала:
– С Безуховой водиться я не люблю и не посоветую; ну, да уж если обещала, поезжай, рассеешься, – прибавила она, обращаясь к Наташе.


Граф Илья Андреич повез своих девиц к графине Безуховой. На вечере было довольно много народу. Но всё общество было почти незнакомо Наташе. Граф Илья Андреич с неудовольствием заметил, что всё это общество состояло преимущественно из мужчин и дам, известных вольностью обращения. M lle Georges, окруженная молодежью, стояла в углу гостиной. Было несколько французов и между ними Метивье, бывший, со времени приезда Элен, домашним человеком у нее. Граф Илья Андреич решился не садиться за карты, не отходить от дочерей и уехать как только кончится представление Georges.
Анатоль очевидно у двери ожидал входа Ростовых. Он, тотчас же поздоровавшись с графом, подошел к Наташе и пошел за ней. Как только Наташа его увидала, тоже как и в театре, чувство тщеславного удовольствия, что она нравится ему и страха от отсутствия нравственных преград между ею и им, охватило ее. Элен радостно приняла Наташу и громко восхищалась ее красотой и туалетом. Вскоре после их приезда, m lle Georges вышла из комнаты, чтобы одеться. В гостиной стали расстанавливать стулья и усаживаться. Анатоль подвинул Наташе стул и хотел сесть подле, но граф, не спускавший глаз с Наташи, сел подле нее. Анатоль сел сзади.
M lle Georges с оголенными, с ямочками, толстыми руками, в красной шали, надетой на одно плечо, вышла в оставленное для нее пустое пространство между кресел и остановилась в ненатуральной позе. Послышался восторженный шопот. M lle Georges строго и мрачно оглянула публику и начала говорить по французски какие то стихи, где речь шла о ее преступной любви к своему сыну. Она местами возвышала голос, местами шептала, торжественно поднимая голову, местами останавливалась и хрипела, выкатывая глаза.
– Adorable, divin, delicieux! [Восхитительно, божественно, чудесно!] – слышалось со всех сторон. Наташа смотрела на толстую Georges, но ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из того, что делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далеком от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что хорошо, что дурно, что разумно и что безумно. Позади ее сидел Анатоль, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего то.
После первого монолога всё общество встало и окружило m lle Georges, выражая ей свой восторг.
– Как она хороша! – сказала Наташа отцу, который вместе с другими встал и сквозь толпу подвигался к актрисе.
– Я не нахожу, глядя на вас, – сказал Анатоль, следуя за Наташей. Он сказал это в такое время, когда она одна могла его слышать. – Вы прелестны… с той минуты, как я увидал вас, я не переставал….
– Пойдем, пойдем, Наташа, – сказал граф, возвращаясь за дочерью. – Как хороша!
Наташа ничего не говоря подошла к отцу и вопросительно удивленными глазами смотрела на него.
После нескольких приемов декламации m lle Georges уехала и графиня Безухая попросила общество в залу.
Граф хотел уехать, но Элен умоляла не испортить ее импровизированный бал. Ростовы остались. Анатоль пригласил Наташу на вальс и во время вальса он, пожимая ее стан и руку, сказал ей, что она ravissante [обворожительна] и что он любит ее. Во время экосеза, который она опять танцовала с Курагиным, когда они остались одни, Анатоль ничего не говорил ей и только смотрел на нее. Наташа была в сомнении, не во сне ли она видела то, что он сказал ей во время вальса. В конце первой фигуры он опять пожал ей руку. Наташа подняла на него испуганные глаза, но такое самоуверенно нежное выражение было в его ласковом взгляде и улыбке, что она не могла глядя на него сказать того, что она имела сказать ему. Она опустила глаза.
– Не говорите мне таких вещей, я обручена и люблю другого, – проговорила она быстро… – Она взглянула на него. Анатоль не смутился и не огорчился тем, что она сказала.
– Не говорите мне про это. Что мне зa дело? – сказал он. – Я говорю, что безумно, безумно влюблен в вас. Разве я виноват, что вы восхитительны? Нам начинать.
Наташа, оживленная и тревожная, широко раскрытыми, испуганными глазами смотрела вокруг себя и казалась веселее чем обыкновенно. Она почти ничего не помнила из того, что было в этот вечер. Танцовали экосез и грос фатер, отец приглашал ее уехать, она просила остаться. Где бы она ни была, с кем бы ни говорила, она чувствовала на себе его взгляд. Потом она помнила, что попросила у отца позволения выйти в уборную оправить платье, что Элен вышла за ней, говорила ей смеясь о любви ее брата и что в маленькой диванной ей опять встретился Анатоль, что Элен куда то исчезла, они остались вдвоем и Анатоль, взяв ее за руку, нежным голосом сказал:
– Я не могу к вам ездить, но неужели я никогда не увижу вас? Я безумно люблю вас. Неужели никогда?… – и он, заслоняя ей дорогу, приближал свое лицо к ее лицу.
Блестящие, большие, мужские глаза его так близки были от ее глаз, что она не видела ничего кроме этих глаз.
– Натали?! – прошептал вопросительно его голос, и кто то больно сжимал ее руки.
– Натали?!
«Я ничего не понимаю, мне нечего говорить», сказал ее взгляд.
Горячие губы прижались к ее губам и в ту же минуту она почувствовала себя опять свободною, и в комнате послышался шум шагов и платья Элен. Наташа оглянулась на Элен, потом, красная и дрожащая, взглянула на него испуганно вопросительно и пошла к двери.
– Un mot, un seul, au nom de Dieu, [Одно слово, только одно, ради Бога,] – говорил Анатоль.
Она остановилась. Ей так нужно было, чтобы он сказал это слово, которое бы объяснило ей то, что случилось и на которое она бы ему ответила.
– Nathalie, un mot, un seul, – всё повторял он, видимо не зная, что сказать и повторял его до тех пор, пока к ним подошла Элен.
Элен вместе с Наташей опять вышла в гостиную. Не оставшись ужинать, Ростовы уехали.
Вернувшись домой, Наташа не спала всю ночь: ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила, Анатоля или князя Андрея. Князя Андрея она любила – она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно. «Иначе, разве бы всё это могло быть?» думала она. «Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то значит, что я с первой минуты полюбила его. Значит, он добр, благороден и прекрасен, и нельзя было не полюбить его. Что же мне делать, когда я люблю его и люблю другого?» говорила она себе, не находя ответов на эти страшные вопросы.


Пришло утро с его заботами и суетой. Все встали, задвигались, заговорили, опять пришли модистки, опять вышла Марья Дмитриевна и позвали к чаю. Наташа широко раскрытыми глазами, как будто она хотела перехватить всякий устремленный на нее взгляд, беспокойно оглядывалась на всех и старалась казаться такою же, какою она была всегда.
После завтрака Марья Дмитриевна (это было лучшее время ее), сев на свое кресло, подозвала к себе Наташу и старого графа.
– Ну с, друзья мои, теперь я всё дело обдумала и вот вам мой совет, – начала она. – Вчера, как вы знаете, была я у князя Николая; ну с и поговорила с ним…. Он кричать вздумал. Да меня не перекричишь! Я всё ему выпела!
– Да что же он? – спросил граф.
– Он то что? сумасброд… слышать не хочет; ну, да что говорить, и так мы бедную девочку измучили, – сказала Марья Дмитриевна. – А совет мой вам, чтобы дела покончить и ехать домой, в Отрадное… и там ждать…
– Ах, нет! – вскрикнула Наташа.
– Нет, ехать, – сказала Марья Дмитриевна. – И там ждать. – Если жених теперь сюда приедет – без ссоры не обойдется, а он тут один на один с стариком всё переговорит и потом к вам приедет.
Илья Андреич одобрил это предложение, тотчас поняв всю разумность его. Ежели старик смягчится, то тем лучше будет приехать к нему в Москву или Лысые Горы, уже после; если нет, то венчаться против его воли можно будет только в Отрадном.
– И истинная правда, – сказал он. – Я и жалею, что к нему ездил и ее возил, – сказал старый граф.
– Нет, чего ж жалеть? Бывши здесь, нельзя было не сделать почтения. Ну, а не хочет, его дело, – сказала Марья Дмитриевна, что то отыскивая в ридикюле. – Да и приданое готово, чего вам еще ждать; а что не готово, я вам перешлю. Хоть и жалко мне вас, а лучше с Богом поезжайте. – Найдя в ридикюле то, что она искала, она передала Наташе. Это было письмо от княжны Марьи. – Тебе пишет. Как мучается, бедняжка! Она боится, чтобы ты не подумала, что она тебя не любит.
– Да она и не любит меня, – сказала Наташа.
– Вздор, не говори, – крикнула Марья Дмитриевна.
– Никому не поверю; я знаю, что не любит, – смело сказала Наташа, взяв письмо, и в лице ее выразилась сухая и злобная решительность, заставившая Марью Дмитриевну пристальнее посмотреть на нее и нахмуриться.
– Ты, матушка, так не отвечай, – сказала она. – Что я говорю, то правда. Напиши ответ.
Наташа не отвечала и пошла в свою комнату читать письмо княжны Марьи.
Княжна Марья писала, что она была в отчаянии от происшедшего между ними недоразумения. Какие бы ни были чувства ее отца, писала княжна Марья, она просила Наташу верить, что она не могла не любить ее как ту, которую выбрал ее брат, для счастия которого она всем готова была пожертвовать.
«Впрочем, писала она, не думайте, чтобы отец мой был дурно расположен к вам. Он больной и старый человек, которого надо извинять; но он добр, великодушен и будет любить ту, которая сделает счастье его сына». Княжна Марья просила далее, чтобы Наташа назначила время, когда она может опять увидеться с ней.
Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chere princesse», [Дорогая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что ж дальше могла написать она после всего того, что было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтоб не думать этих страшных мыслей, она пошла к Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, и опять взяла письмо княжны Марьи. – «Неужели всё уже кончено? подумала она. Неужели так скоро всё это случилось и уничтожило всё прежнее»! Она во всей прежней силе вспоминала свою любовь к князю Андрею и вместе с тем чувствовала, что любила Курагина. Она живо представляла себя женою князя Андрея, представляла себе столько раз повторенную ее воображением картину счастия с ним и вместе с тем, разгораясь от волнения, представляла себе все подробности своего вчерашнего свидания с Анатолем.
«Отчего же бы это не могло быть вместе? иногда, в совершенном затмении, думала она. Тогда только я бы была совсем счастлива, а теперь я должна выбрать и ни без одного из обоих я не могу быть счастлива. Одно, думала она, сказать то, что было князю Андрею или скрыть – одинаково невозможно. А с этим ничего не испорчено. Но неужели расстаться навсегда с этим счастьем любви князя Андрея, которым я жила так долго?»
– Барышня, – шопотом с таинственным видом сказала девушка, входя в комнату. – Мне один человек велел передать. Девушка подала письмо. – Только ради Христа, – говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая ни слова, понимала только одно – что это письмо было от него, от того человека, которого она любит. «Да она любит, иначе разве могло бы случиться то, что случилось? Разве могло бы быть в ее руке любовное письмо от него?»
Трясущимися руками Наташа держала это страстное, любовное письмо, сочиненное для Анатоля Долоховым, и, читая его, находила в нем отголоски всего того, что ей казалось, она сама чувствовала.
«Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода», – начиналось письмо. Потом он писал, что знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да , и никакие силы людские не помешают их блаженству. Любовь победит всё. Он похитит и увезет ее на край света.
«Да, да, я люблю его!» думала Наташа, перечитывая в двадцатый раз письмо и отыскивая какой то особенный глубокий смысл в каждом его слове.
В этот вечер Марья Дмитриевна ехала к Архаровым и предложила барышням ехать с нею. Наташа под предлогом головной боли осталась дома.


Вернувшись поздно вечером, Соня вошла в комнату Наташи и, к удивлению своему, нашла ее не раздетою, спящею на диване. На столе подле нее лежало открытое письмо Анатоля. Соня взяла письмо и стала читать его.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Антонин_Пий&oldid=80637797»