Торрес Хурадо, Антонио де

Антонио де Торрес Хурадо

Антонио де Торрес Хурадо (исп. Antonio de Torres Jurado; 13 июня 1817, Альмерия — 19 ноября 1892, Альмерия) — испанский гитарный мастер, «наиболее значимый испанский гитарный мастер XIX века».

Сын сборщика налогов. С детства учился плотницкому и столярному делу. Вскоре после начала Первой карлистской войны был призван в правительственные войска, однако уклонился от призыва с помощью скоропалительной женитьбы, долгие годы находился в стеснённом материальном положении.

Изготовлению музыкальных инструментов, по-видимому, учился в начале 1840-х гг., был совладельцем мастерской и магазина в Севилье, однако лишь в 1850-е гг. под влиянием гитариста-виртуоза Хулиана Аркаса внёс в конструкцию инструмента ряд усовершенствований, обеспечивших ему высокую репутацию. Эти усовершенствования были, в первую очередь, связаны с представлением о том, что качество звука определяется, прежде всего, верхней декой: Торрес стал делать её как можно тоньше и из как можно более лёгкого дерева, а для доказательства своих идей изготовил демонстрационный инструмент, в котором верхняя дека была сделана по его стандартам, а нижняя дека и обечайки сооружены из папье-маше (этот инструмент находится в собрании Музея музыки в Барселоне). Известность Торреса была достаточно далека для того, чтобы в 1868 году к нему специально приехал за инструментом молодой Франсиско Таррега.

В 1870 году Торрес со своей второй женой вернулся из Севильи в Альмерию и надолго отошёл от дел, открыв магазин антикварных и сувенирных товаров. В 1883 году, после смерти супруги, он, однако, вернулся к своей основной профессии и до конца жизни изготовлял около 12 инструментов в год.

Отрывок, характеризующий Торрес Хурадо, Антонио де

– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.