Антонюк, Максим Антонович

Максим Антонович Антонюк
Дата рождения	19 октября 1895(1895-10-19)
Место рождения	дер. Мацы, Российская империя ныне Пружанский район, Брестская область
Дата смерти	30 июля 1961(1961-07-30) (65 лет)
Место смерти	Москва, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя РСФСР РСФСР СССР СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1915—1917 1917—1947
Звание
Командовал	4-я стрелковая дивизия 5-я стрелковая дивизия 3-я стрелковая дивизия 8-й стрелковый корпус СибВО Петрозаводская оперативная группа 48-я армия 60-я армия 2-я резервная армия
Сражения/войны	Первая мировая война, Гражданская война в России, Великая Отечественная война
Награды и премии
В отставке	с 1947 года

Антоню́к Макси́м Анто́нович (19 октября 1895 — 30 июля 1961) — советский военачальник, генерал-лейтенант (1940).

Биография

Родился в деревне Мацы, ныне Пружанского района Брестской области Республики Белоруссия в крестьянской семье.

Служил в Русской императорской армии с 1915 года по 1917 год, курсант — 3-й Московской школы прапорщиков, поручик. Сражался в боях Первой мировой войны на Северном фронте.

В Красной гвардии с 1917 года. В Красной Армии с 1918 года. Член РКП(б) с 1918 года.
В Гражданскую войну М. А. Антонюк начальник топографического отдела, помощник и начальник боевого участка, военный представитель Реввоенсовета, командир 7-го Нежинского полка, бригады 44-й стрелковой дивизии, Мозырской группы войск. Окончил Военную академию РККА (1921 год и 1924 год). В межвоенный период с июля 1924 года до октября 1930 года последовательно командовал 4-й Туркестанской, 5-й Витебской им. Чехословацкого пролетариата, 3-й Крымской стрелковыми дивизиями. С октября 1930 года по февраль 1931 года — преподаватель Военной академии имени М. В. Фрунзе. С февраля 1931 года — командир и военком 8-го стрелкового корпуса в Украинском военном округе. 20 ноября 1935 года М. А. Антонюку присвоено звание комкора. С июня 1937 года — командующий войсками Сибирского военного округа. В июне 1938 года на основании показаний бывшего коменданта Кремля П. П. Ткалуна об участии Антонюка в антисоветской организации был снят с должности командующего СибВО и направлен в распоряжение Управления по командному составу. Положение М. А. Антонюка усугублялось тем, что его младший брат, капитан, был арестован и находился под следствием. С большим трудом ему удалось оправдаться, и в декабре 1938 года он получил назначение преподавателем тактики в Военной академии им. М. В. Фрунзе. С июня 1940 года — начальник пехоты РККА. 4 июня 1940 года М. А. Антонюку присвоено звание генерал-лейтенант. С 2 августа 1940 года — заместитель генерал-инспектора пехоты РККА. В начале Великой Отечественной войны занимался комплектованием, формированием и расформированием стрелковых и кавалерийских соединений, подготовкой маршевого пополнения. С августа 1941 года командующий Петрозаводской оперативной группой войск 7-й армии, а с сентября — 48-й армией Ленинградского фронта, которая под ударами превосходящих сил противника вела бои в районе города Шлиссельбург, 14 сентября полевое управление армии расформировано, а М. А. Антонюк назначен командующим группой войск 54-й армии Ленинградского фронта на мгинском направлении. С октября 1941 года находился в распоряжении Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова, сдавшего командование войсками Ленинградского фронта генералу армии Г. К. Жукову. С июня 1942 года М. А. Антонюк — командующий 60-й армией, которая была создана на базе 3-й резервной армии. С сентября 1942 года — заместитель, затем командующий 2-й резервной армией Ставки ВГК. С апреля 1943 года заместитель командующего войсками Степного военного округа (с 10 июля 1943 года — Степной фронт). В этой должности М. А. Антонюк проделал большую работу по подготовке войск к предстоящим боевым действиям, проявив высокие организаторские способности, твёрдую волю и решительность в выполнении задач, поставленных командующим войсками фронта. Это позволило войскам фронта успешно действовать в Белгородско-Харьковской наступательной операции и освобождении городов Белгород и Харьков. С октября 1943 года М. А. Антонюк — помощник командующего войсками Прибалтийского (с 20 октября 2-го Прибалтийского) фронта, войска левого крыла которого во взаимодействии с 1-м Прибалтийским фронтом вели наступление на витебско-полоцком направлении. В январе-феврале 1944 года фронт участвовал в Ленинградско-Новгородской наступательной операции. Наступлением в районе Новосокольников войска фронта сковали 16-ю немецкую армию и не допустили переброски её сил под Ленинград и Новгород. В ходе Старорусско-Новоржевской операции они продвинулись на 110—160 км и вышли на подступы к Острову, Пушкинским Горам, Идрице. В июле 1944 года войска фронта провели Режицко-Двинскую операцию и продвинулись на запад до 200 км. В управлении войсками командующему фронтом в ходе операций активную помощь оказывал М. А. Антонюк.

После войны с октября 1945 года по май 1946 года — заместитель командующего войсками Львовского военного округа по высшим учебным заведениям. С 1947 года в отставке.

Скончался 30 июля 1961 года в Москве, похоронен на Новодевичьем кладбище.

Награды

• Орден Ленина
• Три ордена Красного Знамени
• Орден Суворова II степени
• Орден Отечественной войны I степени
• медаль «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии»

Иностранные ордена

Литература

• Коллектив авторов. Великая Отечественная. Командармы. Военный биографический словарь / Под общей ред. М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2005. — С. 14—15. — ISBN 5-86090-113-5.

Ссылки

• [samsv.narod.ru/Comm/Antonyuk.html Сайт военно-патриотического клуба «Память»]
• [kdkv.narod.ru/WW1/Spis-BKZ-01A.html Список награждённых орденом Красного Знамени РСФСР и почётным революционным оружием]

Отрывок, характеризующий Антонюк, Максим Антонович

Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.