Бескид, Антоний Григорьевич

Антоний Бескид<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
губернатор Подкарпатской Руси
14 ноября 1923 — 16 июня 1933
Предшественник:	Пётр Эренфельд (и.о.) Григорий Жаткович
Преемник:	Антонин Розсыпал (и.о.)
Рождение:	20 декабря 1855(1855-12-20) Ганиговцы, Королевство Венгрия, Австрийская империя (ныне Словакия)
Смерть:	16 июня 1933(1933-06-16) (77 лет) Ужгород, Чехословакия
Отец:	Григорий Бескид

Антоний (Антон) Григорьевич Бескид (словацк. Antonij Grigorievič Beskid, венг. Beszkid Antal; 20 декабря 1855, Ганиговцы, Королевство Венгрия — 16 июня 1933, Ужгород, Чехословакия) — русинский политический и государственный деятель Австро-Венгрии и первой Чехословацкой Республики, юрист.

Биография

Происходил из семьи известных грекокатолических священников и русинских патриотов. Его дед Михаил Бескид (1796—1879) был этнографом, публицистом и соратником национальных будителей XIX века Александра Духновича и Адольфа Добрянского; его отец, Григорий (Георгий) Бескид (1829—1892), был фольклористом и историком.

Родился 20 декабря 1855 года в Ганиговцах (ныне район Сабинов, Словакия), был одним из девяти детей в семье. Среднее образование получал в Левоче, Прешове и Ужгороде. С 1874 года учился в академии в Прешове, окончил обучение в Будапеште в 1879 году, получив степень доктора римского и церковного права.

С 1883 по 1885 был адвокатом в Кежмароке, потом до 1906 года работал адвокатом в Спишской Старой Веси, с 1906 по 1910 годы — юрисконсульт греко-католической епархии в Прешове.

Политическую карьеру начал с избрания депутатом венгерского парламента от оппозиционной Народной католической партии (представлял Спищину в 1910—1918 годах). Находясь на этом посту, Бескид тесно сотрудничал со словацкими коллегами-депутатами, поддерживал строительство железной дороги через Прешовщину и Лемковщину для преодоления изолированности этих областей и выступал с протестами против антиправославного Марамош-Сигетского процесса (1913—1914).

После распада Австро-Венгрии Антоний Бескид занял прочехословацкую политическую ориентацию, создал в ноябре 1918 года Прешовскую народную раду и вместе с галицкими русофилами Андреем Гагатко и Димитрием Вислоцким успешно нейтрализовал влияние проукраинской политической группировки на Прешовщине, возглавлявшейся Емельяном Невицким. 21 декабря 1918 года члены «Русской рады лемков» объединились с группой Антония Бескида и создали «Карпато-русскую народную раду» в Прешове.

Эта группа сначала рассчитывала на присоединение Карпатской Руси к России, но впоследствии открыто выступила за присоединение населённых русинами земель к Чехословакии. В январе 1919 года Бескид был включён в состав чехословацкой делегации на Парижской мирной конференции. К этому времени президент Томаш Масарик не только пообещал словакам комитаты западнее Ужгорода и часть комитата Унг, в которых проживало около 90 тысяч русинов, но и добился от союзников согласия на оккупацию этой территории, включая город Ужгород, чехословацкими войсками. Попытка добиться создания единой автономной Карпатской Руси успехом не увенчалась. По Сен-Жерменскому мирному договору 1919 года Северная Буковина перешла к Румынии, по Трианонскому договору 1920 года Закарпатье вошло в состав Чехословакии.

В мае 1919 года Бескид был избран (in absentia) председателем Центральной русской народной рады. После октября он остался председателем русофильской фракции этого органа.

Бескид рассчитывал стать доминирующей политической фигурой на Подкарпатской Руси, но чехословацкое правительство сначала проявляло благосклонность к Григорию Жатковичу. В мае 1919 года Бескид основывает «Русскую народную партию» в Прешове, которая критически относилась к местной словацкой администрации и выдвигала требование немедленного объединения русинов Словакии с подкарпатскими русинами. В конце этого же года Бескид совершил пропагандистскую поездку по США, посетив эмигрантские общины русинов. При их поддержке он основал в 1920 году «Русский народный банк» в Ужгороде и был его директором вплоть до объединения последнего с «Подкарпатским банком» в 1925 году.

В течение первых лет после Первой мировой войны Антоний Бескид был особенно активным в культурной деятельности русофильского направления как основатель и председатель (1920) общества «Школьная помощь» и директор-основатель Общества имени А. Духновича.

В 1923 году Бескид пошёл на уступки чехословацкому правительству и согласился ослабить критику по отношению к власти, а также покинул пост председателя оппозиционной «Русской народной партии». За это он был назначен вторым (после Жатковича) губернатором Подкарпатской Руси и оставался им на протяжении десятилетия, вплоть до самой смерти. Эта должность была фактически номинальной, без всякого политического влияния; изменить ситуацию Бескид и не пытался. В эти годы он продолжал поддерживать русофильскую ориентацию и Общество им. А. Духновича. В 1932 году он написал Масарику меморандум о предоставлении автономии, как это было в Сен-Жерменском мирном договоре, однако вплоть до 1938 года автономия реализована не была.

Литература

• Станіслав Конєчні, «В службах народа і штату: к 145 річніці народжіня др. Антонія Бескида», Русин, X, 5-6 (Пряшів, 2000).
• [read.ru/id/453132 Андрей Пушкаш — Цивилизация или варварство: Закарпатье (1918—1945 гг.)]
• [www.anti-orange-ua.com.ru/index.php/content/view/797/67/ ОЧЕРКИ ИСТОРИИ РУССКОГО ДВИЖЕНИЯ В ГАЛИЧИНЕ]

Ссылки

• www.molody-rusyny.sk/index.php?option=com_content&view=article&id=149&Itemid=100
• wap.ierej.ru/index.php?act=51&met=read&t=96&p=41
• whp057.narod.ru/zakar.htm

Отрывок, характеризующий Бескид, Антоний Григорьевич

В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.