Брукнер, Антон

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Антон Брукнер»)
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Брукнер.
Антон Брукнер
нем. Anton Bruckner

Антон Брукнер (с почтовой карточки 1900-х годов)
Основная информация
Дата рождения

4 сентября 1824(1824-09-04)

Место рождения

Ансфельден, Австрийская империя (ныне — федеральной земле Верхняя Австрия)

Дата смерти

11 октября 1896(1896-10-11) (72 года)

Место смерти

Вена, Австро-Венгрия (ныне — Австрия)

Страна

Австрийская империя Австрийская империя
Австро-Венгрия Австро-Венгрия

Профессии

композитор, органист

Инструменты

орган

Анто́н Бру́кнер (нем. Anton Bruckner; 4 сентября 1824, Ансфельден, Верхняя Австрия — 11 октября 1896, Вена) — австрийский композитор, органист и музыкальный педагог, известный в первую очередь своими симфониями, мессами и мотетами. Его симфонии часто считаются символом заключительного этапа австро-немецкого романтизма в силу своего богатого гармонического языка, сложной полифонии и значительной продолжительности. В 1928 году в Вене было образовано Международное общество Брукнера. В Линце регулярно проводится посвященный Брукнеру музыкальный фестиваль[1].





Биография

Брукнер родился в деревушке Ансфельден близ Линца. Его дед в 1776 г. получил место учителя, унаследованное в 1823 г. отцом будущего композитора, Антоном Брукнером-старшим (1791—1837). Отец стал для Антона первым учителем музыки. В 1833 г., когда Брукнер прошёл обряд конфирмации, отец решил отправить его в Хёршингскую школу, директор которой, Иоганн Баптист Вайс, был музыкальным энтузиастом и уважаемым органистом. Там Брукнер закончил школьное образование, стал органистом-виртуозом и написал своё первое сочинение — «Четыре прелюдии ми-бемоль мажор для органа».

После смерти Брукнера-старшего место и дом учителя отошли преемнику, и Антона отправили в монастырь Святого Флориана, где он стал певчим, а также занимался на органе и на скрипке. Несмотря на музыкальные способности Брукнера, его мать хотела, чтобы он унаследовал профессию предков, и послала его на учительский семинар в Линце. С отличием окончив его, Брукнер некоторое время работал помощником учителя Франца Фукса в городке Виндхаг-Фрайштадт. Там он жил в ужасных условиях, получал скудное жалованье и постоянно терпел унижения от своего начальника, однако никогда не жаловался и не протестовал. Прелат Михаэль Арнет из Санкт-Флориана, узнав о положении Брукнера, послал его на два года в Кронсторф на такую же должность. По сравнению с немногими виндхагскими работами, в сочинениях кронсторфского периода (1843—1845) впервые стали проявляться отличительные черты индивидуального «брукнеровского» стиля.

В 1845 году Брукнер вернулся в Санкт-Флориан. В мае он прошёл экзаменовку, позволяющую занять место помощника учителя в одной из сельских школ. Брукнер продолжил образование, чтобы преподавать в более высоких учебных заведениях. В 1848 он был назначен органистом Санкт-Флориана, в 1851 эта должность стала для него постоянной. Его репертуар в основном состоял из сочинений И. М. Гайдна, И. Г. Альбрехтсбергера и Ф. Й. Аумана.

В 1849 году Брукнер написал своё первое крупное сочинение — «Реквием», посвящённый памяти монастырского нотариуса Франца Зайлера, поддерживавшего его занятия музыкой и завещавшего ему своё фортепиано.

В 1854 году Брукнер впервые отправился в Вену, где прошёл прослушивание у придворного органиста Игнаца Асмайера. Только в 1855 году композитор приступил к получению музыкального образования на высокопрофессиональном уровне, начав занятия контрапунктом у виднейшего австрийского музыкального педагога Симона Зехтера. В том же 1855 году Брукнер, безоговорочно выиграв конкурс, занял пост городского органиста в Линце[2], а в 1860 году возглавил также мужской хор «Liedertafel Frohsinn», в связи с чем в его творчестве наряду с органными произведениями начинают занимать значительное место хоровые. Первым зрелым сочинением Брукнера считается Месса № 1 ре минор (1864), написанная им в 40-летнем возрасте.

Занятия у Зехтера завершились для Брукнера в 1861 году выпускным экзаменом, после которого, по преданию, один из экзаменаторов (Иоганн фон Гербек) воскликнул: «Это он должен был бы экзаменовать нас!». Однако затем Брукнер вновь обратился к учёбе, посещая семинар линцского дирижёра Отто Кицлера, в ходе которого с пристальным вниманием изучал музыкальные принципы Рихарда Вагнера. В 1865 году состоялось личное знакомство Брукнера с Вагнером. Музыка и личность Вагнера оказали на Брукнера большое влияние.

В 1868 году Брукнер был приглашён занять освободившееся после смерти Зехтера место профессора в Венской консерватории по классам гармонии и контрапункта (позднее он преподавал также орган). Среди его учеников — Ганс Ротт, Франц Шмидт. Своим предшественником называл Брукнера учившийся в то время в консерватории Густав Малер.

Мастерство Брукнера-органиста (прежде всего его импровизации) было высоко оценено за пределами Австрии. В 1869 году он играл во Франции, а в 1871 году — в Англии: шесть концертов на новом органе в Альберт-холле и пять в Хрустальном дворце.

В 1875 году Брукнер стал доцентом Венского университета, три года спустя — органистом Придворной капеллы. В 1886 году он был удостоен ордена Франца Иосифа.

Композитор умер в 1896 году в Вене, где спустя три года ему был поставлен памятник. Саркофаг с прахом Брукнера покоится в крипте под органом монастыря Святого Флориана.

Память

В 1898 году в Линце был учреждён особый фонд («Bruckner-Stiftung»), который в течение 25 лет должен был спонсировать фестивали брукнеровской музыки, проводившиеся в этом городе через каждые два года.

Композитор изображён на австрийской почтовой марке 1949 г.

Творчество

Основную часть творчества композитора составляет симфоническая и духовная музыка. Первое значительное произведение было написано Брукнером, когда ему было около сорока. Известность пришла поздно, когда композитору было около шестидесяти лет. Существует мнение, что Брукнер был слабым оркестровщиком, что давало повод переоркестровывать его произведения.[3] Однако, в настоящее время подавляющее число дирижеров предпочитает исполнять сочинения Брукнера, ориентируясь исключительно на оригинальный текст партитур (например Георг Тинтнер, Элиаху Инбал, Филипп Херревеге).

Сочинения

Locus iste
(1.8 Mb)
Помощь по воспроизведению
  • Симфонии:
    • № 00 фа минор («Ученическая»), 1863, WAB 99
    • № 1 до минор, 1866, WAB 101
    • Симфония си-бемоль мажор (WAB 142), 1869, набросок первой части.
    • № 0 ре минор, 1869, WAB 100
    • № 2 до минор, 1872, WAB 102
    • № 3 ре минор, 1873, WAB 103
    • № 4 ми-бемоль мажор, 1874, WAB 104
    • № 5 си-бемоль мажор, 1876, WAB 105
    • № 6 ля мажор, 1881, WAB 106
    • № 7 ми мажор, 1883, WAB 107
    • № 8 до минор, 1887, WAB 108
    • № 9 ре минор, 1896, WAB 109
  • увертюра соль минор (1862); три пьесы для оркестра (1862); марш ре минор (1862); марш ми-бемоль мажор (1865);
  • духовная музыка (Реквием — 1849; Магнификат — 1852; 3 большие мессы — 1864, 1866 — для хора и духового оркестра (вторая ред. 1882), 1868; Te Deum — 1884; Ave Maria; псалмы, мотеты и др.);
  • светские хоры («Germanenzug» для мужского хора и духового оркестра — 1864; «Helgoland» для мужского хора и оркестра — 1890 и др.);
  • сочинения для органа и фортепиано;
  • струнный квартет (1862), струнный квинтет (1879); рондо до минор (1862).

Записи

Напишите отзыв о статье "Брукнер, Антон"

Примечания

  1. ↑ Мукосей Б. [www.bruckner.ru/articles/anton-bruckner-biography Антон Брукнер]
  2. ↑ Брукнер, Антон // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  3. ↑ [www.bruckner.ru/articles/teodor-currentzis-interview Теодор Курентзис: «Это абсолютно мистическая музыка!»]

Литература

  • Anton Bruckner Gesamtausgabe, unter der Leitung von R. Haas und A. Orel. — Wien-Leipzig, 1934—1944 (незаконч.).
  • Anton Bruckner kritische Gesamtaugabe, unter der Leitung von L. Nowak, Bd. I—XXIV. — Wien, 1951—2005.
  • Соллертинский И. И. Седьмая симфония Брукнера. — Л., 1940.
  • Соллертинский, И. Седьмая симфония Брукнера, в кн.: Музыкально-исторические этюды. — Л., 1956.
  • Друскин, М. Антон Брукнер в кн.: История зарубежной музыки второй половины XIX века, вып. 4. — М., 1963.
  • Раппопорт, Л. Антон Брукнер. — М., 1963.
  • Белецкий, И. В. Антон Брукнер. 1824—1896. — Л., 1979.
  • Филимонова, М. Антон Брукнер, в кн.: Музыка Австрии и Германии XIX века, кн. 3. — М., 2003.
  • Göllerich A, Auer M. Anton Bruckner. Ein Lebens- und Schaffensbild. Bd. I—IV. — Regensburg, 1922—1937.
  • Kurth, E. Bruckner, Bd. I—II. — Berlin, 1925.
  • Haas, R. Anton Bruckner. — Potsdam, 1934.
  • Nowak, L. Anton Bruckner. Musik und Leben. — München-Wien, 1964.
  • Nowak, L. Über Anton Bruckner. Gesammelte Aufsätze. — Wien, 1985.
  • Simpson, R. The essence of Bruckner. — L., 1967.
  • Schönzeler, Н. H. Bruckner. — L., 1971.
  • Anton Bruckner: Dokumente und Studien, hrsg. von F. Grasberger u.a., Bd. 1-13. — Graz-Wien, 1980—2004.
  • Wagner, M. Bruckner: Leben, Werke, Dokumente. — Mainz-München, 1983.
  • Crawford, H. Anton Bruckner. A documentary biography, p. I—II. — N. Y., 2002.

Ссылки

  • [www.bruckner.ru/ Сайт о Брукнере]
  • [www.uv.es/~calaforr/bruckbbg.html Библиография Антона Брукнера]
  • [members.tripod.com/~jomarques/bruckner.htm Подробная информация о различных редакциях симфоний Брукнера]
  • [abruckner.com/discography/ Дискография под редакцией Джона Ф. Берки] — Подробный список записей оркестровых сочинений Брукнера
  • [trovar.com/bruckner.html Дискография и список сочинений]
  • [w3.rz-berlin.mpg.de/cmp/bruckner.html Брукнер на Classical Music Pages]
  • Антон Брукнер: ноты произведений на International Music Score Library Project
  • [web.archive.org/web/20051203175745/members.aol.com/tamayu/index.html Биография Брукнера, очерк истории и культуры Австрии XIX века]
  • [www.spectram-tech.com/temp/bruckner/ Сайт Брукнера с обзором записей и общей информацией]
  • [www.chaskor.ru/article/georgij_dorohov_brukner_-_arhaist_brukner_-_konservator_brukner_-vagnerianets_20052/ Георгий Дорохов: «Брукнер — архаист, Брукнер — консерватор, Брукнер — вагнерианец…»]


Симфонии Антона Брукнера

Отрывок, характеризующий Брукнер, Антон

Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Брукнер,_Антон&oldid=80593506»