Антосяк, Георгий Фёдорович

Георгий Фёдорович Антосяк

Георгий Федорович Антосяк ( 6 ноября 1907 — 12 ноября 1977 — государственный и коммунистический деятель Молдавской ССР. Отец ректора Кишиневского политехнического института В. Г. Антосяка.

Биография

Родился 6 ноября 1907 года в селе Сурашевка, ныне Амурской области (Россия), в крестьянской семье. Его отец был осужден на пожизненную каторгу, как руководитель крестьянского восстания 1905 года в селе Мокра Балтского уезда Подольской губернии. В 1923 году вместе с семьей вернулся в родное село.

После окончания в 1929 году Одесского института народного хозяйства, работал экономистом, учителем, директором средней школы в Молдавской АССР. Член ВКП(б) с 1937 года. Назначен председателем Государственной плановой комиссии при Совете Народных Комиссаров Молдавской АССР, затем — наркомом просвещения республики. С 1940 года — председатель Государственной плановой комиссии при Совете Народных Комиссаров Молдавской ССР и заместитель председателя Совета Министров МССР.

С 1959 года Георгий Антосяк — председатель Совета Народного Хозяйства МССР. С 1963 года он занимает должность постоянного представителя МССР при Правительстве СССР, а с 1965 года — первого заместителя председателя Совета Министров МССР.

В период с 15 по 24 апреля 1970 года Георгий Федорович Антосяк исполнял обязанности председателя Совета Министров МССР.

Избирался депутатом Верховного Совета СССР 4-8 созывов (1954-1974), депутатом Верховного Совета Молдавской АССР (1938-1941), депутатом Верховного Совета Молдавской ССР 1-3-го созывов (1941-1955).

Делегат XXII съезда КПСС (1961), I–XII съездов КП Молдавии. Член Центрального Комитета и Бюро Центрального Комитета КП Молдавии.

Ушел из жизни 12 ноября 1977 года в Кишиневе.

Награды

Георгий Федорович Антосяк был награждён орденом Ленина и двумя орденами Трудового Красного Знамени.

Ссылка

• [www.moldovenii.md/ru/people/929 Известные личности Молдовы] (рус.)

Отрывок, характеризующий Антосяк, Георгий Фёдорович

– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.