Ануров, Александр Герасимович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Ануров
Имя при рождении:

Александр Герасимович Онуров

Профессия:

актёр

Театр:

Национальный академический театр русской драмы имени Леси Украинки (Киев)

Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Александр Герасимович Ануров (настоящая фамилия — Онуров) (21 апреля 1914, Константиновка Екатеринославская губерния (ныне Донецкой области, Украина) — 3 октября 1995, Киев) — украинский и советский актёр театра и кино. Народный артист Украинской ССР (1976).





Биография

В 1929—1932 гг. обучался на театральном отделении Киевского художественного института, после окончания 3-го курса поступил на работу во Вседонецкий музыкально-драматический театр в г. Мариуполе (1933—1934 — в Константиновке, в 1934—1936 — в Сталино).

В 1936—1939 гг. служил в РККА.

Позже, актёр театров Донецка, Одессы, Винницы, Москвы, Киева.

В 1939—1942 — Центральный театр Советской Армии (г. Москва); В 1942—1944 — Театр Красной Армии Юго-Западного фронта (Воронеж); 1943—1944 — Театр Красной Армии Забайкальского фронта (Чита); 1944—1953 — Одесский театр Советской Армии при Одесском военном округе (ныне — Драматический театр Западного оперативного командования Министерства обороны Украины);

В 1953—1995 — актёр Киевского государственного русского драматического театра им. Леси Украинки (ныне Национальный академический театр русской драмы имени Леси Украинки).

Сыграл на театральной сцене 68 ролей. Стиль игры А. Анурова отличался сдержанностью и благородной простотой в сочетании с романтическим темпераментом. На сцене он всегда был собранным, добросовестным, внимательным к партнерам.

Избранные роли в театре

  • Давид Васильев «Давным-давно» Александра Гладкова, 1955,
  • Солёный — «Три сестры» А. Чехова, 1955,
  • «Деревья умирают стоя» Алехандро Касоны, 1956,
  • Беркут — «Деньги» Анатолия Софронова, 1956,
  • Джонатан — «В пуще» Леси Украинский, 1957,
  • Ружевский — «Соло на флейте» Ивана Микитенко, 1959,
  • Серебряков — «Дядя Ваня» Чехова, 1960,
  • Орёл — «Нас где-то ждут» Алексея Арбузова, 1963,
  • Лагунов — «Иду на грозу» Даниила Гранина, 1963,
  • Клещ — «На дне» Максима Горького, 1963,
  • Николай Жученко — «Киевский тетрадь» Вадима Собко, 1963,
  • Трофим — «Чти отца своего» Виктора Лаврентьева, 1964,
  • Альба — «Дон Карлос» Фридриха Шиллера, 1965,
  • Коваленко — «Далекие окна» Вадима Собко, 1967,
  • Александр Машков — «Традиционный сбор» Виктора Розова, 1967,
  • Лихобор — «Второе свидание» Собко, 1972,
  • Доктор Макаров — «Варвары» Максима Горького, 1974,
  • Прохор — «Генерал Ватутин», Любомира Дмитерко, 1974 и другие.

Избранная фильмография

Награды

  • Орден «Знак Почёта» (1967)
  • 26 медалей СССР
  • народный артист Украины (1976)

Напишите отзыв о статье "Ануров, Александр Герасимович"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Ануров, Александр Герасимович

Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.