Анфантен, Бартелеми Проспер

Бартелеми Проспер Анфантен

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Бартелеми́ Проспе́р Анфанте́н (фр. Barthélemy Prosper Enfantin; 8 февраля 1796, Париж, — 31 августа 1864, Париж) — французский философ-утопист, представитель сенсимонизма, социальный реформатор.

Биография

Ранние годы

Бартелеми Проспер Анфантен родился в Париже в состоятельной семье банкира. В 1813 году он поступил в Политехническую школу в Париже, где отличился гражданской позицией: в марте 1814 года он был в числе студентов, пытавшихся оказать сопротивление занявшим Париж войскам Шестой антифранцузской коалиции. В конце концов, бунтующая школа была закрыта Людовиком XVIII, и Анфантен стал не инженером, а торговцем вином. В деловых целях он посетил множество европейских стран, в том числе Россию, Великобританию, Германию и Нидерланды. В 1821 году он основал собственный частный банк в Санкт-Петербурге, но уже через два года вернулся в Париж. В это же время он присоединился к тайному обществу карбонариев. Налаженное через карбонариев знакомство с математиком Олиндом Родригом привело его к социалистам-утопистам, группировавшимся вокруг графа Анри де Сен-Симона.

Пропаганда сенсимонизма

Анфантен был привлечён к сенсимонизму не только экономической концепцией данного учения, но и идеей «нового христианства». Хотя Анфантен знал Сен-Симона недолгое время, он считал себя его непосредственным учеником. После смерти Сен-Симона в 1825 году руководство сенсимонистской школой перешло к Родригу, бывшему ближайшим учеником графа. Однако он постепенно отошёл от дел, и к 1829 году школу возглавили Анфантен и его постоянный оппонент, Сент-Аман Базар, считавшийся новым интеллектуальным лидером сенсимонизма (их сторонники учения именовали «отцами», а те, в свою очередь, называли своих соратников «сыновьями»). Анфантен отвечал за разработку ключевых положений и принципов работы сенсимонистов. Он также совершал объезды провинциальных сенсимонистских общин, обращаясь к их участникам в форме, близкой к апостольским посланиям.

Однако сенсимонистский кружок со временем деградировал в подобие церкви сектантского типа, в деятельности которой большую роль стал играть мистицизм. Анфантен и Базар стали «первосвященниками» этой секты, вступая друг с другом в полемику по большинству позиций. Главным пунктом раздора оказался вопрос о семье и браке: Анфантен в этом отношении выделял людей, постоянных по своей природе и непостоянных, причём последние, по его мнению, могли менять жен или мужей по собственному желанию в любое время. Базар и его последователи считали, что Анфантен превратно трактует принципы коллективизма, и его учение о браке является безнравственным и вредным. Несмотря на попытки Родрига примирить своих товарищей, в конечном итоге, разногласия по вопросам брака и семьи, а также соотношения сенсимонизма и классической религии, вызвали окончательный разрыв между духовными отцами «церкви» и покончили с существованием единого сенсимонистского сообщества уже к концу 1831 года: 11 ноября этого года Базар и ещё 19 наиболее способных и деятельных членов общины вышли из её состава.

Руководство сенсимонистской общиной

Группа Анфантена, провозглашённого в январе 1832 года «Верховным Отцом», приступила к практической реализации своих идей. По учению Анфантена, люди должны «освящаться в труде и удовольствии». В 1831—1832 гг. его последователи проводили многолюдные собрания, служившие средством пропаганды, а также создавали потребительные и производительные ассоциации рабочих. Всё это требовало больших расходов, покрывавшихся пожертвованиями отдельных лиц; самым крупным вкладчиком был сам Анфантен. Всего из разных источников было собрано от 900 000 до 1 000 000 франков.

Тем не менее, Анфантен и его группа не понимали истинных требований и положения рабочих, что привело к коллапсу многих производительных ассоциаций. В самом «семействе» вновь возникли раздоры по поводу отношений между полами, на этот раз между Анфантеном и Родригом. Родриг (для которого брак с женой Эфрази был основой всей жизни) находил — как и Базар — точку зрения Анфантена безнравственной и необоснованной; Анфантен же обвинял коллегу в том, что он не может освободиться от ига устаревшей семьи. В конце концов Родриг также был вынужден покинуть общину (февраль 1832 г.). Хотя за ним из «семейства» никто не ушёл, но выход его отразился на делах общины весьма неблагоприятно (поскольку Родриг заправлял всеми её денежными делами, а также и реализацией займа).

Анфантен с последователями удалился в свою усадьбу Менильмонтан неподалеку от Парижа, где в апреле 1832 года была создана трудовая коммуна, в которой жизнь была устроена на новых началах, призванных реализовать идеи совместного труда «индустриалов» и свободной любви. Члены «семейства» разделили между собой работы по дому и саду; к обеду все собирались вместе, пели молитвы и слушали поучения своего «отца». Здесь же Анфантен изложил свои взгляды на общество в «Новой книге», состоявшей из катехизиса и книги бытия, представлявших собой смесь религиозных, моральных, научных и фантастических воззрений.

Хотя сенсимонисты в Менильмонтане вели скромный и трудолюбивый образ жизни, но существование их общины было прекращено уголовным процессом по обвинению в составлении противозаконного общества и проповеди безнравственного учения. На суде сенсимонисты держали себя как настоящие сектанты и во всем продолжали слушаться Анфантена, называя его «отцом» (даже отказались по его приказу от присяги). Последний на вопросы председателя суда отвечал, что он называет себя «отцом человечества» и «живым законом». На суде Анфантен разоблачал современное устройство общества как настоящую причину безнравственности.

Осуждение и последующая жизнь

В 1832 году власти в судебном порядке запретили общину «за оскорбление нравственности»; Анфантен (а также его последователи Шевалье и Дювейрье) был осуждён на год тюремного заключения и оштрафован на 100 франков. Речь Анфантена в суде 28 августа 1832 года фактически оказалась последним публичным выступлением сенсимонистов.

Освободившись, Анфантен отправился в Египет, чтобы заняться инженерными работами. Анфантену одному из первых принадлежит идея и проект практической реализации Суэцкого канала. Здесь, в Египте, Анфантен и несколько его единомышленников основали новую сенсимонистскую общину, однако она просуществовала лишь два года, поскольку её руководитель отклонил предложение Мухаммеда Али принять ислам и поступить к нему на государственную службу. Некоторые бывшие последователи Анфантена перешли в фурьеризм, и лишь немногие продолжали говорить и писать в духе религиозно-мистического социализма (Пьер Леру).

По возвращении во Францию Анфантен работал почтмейстером и директором линии железнодорожного сообщения Париж — Лион. В 1841 году он был включён в состав научной комиссии по изучению Алжира. В 1848 году он в последний раз безуспешно пытался восстановить пропаганду своего учения. Окончательно порвал с социалистическим движением, поддержав бонапартистский переворот Наполеона III. Приветствуя Вторую империю, Анфантен призывал нового императора поощрять развитие промышленности во Франции.

Литература

• Изложение учения Сен-Симона / Со вступит. статьёй и комментариями В. П. Волгина. — М.: Изд-во АН СССР, 1961. — 608 с. — (Предшественники научного социализма).
• Волгин В. П.  [istmat.info/files/uploads/27203/essays_on_the_history_of_socialist_ideas_volgin_v-p_1976.pdf Очерки истории социалистических идей. Первая половина XIX в]. — М.: Наука, 1976. — 420 с.
• Волгин В. П.  Очерки истории социалистических идей с древности до конца XVIII века. — М.: Изд-во АН СССР, 1975. — 296 с.
• Волгин В. П.  Сен-Симон и сенсимонизм. — М.: Изд-во АН СССР, 1961. — 158 с.
• Волгин В. П.  Французский утопический коммунизм. — М.: Изд-во АН СССР, 1960. — 184 с.
• Кучеренко Г. С.  Сенсимонизм в общественной мысли XIX века. — М.: Наука, 1975. — 358 с.
• Altmann S. L., Ortiz E. L. (eds.)  [www.ams.org/bookstore/pspdf/hmath-28-prev.pdf Mathematics and social utopias in France: Olinde Rodrigues and his times]. — Providence (Rhode Island): American Mathematical Society, 2005. — ISBN 0-8218-3860-1.

Ссылки

• Анфантен, Бартелеми Проспер // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Анфантен, Бартелеми Проспер

На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.