Анфим (Зепович)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Митрополит Анфим Зепович (серб. Антим Зеповић, греч. Άνθιμος Ζέπος[1]; ок. 1762, остров Миконос — не ранее 1814[2]) — епископ Константинопольской православной церкви, епископ[1] (по другим данным митрополит[2]) Ужицко-Валевский.



Биография

Анфимос Зепос[2], грек по происхождению, чья фамилия в сербских документах была записана на сербский манер — Зепович, родился приблизительно в 1762 году на острове Миконос[3].

Когда митрополит Ужицкий и Валевский Даниил был премещён в Тырново, Священным Синодом Константинопольского Патриархата в марте 1802 года на его место был избран Анфим, ранее бывший протосинкеллом Ираклийской митрополии[3].

Анфим первоначально имел резиденцию в Валеве, а потом переселился в Шабац[3].

Во время Первого сербского восстания (1804—1813) поддерживал многие начинания повстанцев. Вместе с митрополитом Леонтием (Ламбровичем) участвовал в сходе повстанческих старейшин, направивших австрийскому императору, митрополиту Стефану (Стратимировичу) и генералу Женейну прошение о помощи сербскому народу в борьбе против турецкого владычества[3].

В августе 1805 года принял участие в собрании в Монастыре Боговачи, где было принято решение объявить Карагеоргия вождём сербского народа[3]. В связи с этим решением Матфей Ненадович записал: «Дозовемо ваљевског владику Антима (истина да је био Грк, али света душа), који ће на светој тајни Карађорђа помазати светим миром»[4].

Хотя положение владыки Антима в сербско-турецких отношениях было очень деликатным, с учётом его принадлежности лояльного Порте Константинопольской патриархии, он всегда стоял за свою паству и имел полное доверие со стороны митрополита Карловацкого Стефана (Стратимировича)[3], чья хиротония не была признана Константинопольским Патриархатом.

Когда Анфим покинул Сербию, митрополит Стефан для него получил позволение у австро-венгерских властей остаться на территории Империи. Так как гражданские власти ему запретили пребывание в Митровице, митрополит Стфеан предложил Анфиму поселиться в Карловцах или в Монастыре Бешеново, где братия его радушно приняла, зная, что митрополит Стефан уважает его за отношение к Первому сербскому восстанию[3].

В 1807 году возвратился в епархию и вновь занял свою кафедру. Намерение Карагеоргия поставить Анфима в сан митрополита Белградского в 1812 году не осуществилось[3].

Оставался на кафедре до 1814 года, когда Константинопольская патриархия поставила нового Ужицко-Шабацкого епископа[3].

«Како се види, био је интересантна и значајна личност у догађајима првог српског устанка и био радо виђен у српском народу. За историју грчког народа и грчке културе у иноземству владика Антим био је један од виђенијих и добро примљених Грка у Србији, чији се спомен задржао у српској историографији»[5].

Портрет епископа Антима с момента написания и вплоть до Второй мировой войны хранился в монастыре Бешеново. Из его описания исследователями сделан вывод, что он был написан в Сремски-Карловцах при дворе митрополита Стефана Стратимировича в 1811 году.

Напишите отзыв о статье "Анфим (Зепович)"

Примечания

  1. 1 2 [www.academy.edu.gr/files/prakt_rigas/02_02_pr_rg.pdf Η άνθιση και η ανάπτυξη της Παιδείας στα Βαλκάνια κατά τον 18ο και 19ο αιώνα], стр 269
  2. 1 2 3 [www.maticasrpska.org.rs/stariSajt/biografije/tom03.pdf Српски биографски речник III том, Д ‐ З], стр 92 // «Матица Српска»
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Сава Вуковић, Епископ шумадијски. [www.pouke.org/upload/fajlovi/agapije/srpskijerarsi.pdf «Српски јерарси. Од деветог до двадесетог века»]. Београд-Подгорица-Крагујевац, 1996. Евро-Београд, стр. 18
  4. [zivoradjankovic.com/vozd.php?p=89 Живорад Јанковић]
  5. Софија Вруја, Епископ Антим и први српски устанак, стр. 160.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Анфим (Зепович)

– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.