Анчабадзе, Зураб Вианорович

Зураб Вианорович Анчабадзе
ректор Абхазского государственного университета
Начало полномочий:	1973
Окончание полномочий:	28 января 1984
Научная сфера:	история
Учёная степень:	доктор исторических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Сухумский педагогический институт
Награды:

Зураб Вианорович Анчабадзе (груз. ზურაბ ვიანორის ძე ანჩაბაძე; 22 апреля 1920, Гагра — 28 января 1984, Сухум) — советский историк, доктор исторических наук, профессор, первый ректор Абхазского государственного университета.

Биография

Родился 22 апреля 1921 года в г. Гагра в семье абхазского врача. Происходил из древнего княжеского рода Ачба-Анчабадзе. Бабушка и мать были мегрельскими дворянками. В доме говорили как на грузинском, так и на абхазском языках.

В 1938 году окончил среднюю школу в Сухуме. В 1937 году были арестованы его родители и он с сестрой переселился к тётке в Тбилиси.

В 1941 году с отличием окончил Сухумский педагогический институт, затем аспирантуру Института истории им. И. Джавахишвили. В 1948 году защитил кандидатскую (в Тбилиси), в 1960 году — докторскую диссертацию (в Москве). В 1963 году присвоено звание профессора.

В 1980 году избран членом-корреспондентом Академии наук Грузинской ССР. Депутат Совета Национальностей Верховного Совета СССР 9 созыва (1974—1979) от Сухумского городского избирательного округа № 185 Абхазской АССР, член Комиссии по иностранным делам Совета Национальностей.

Неоднократно отстаивал свою научную позицию в полемике с фальсификаторами исторического прошлого абхазского народа. Так например, им была научно опровергнута «теория» Павле Ингороква, о позднейшей миграции абхазов на территорию современной Абхазии.

В 1973 году возглавил Сухумский педагогический институт, а в 1979 году по его инициативе институт был преобразован в Абхазский государственный университет (АГУ), в котором он был ректором до 1984 года, создав кафедру грузинской и абхазской истории, которую сам возглавлял. Под его руководством были защищены 20 кандидатских и 6 докторских диссертаций. Среди воспитаниц ученого была и академик Мариам Лордкипанидзе.

Семья

• Бабушка — Мария Николаевна (урожденная княжна Дадиани), была грузинской патриоткой, бессменной руководительницей абхазского отделения «Общества по распространению грамотности среди грузинских женщин».
• Дед — Тарас (Тамаш Анчабадзе) являлся членом высшей законодательной организации Абхазии — Народного совета, принимал активное участие в разработке Конституции Абхазии, которая должна была урегулировать отношения с Грузией. В 1921 году во время оборонительной войны Грузии с Россией четыре сына Тараса Анчабадзе находились в рядах грузинской армии. Старший из них погиб на реке Гумиста.
• Отец — Вианор закончил Петербургскую военно-медицинскую академию. В чине вице-полковника участвовал в первой мировой войне. Вернувшись на родину, занялся развитием курортов Черноморского побережья Абхазии, затем в течение нескольких лет был наркомом здравоохранения Абхазии. В 1937 году арестован.
• Мать — Вера Андреевна Шенгелая, грузинка, В 1937 году арестована.
• Сестра — Ирина Вианоровна
• Жена — Тинатин Хахишвили, грузинка
• Сын — Георгий (Гия) Зурабович Анчабадзе, доктор исторических наук, профессор

Труды

Плодотворно занимался историей народов Северного Кавказа. Ему принадлежат ряд статьи и разделов в сводных трудах по различным вопросам истории народов Северного Кавказа, взаимоотношений с Россией на этапах зрелого и позднего феодализма. Является инициатором создания, редактором и соавтором двухтомника «Очерки истории горских народов Кавказа» (период с древнейших времен до 1917 года).

• [apsnyteka.narod2.ru/a/istoriya_i_kultura_drevnei_abhazii/index.html «История и культура древней Абхазии»]
• [apsnyteka.narod2.ru/a/iz_istorii_srednevekovoi_abhazii/index.html Из истории средневековой Абхазии (VI—XVII вв.)]
• «Очерки экономической истории Грузии первой половины ХIХ века»,
• «Вековая и нерушимая дружба братских грузинского и абхазского народов»,
• «Очерк этнической культуры абхазского народа»,
• «Грузия. Краткий исторический курс»

Соавтор и соредактор

• «Истории Кабарды»,
• «Истории Балкарии»,
• «Очерков истории Карачаево-Черкесии»,
• «Истории Кабардино-Балкарской АССР»,
• первого тома «Очерков истории Северного Кавказа».

Ссылки

• [www.science.org.ge/Documents/Anchabadze-eng.pdf Зураб Вианорович Анчабадзе (К 90-летию со дня рождения)] на сайте Национальной академии наук Грузии

Отрывок, характеризующий Анчабадзе, Зураб Вианорович

– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.