Аль-Хасан ибн Иззу-д-дин
Аль-Хасан ибн Иззу-д-дин | |
араб. الحسن بن عز الدين | |
Личная информация | |
---|---|
Редактирование Викиданных |
аль-Хасан ибн Иззу-д-дин (араб. الحسن بن عز الدين; 1457 — 24 июня 1523) — имам Зайдитского государства в Йемене, который имел ограниченную власть в северном йеменском нагорье в 1495—1523 годах.
Биография
Был сыном властного имама аль-Хэди Айз ад-Дин (англ. al-Hadi Izz ad-Din). После смерти последнего в 1495 году, аль-Хасан провозгласил своё притязание на имамат и взял имя ан-Насир аль-Хасан. Он унаследовал любовь отца к учёбе, но ему тяжело давались его политические навыки. Зайдитская традиция изображает его позитивно, как дающего приют для вдов и сирот, и убежище для слабых. Тем не менее, ан-Насир аль-Хасан мог управлять только на ограниченной территорией на Севере Йеменского высокогорья. На протяжении многих лет он должен был противостоять сопернику имаму аль-Мансур Мухаммеду (англ. al-Mansur Muhammad) умершему в 1505 году.[1] Аль-Мансур был схвачен и отравлен тахиридским султаном Амиром в 1504 году, и Тахириды захватили Сану.[2] В последующие годы, ан-Насир аль-Хасан был затмён новым мощным имамом аль-Мутавакиль Яхъя Шараф ад-Дин правившим в 1506—1555 годах. Ан-Насир аль-Хасан умер в безвестности в 1523 году и был похоронен в Фаладе (англ. Falala).
Потомки
Он дал жизнь девяти сыновьям: Мухаммед, Азз ад-Дин, Маджд ад-Дин, Дауд, Ахмад, Салах, Яхъя, Тадж ад-Дин, и Али (англ. Muhammad, Izz ad-Din, Majd ad-Din, Da'ud, Ahmad, Salah, Yahya, Taj ad-Din, and Ali).[3] Маджд ад-Дин (англ. Majd ad-Din) провозгласил себя на имамат после кончины своего отца, но неудачно и умер в 1536 году, даже не побывав у политической власти.[4]
Напишите отзыв о статье "Аль-Хасан ибн Иззу-д-дин"
Примечания
- ↑ Encyclopaedia of Islam, Vol. VII, Leiden 1993, p. 996.
- ↑ Lein O. Schuman, Political History of the Yemen at the Beginning of the 16th Century. Groningen 1960, p. 53.
- ↑ Imam Zaid bin Ali Cultural Foundation, www.izbacf.org/page_display.php?book_id=37&page_num=54 (in Arabic).
- ↑ Madeleine Schneider, 'Deux études d'épigraphie arabe', Journal asiatique 275 1987, p. 234.
Отрывок, характеризующий Аль-Хасан ибн Иззу-д-дин
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.