Список персонажей Neon Genesis Evangelion

См. также: Rebuild of Evangelion#Персонажи

Это список персонажей из японских аниме-сериала и манги «Neon Genesis Evangelion», фильмов «Evangelion: Death and Rebirth» и «The End of Evangelion». Дизайн персонажей создан Ёсиюки Садамото, принимавшем участие в создании фильмов и сериала и являющимся художником манги. В обозначении персонажей в данной статье фамилии следуют после имён, согласно европейской, а не азиатской традиции. В списке кратко описаны связи персонажей между собой, их роль в сюжете, возраст на момент начала сериала, даны отличительные черты характера и внешности, названы актёры озвучания персонажей, происхождение имён персонажей и варианты их написания.

Создание и концепция

По словам режиссёра Хидэаки Анно, «Евангелион» был попыткой собрать все ракурсы вместе, создавая персонажей, которые представляют разные вещи для разных зрителей, чтобы сделать невозможным создание единой теории происходящего в сериале. Для некоторых зрителей персонажи являются психологическими образами, в то время как для других они являются философскими, религиозными, историческими и даже собственными образами.

Анно находился под влиянием военного романа Рю Мураками «Фашизм в любви и фантазиях» (яп. 愛と幻想のファシズム Ai to Gensō no Fashizumu), и имена «Тодзи Судзухара», «Кенске Аида», и фамилия «Хораки» пришли из этой истории, основанной на биографии Кандзи Исивары, генерал-лейтенанта имперской Японии. Большинство фамилий персонажей «Евангелиона» созвучны названиям боевых кораблей императорского флота Японии времён Второй мировой войны или японским названиям корабельных частей и морских приборов.

Возраст и годы рождения персонажей

Большинство возрастов персонажей «Евангелиона» было проработано до показа телесериала, но их дни рождения не были точно обозначены. После завершения телесериала Gainax представил дни рождения персонажей, которые совпадали с днями рождения сэйю персонажа, за исключением Рей Аянами, Тодзи Судзухары, Кенске Аиды и Каору Нагисы. Полная дата рождения Каору есть как в сериале, так и на официальном сайте (она совпадает с датой Второго Удара). Личные дела Тодзи и Кенске с 2001 годом рождения показаны в четвёртой серии.

Годы рождения взрослых персонажей были просто рассчитаны исходя из их возраста, однако, существует дополнительный аспект в определении годов рождения персонажей-детей. Согласно японской системе образования, в 2015 году вторые классы средней школы (восьмой класс) в основном будут состоять из тех детей, которые родились со 2 апреля 2001 по 1 апреля 2002. Детские годы рождения были установлены в соответствии с этим правилом. Тем не менее, это не повлияло на 14-летний возраст детей в 2015 году. Это причина, по которой Аска Лэнгли Сорью и Тодзи Судзухара родились в декабре 2001 года, а Хикари Хораки родилась в феврале 2002 года, несмотря на то, что всем детям, кроме Каору, 14 лет исполняется в 2015 году.

Пилоты Евангелионов

В оригинальных японских диалогах сериала пилоты постоянно обозначаются как «[Числительное] Children» (First Children, Second Children, Third Children и так далее), хотя, строго говоря, «Children» является множественным числом от «Child» и использование множественного числа для одного человека не является естественным в английском языке. Тем не менее, японский сценарий использовал именно английское слово «Children».

Английская версия дубляжа от ADV, тем не менее, использует правильное слово «Child» вместо «Children». В аудиокомментарии к «Evangelion: Death and Rebirth» переводчики заметили, что они сделали это умышленно, так как «Children» в английском звучит ненатурально, когда снова и снова относится к одному-единственному ребёнку.

В «Rebuild of Evangelion» англицизмы были устранены, и пилотов называют по-японски: «<числ. поряд.> девочка (мальчик)» (яп. 第○の少女（少年） дай <ч.п.> но сё:дзё (сё:нэн)) или «<ч.п.> дитя» (яп. ○番目の子供 <ч.п.> баммэ но кодомо).

Синдзи Икари

Написание имени: Синдзи Икари (яп. 碇 シンジ Икари Синдзи, Ikari Shinji).

Происхождение имени: Фамилию «Икари» (яп. якорь) Анно «одолжил» у своего друга-сокурсника. Имя «Синдзи» также взял у своего старого друга Синдзи Хигути.

Протагонист. 14 лет. Третье Дитя, пилот Евангелиона-01. Ученик класса 2-А школы 707 Токио-3. Сын Гэндо и Юи Икари.

Стеснительный и замкнутый подросток, меланхолик, интроверт. После смерти матери был брошен отцом. Вместо него о Синдзи заботился учитель. В результате Синдзи вырос в замкнутого отшельника, выбирающего побег от трудных ситуаций. Вызван в Токио-3 своим отцом в самом начале сериала. Немедленно приступает к пилотированию Евангелиона. Синдзи трудно сближается с людьми ― он много времени проводит в одиночестве, размышляя о своей жизни. Основу сериала составляют взаимоотношения между Синдзи Икари и другими персонажами. Тодзи Судзухара и Кэнскэ Аида становятся его друзьями, он проникается чем-то наподобие родственных отношений с Рэй, и оказывается втянутым в сбивчивые отношения с Аской.

Приметы: Хрупкий мальчик без каких-либо особых примет. Тёмные волосы, тёмно-синие глаза (серые в манге и «Death&Rebirth»). Часто слушает музыку через архаичный плеер-магнитофон.

Сэйю: Мэгуми Огата.

Рей Аянами

Написание имени: Рей Аянами (яп. 綾波 レイ Аянами Рэй).

Происхождение имени: Фамилия «Аянами» происходит от названия корабля императорского флота Японии. Имя «Рэй» это игра слов на основе иероглифа «零» означающего «ноль», но фактически оно дано в честь Рэй Хино из «Sailor Moon» с целью привлечь Кунихико Икухару (попытка успехом не увенчалась).

Первое Дитя, пилот Евангелиона-00. Ученица класса 2-А школы 707 Токио-3. Документы Nerv утверждают, что ей 14 лет.

В начале сериала она показана склонной к одиночеству, отчётливо бесстрастной и отдалённой, поддерживающей отношения только с Гэндо Икари. По мере развития сюжета она сближается с Синдзи. Аска, напротив, имеет мало общего с ней, она оскорбляет Рэй, называет её «куклой» или «кукольной». В конечном итоге выясняется, что Рэй является сосудом для души Ангела Лилит, и была своего рода клоном, специально созданным Гэндо Икари и Козо Фуюцуки, который должен быть использован в качестве инструмента для достижения Комплементации. Её бездушных клонов тайно хранят на глубоких уровнях штаб-квартиры Nerv, чтобы использовать в качестве «ядер» в псевдопилотах или как запасные тела для Рэй, если ей придется умереть.

В манге гораздо чётче, чем в сериале, показаны её чувства к Синдзи, а также ревность к Аске, и в отличие от сериала, Аянами сама делает вполне успешные шаги к сближению с Синдзи.

В первом фильме серии Rebuild of Evangelion характер Рей не отличается от её характера в сериале, но во втором он начинает развиваться из-за явной симпатии к Синдзи. В Евангелион 2.22: Ты (не) пройдёшь Аянами вместе с Евангелионом поглощает десятый Ангел, однако Синдзи вскоре убивает его и вытаскивает Рей из ядра Ангела, в результате чего Евангелион-01 пробуждается и начинает Третий Удар. В Евангелион 3.33: Ты (не) исправишь вместо Рей фигурирует её безэмоциональный и покорный клон, не имеющий души и воспоминаний оригинала, который хоть и забирает Синдзи из Wille, но не идёт с ним на контакт. По приказу Гэндо, клон Аянами освобождает двенадцатого Ангела из заточения в Евангелионе-06, а позже катапультируется в контактной капсуле из своего уничтожающегося Евангелиона-09, тем самым проявив зачатки самосознания. В конце фильма новая Рей следует за Аской и Синдзи через руины Токио-3. Душа же настоящей Аянами, по словам Фуюцуки, теперь пребывает в Евангелионе-01, вместе с душой Юи Икари.

Приметы: Светло-синие волосы средней длины, красная радужка глаз, белая кожа, устойчивая к загару.

Сэйю: Мэгуми Хаясибара.

Аска Лэнгли Сорью

Написание имени: Аска Лэнгли Сорью (яп. 惣流・アスカ・ラングレー Со:рю: Асука Рангурэ:, Sohryu Asuka Langley).

Происхождение имени: Фамилия «Сорью» происходит от названия корабля императорского флота Японии (отличается написание в кандзи). «Лэнгли» — от названия одного из авианосцев ВМС США. Имя «Аска» позаимствовано у героини манги Синдзи Вады «Chou-Shoujo Asuka».

14 лет. Второе Дитя, пилот Евангелиона-02. Ученица класса 2-А школы 707 Токио-3 после 8-го эпизода сериала (в манге: после 20-й сцены, 4-го тома).

У неё смешанное немецко-японское происхождение, тем не менее по национальности она немка. Имеет гражданство США. Аска дерзка, эгоистична и эгоцентрична, часто груба (особенно по отношению к Синдзи) и имеет очень высокое (завышенное) мнение о себе и своём умении пилотировать Евангелион. В дополнение она имеет ожесточённое стремление к независимости. Аска явно сходит с ума от влюблённости в Рёдзи Кадзи, но в то же время её привлекает и Синдзи, однако, она не может верно выразить ему свои чувства.

В манге её поведение ещё более вызывающе и Синдзи с Мисато приходят к выводу, что её культурное поведение — лишь маскировка отвратительного характера. С другой стороны, в отличие от сериала, Аска пытается помочь Хикари наладить отношения с Тодзи. А также она добивается того, что Кадзи признаёт, хоть и не принимает, её чувства.

В серии анимационных фильмов Rebuild of Evangelion Сикинами Аска Лэнгли одна из главных героинь, созданная на основе Аски Лэнгли Сорью. В отличие от сериала, теперь она имеет звание капитана. Её характер по сравнению с другими персонажами перетерпел наиболее значительные изменения. Если в сериале Аска приставала к Кадзи вплоть до предложений переспать с ней, и для неё было вполне нормально предложить Синдзи поцеловаться с ней, то теперь она не интересуется Кадзи и её приставания к Синдзи не доходят далее неудачных попыток приготовить обед. Также, она считает себя единственным пилотом, получившим своё место за способности, и полагает, что Рей и Синдзи стали пилотами, пользуясь своими связями в Нерве. После того, как она узнала о том, что Рей любит Синдзи, она предпочла избегать остальных пилотов и вместо того, чтобы идти на обед устроенный Рей, стала пилотом Евангелиона-03. В этой роли она была заражена Ангелом и дальнейшая её судьба остается неясной, но в превью к третьему фильму показана с повязкой на левом глазу, а также пилотирующей Евангелион в открытом космосе.

Приметы: Длинные ярко-рыжие волосы, голубые глаза, почти всегда использует зажимы А10, чтобы закреплять свою причёску.

Сэйю: Юко Миямура.

Каору Нагиса

Написание имени: Каору Нагиса (яп. 渚 カヲル Нагиса Каору, Nagisa Kaworu).

Происхождение имени: Персонаж получил имя от сценариста Акио Сацукавы. Фамилия «Нагиса» (Берег), аналогично остальным, связана с морем. Также она имеет отношение к режиссёру Нагисе Осиме. Происхождение имени «Каору» так и не было названо, возможно, оно имеет отношение к романтическому герою 3-й части «Повести о Гэндзи».

Пятое Дитя, пилот-замена Евангелиона-02, также является Табрисом — Ангелом Свободной Воли. Формально, ему 15 лет.

Появляется в заключительных эпизодах. Наравне с Рэй ― наиболее загадочная личность среди пилотов, имеет наивысший (и управляемый силой воли) уровень синхронизации с Евами. По словам Каору, он родился «во время Второго удара». Был представлен в Nerv непосредственно организацией Seele. Быстро сумел завоевать доверие и уважение Синдзи. Тем не менее, он прорывается в Конечную Догму, чтобы вернуться к Адаму и начать Третий Удар. Но, после обнаружения того, что там находится Лилит, а не Адам, он просит Синдзи уничтожить его. После смерти Каору больше не появляется на экране вплоть до «The End of Evangelion», где его видно в середине Третьего Удара.

В манге Каору изначально крайне циничен, по приказу Seele пытается наладить контакт с Синдзи, однако, в отличие от сериала, это попытка оканчивается неудачей. Но после инцидента в бою с Армисаилом Каору «заражается» чувствами Рэй и его отношение к Синдзи резко меняется, вплоть до откровенных приставаний. Впрочем, взаимности он не встречает.

В Rebuild of Evangelion Каору появляется после операции «Ясима»: он просыпается в 5-м открытом из 9 гробов на поверхности Луны. Хотя на данный момент он, предположительно, не должен знать Синдзи, однако, похоже, он знает его. В сцене после титров второго фильма он, пилотируя Евангелион-06, останавливает Третий Удар, начатый Синдзи. В Евангелион 3.33: Ты (не) исправишь Каору становится единственным другом последнего и демонстрирует ему последствия Третьего Удара, рассказывая Икари, что это часть Проекта Комплементации Человечества, который осуществляет глава Nerv. Позже он надевает DSS-ошейник Синдзи, чем завоёвывает его доверие, а затем отправляется с ним в Конечную Догму за копьями Лонгиния и Кассия, с помощью которых можно восстановить мир. В финале фильма Каору, попавшись в ловушку Гэндо и став тринадцатым Ангелом (изначально являясь первым), признаётся Синдзи, что является Ангелом-спусковым крючком Удара и позволяет DSS-ошейнику убить себя, чтобы остановить Четвёртый Удар, запущенный пробуждённым Евангелионом-13.

Приметы: Взлохмаченные пепельные волосы средней длины, красная радужка глаз, белая кожа.

Сэйю: Акира Исида.

Тодзи Судзухара

Написание имени: Тодзи Судзухара (яп. 鈴原トウジ Судзухара Тодзи, Suzuhara Tohji).

Происхождение имени: Полностью заимствовано из романа Рю Мураками.

14 лет. Четвёртое Дитя, пилот Евангелиона-03. Ученик класса 2-А школы 707 Токио-3.

Стереотипный «спортсмен», немного хулиган. В начале сериала злится на Синдзи, так как во время своего первого боя с Ангелом тот случайно ранил сестру Тодзи. Затем из-за пережитого вместе с Синдзи момента и под внушением своей выздоравливающей сестры Тодзи прощает Синдзи и становится его другом. С первого момента знакомства с Аской устанавливает с ней крепкие отношения, основанные на взаимной ненависти. Во второй половине сериала соглашается стать пилотом Евангелиона на условии перевода сестры в госпиталь при Nerv. К финалу сериала уезжает из Токио-3.

В манге увлекается подглядыванием за трусиками девушек, за что его чуть не побила Хикари. Домашние задания списывает у Синдзи, внося в них дополнительные ошибки, чтобы никто не догадался. Убит системой псевдопилота, в бою с Бардиэлем.

Приметы: Мужественные черты лица, короткие черные волосы, загорелая или смуглая кожа, почти постоянно носит спортивный костюм.

Сэйю: Томокадзу Сэки.

Сотрудники Nerv

Гэндо Икари

Написание имени: Гэндо Икари (Рокобунги) (яп. 碇 (六文儀) ゲンドウ Икари (Рокобунги) Гэндо, Ikari (Rokubungi) Gendoh).

Происхождение имени: «Икари» по-японски означает «якорь». Имя «Гэндо» заимствовано из отменённого аниме-проекта, бывшего до «Евангелиона». Бывшая фамилия «Рокобунги» — японское название секстанта.

48 лет. Глава организации Nerv. Несёт ответственность за все исследования, посвящённые Евангелионам, Рей Аянами и Проекту Совершенствования Человечества. Отец Синдзи. Опекун Рэй.

Гэндо хладнокровный, невозмутимый и замкнутый человек. Крайне скуп на эмоции к своему сыну, холоден к нему. В полнометражном фильме «The End of Evangelion» Гэндо откровенно признаётся призраку жены, что он тяжёлый человек и плохой отец: «Я не могу поверить, что кто-то может меня любить» и «Когда я рядом с Синдзи, я только причиняю ему боль». Гэндо не знает как ему следует вести себя со своим сыном. Он холодно относится к Синдзи даже по сравнению с отношением к другим. Гэндо полностью поглощён своей работой. Всегда спокоен и сосредоточен. Познакомился с Юи Икари и Козо Фуюцуки в университете Киото, когда учился там. Добрачная фамилия Гэндо — Рокобунги, он сменил её на Икари после женитьбы на Юи. Его любовницами после смерти жены стали сначала Наоко Акаги, а затем и её дочь Рицуко Акаги. Много времени проводит с Рэй, относится к ней несколько теплее, чем к остальным людям. В начале сериала он единственный человек, который имеет дружеские отношения с Рэй. По мере того, как открывается его прошлое, становится ясно, что он очень сильно любил свою погибшую жену — Юи.

В Rebuild of Evangelion его характер не отличается от оригинального сериала. В первых двух фильмах серии он тайно стремится свести Синдзи с Рей для пробуждения Евангелиона-01. В Евангелион 3.33: Ты (не) исправишь Гэндо манипулирует Каору, чтобы начать Четвёртый Удар. Вместе с Фуюцуки он устраняет членов Seele, заверив их, что Проект Комплементации Человечества осуществлён. С третьего фильма Гэндо носит очки-маску, наподобие тех, которые носил Кил Лоренц в сериале. По утверждению Каору является «Королём Лилим».

Приметы: Короткие тёмные волосы, тёмно-синие глаза, загорелая или смуглая кожа. Носит затемнённые очки и белые перчатки. Почти постоянно отстранённо-задумчивое или нахмуренное лицо. Носит бороду без усов в испанском стиле. В молодости имеет сходство с Синдзи.

Сэйю: Фумихико Татики.

Козо Фуюцуки

Написание имени: Козо Фуюцуки (яп. 冬月 コウゾウ Фуюцуки Ко:дзо:, Fuyutsuki Kouzou).

Происхождение имени: Фамилия «Фуюцуки» происходит от названия корабля императорского флота Японии. Имя «Козо» выбрано из-за хорошего звучания вместе с фамилией.

Заместитель главнокомандующего Nerv и правая рука Гэндо Икари. Ему не особенно нравится Гэндо, но Козо остаётся ближайшим доверенным лицом и другом Гэндо.

1999 год. Будучи профессором мета-биологии в Киотском университете, Фуюцуки заинтересовался научными исследованиями и теориями Юи Икари и стал её наставником и научным руководителем. Вскоре после этого ему пришлось оказывать протекцию перед полицией Гэндо, как одному из своих студентов. В 2002 году, после Второго Удара, когда Фуюцуки отправился с экспедицией Гэндо к останкам Антарктиды, начал подозревать, что Гэндо и его сообщники в Seele являются более сильными и опасными, чем он изначально подозревал. В 2003 году Фуюцуки собрал доказательства истинных событий, приведших ко Второму Удару, а также участия Seele в этой катастрофе, и пришёл с этим к Гэндо, угрожая обнародовать всё. В ответ тот провёл его в Геофронт и Центральную Догму и спросил Фуюцуки — «не желает ли он присоединиться к ним в создании нового будущего для человечества?» Во время сцены воспоминаний в «The End of Evangelion» Фуюцуки упоминает, что Seele угрожал сделать так, чтобы он «исчез», подразумевая, что его вербовка, возможно, была своего рода шантажом. Хотя Фуюцуки никогда не был кем-то большим, чем наставником и другом для Юи, ясно, что он в некоторой степени любил её, так как он был сильно потрясён, узнав, что она выходит замуж за Гэндо. Так, в «The End of Evangelion» Лилит-Рэй принимает внешность Юи для Фуюцуки.

В Rebuild of Evangelion Фуюцуки находится в более доверительных отношениях с Гэндо, являясь скорее его сообщником, чем просто исполнителем плана. В Евангелион 3.33: Ты (не) исправишь постаревший Фуюцуки за игрой в сёги рассказывает Синдзи правду об участи Юи Икари и происхождении Рей Аянами. Перед финалом фильма он поочерёдно деактивирует монолиты с душами членов Seele, ритуально убивая их перед Четвёртым Ударом. Вместе с Гэндо называл Каору Нагису «Мальчиком Seele».

Приметы: Седые, зачёсанные назад волосы средней длины, светлая кожа. Несмотря на возраст — выглядит молодо.

Сэйю: Мотому Киёкава.

Мисато Кацураги

Написание имени: Мисато Кацураги (яп. 葛城 ミサト Кацураги Мисато, Katsuragi Misato).

Происхождение имени: Фамилия «Кацураги» происходит от названия корабля императорского флота Японии. Имя Мисато заимствовано у героини из манги Минако Нариты «Misato Izumi of Aitsu».

29 лет. Оперативная командующая Nerv. Капитан, позже — майор. Опекун Синдзи и Аски.

Мисато — полевой командир пилотов Евангелионов, в её обязанности входит оперативное командование и разработка стратегии сражений, а также некоторые бюрократические моменты. Она единственный выживший человек из научной экспедиции под руководством её отца, действия которой спровоцировали Второй Удар. После Второго Удара находилась в тяжелом шоке, не разговаривала в течение двух лет. Впоследствии служба в Nerv превратилась для неё в личную месть. В отличие от остального командного состава Nerv сильно переживает за пилотов. Мисато взяла Синдзи и Аску жить к себе в квартиру, посчитав, что это лучше, чем если бы они жили в одиночестве. С ними также живёт старый лабораторный пингвин Пен-Пен. Хотя Мисато профессиональна и ответственна на службе, в быту она ведёт себя как стереотипный холостяк — не занимается уборкой, не умеет готовить (в состоянии испортить даже полуфабрикаты), пьёт пиво по утрам. Она училась в одном колледже вместе с Рицуко Акаги и Рёдзи Кадзи. Мисато и Рёдзи были любовниками в колледже и постепенно возродили свой роман во время сериала. Дружит с Рицуко, но чем больше Мисато узнаёт про секреты Nerv, тем меньше ей доверяет. Была куратором Аски до 2010 года, перед Рёдзи.

В Евангелион 1.11: Ты (не) один, первом фильме проекта «Rebuild of Evangelion», её звание подполковник. В отличие от сериала, она в курсе, что под Геофронтом скрыта Лилит и что Nerv охраняет её от Ангелов. В Евангелион 2.22: Ты (не) пройдёшь Мисато повышена до полковника и вместе с Кадзи уже знает о секретном Проекте Комплементации Человечества Seele, а в конце фильма подбадривает Синдзи при его спасении Рэй из ядра десятого Ангела, которое приводит к началу Третьего Удара. В Евангелион 3.33: Ты (не) исправишь Мисато Кацураги является лидером организации Wille, призванной уничтожить Nerv, и капитаном флагмана Wunder. Здесь её характер отличается от прошлых фильмов до такой степени, что она очень холодно относится к людям, будучи готовой к любым жертвам ради своей цели, и даже угрожает жизни Синдзи, но убить его с первой попытки при помощи DSS-ошейника у неё не получается. В финале она командует экипажем Wunder, Аской и Мари, чтобы остановить Четвёртый Удар, запущенный пробуждённым Евангелионом-13 Каору и Синдзи.

Приметы: Длинные иссиня-чёрные волосы, чёлка короткая. Глаза карие. Почти не пользуется косметикой. Шрам-рубец под грудью. Носит амулет в виде массивного греческого креста.

Сэйю: Котоно Мицуиси.

Рицуко Акаги

Написание имени: Рицуко Акаги (яп. 赤木リツコ Акаги Рицуко, Akagi Ritsuko).

Происхождение имени: Фамилия «Акаги» происходит от названия корабля императорского флота Японии. Имя «Рицуко» заимствовано у подруги Хидэаки Анно времён средней школы.

30 лет. Глава научного отдела Nerv.

Рицуко — трудоголик и заядлый курильщик, любит кошек. Дружит с Мисато и Рёдзи со времён колледжа. К приставаниям Рёдзи относится нейтрально, похоже это давний способ дразнить Мисато. Иногда проявляет жестокость и хладнокровность, как и Гэндо Икари. Рицуко, также как Гэндо и Фуюцуки, в полной мере известна истинная природа Евангелионов и Рэй. Рицуко знает о Проекте Содействия, но в какой мере — неизвестно. В юности стала свидетельницей отношений своей матери и Гэндо. После допроса Seele, она морально ломается, чувствует, что Гэндо её предал и использует её точно таким же образом, как и её мать. В отместку или в приступе отчаяния, она уничтожает запасники псевдопилота. В 24-й серии выясняется, что она, так же как и её мать, была любовницей Гэндо Икари. Рицуко застрелят в «The End of Evangelion», когда она безуспешно попытается запустить самоуничтожение штаба Nerv, чтобы не дать Гэндо начать Третий Удар.

В манге Рицуко Акаги куда более негативно относится к Рэй и при вспышке гнева даже пытается задушить её ремнём. Связано это с тем, что она лично засвидетельствовала самоубийство своей матери из-за первой Аянами.

В Rebuild of Evangelion Рицуко также является давней подругой Мисато и Кадзи, но ничто не указывает на её тайную связь с Гэндо. В Евангелион 3.33: Ты (не) исправишь Акаги имеет звание первого офицера Wunder, флагмана организации Wille Мисато Кацураги, противостоящей Nerv.

Приметы: Крашеная блондинка, в юности брюнетка с оттенком красного, стрижка средней длины, чёткие брови, тёмно-зелёные глаза, родинка в уголке левого глаза. Красит губы, даже когда в этом нет необходимости, все время носит ромбические сиреневые серьги. Женственна, но неэмоциональна, из-за чего лицо почти постоянно несёт выражение какой-то скорби, усталости или грусти.

Сэйю: Юрико Ямагути.

Рёдзи Кадзи

Написание имени: Рёдзи Кадзи (яп. 加持リョウジ Кадзи Рёдзи, Kaji Ryohji).

Происхождение имени: «Кадзи» по-японски означает «руль». Имя «Рёдзи» происходит от героя из манги Минако Нариты «Ryoji Sawada of Aitsu».

Ответственен, общителен, легко сходится с людьми, всегда производит впечатление спокойного и уверенного человека. Весьма любвеобилен. Хобби — выращивание арбузов. В начале сериала он является куратором Аски. Аска влюблена в него и часто ревнует к Мисато, но к её несчастью Рёдзи не воспринимает маленьких девочек всерьёз. Кадзи играет роль двойного агента. Он одновременно работает на Nerv в качестве специального инспектора собственной безопасности, тайно изучает Nerv для японского правительства (то есть для Seele). Постоянно балансируя между Гэндо Икари и Seele в поисках информации он, похоже, имеет личные интересы независимые от любой организации — поиск правды, скрытой за Nerv, Seele и Проектом Содействия. В колледже он и Мисато были любовниками, но прервали отношения по желанию Мисато. Годы спустя, они снова встретились на корабле флота ООН, который переправлял Еву-02 и Аску в Японию. Когда он вернулся в штаб-квартиру Nerv, Рёдзи и Мисато некоторое время подтрунивали и оскорбляли друг друга, но возродили свой роман, когда Мисато созналась, что она порвала с Рёдзи, так как поняла, что он напоминает ей отца. В конечном итоге его застрелил неизвестный, после того, как Рёдзи спас похищенного, предположительно с его же помощью, Фуюцуки и этим выдал свою двойную игру, но до этого Рёдзи успел передать Мисато добытую информацию.

В манге. Рёдзи в конечном счёте признает, что Аска говорит о своих чувствах к нему как вполне взрослый человек, и что эти чувства — не просто детская влюбленность, однако он все равно отвергает её. В манге разъясняется, что в своё время он был вынужден под страхом смерти предать своих друзей и брата, поэтому не считает себя достойным счастья и именно поэтому, рискуя жизнью, пытается докопаться до правды о Втором Ударе и организациях за ним стоящих. Кроме того, это же послужило причиной разрыва отношений с Мисато, в котором в этот раз инициатива исходила от Рёдзи.

В Rebuild of Evangelion Кадзи является опекуном Мари Илластриэс Макинами. В Евангелион 2.22: Ты (не) пройдёшь он доставляет Гэндо Икари украденный Ключ Навуходоносора (аналогично зародышу Адама в сериале), а также шпионит за ним и Seele, пытаясь докопаться до правды о Проекте Комплементации Человечества.

Приметы: Длинные тёмные волосы, собранные в «конский хвост», в остальном причёска пребывает в беспорядке. Мужественное лицо, перманентная щетина, которую никогда толком не сбривает, устойчивая ехидная ухмылка.

Сэйю: Коити Ямадэра.

Макото Хюга

Написание имени: Макото Хюга (яп. 日向 マコト Хюга Макото, Hyuga Makoto).

Происхождение имени: Фамилия «Хюга» происходит от названия корабля императорского флота Японии. Хидэаки Анно не сообщил ничего конкретного о причине выбора имени «Макото».

Старший лейтенант оперативного штаба Nerv. Один из трёх операторов, находящихся на мостике непосредственно под управлением командующих Икари и Фуюцуки в Центральной Догме.

Поначалу Хюга может произвести впечатление какого-то чудака, читающего мангу на посту во время перерыва. Тем не менее он высококвалифицированный техник и специалист. Его быстрое мышление и мужество помогают предупредить обесточенную штаб-квартиру Nerv о нападении Ангела Маториила. Он не боится рисковать и действует в качестве шпиона для Мисато, помогая ей получить информацию относительно махинаций Nerv. Истинные масштабы его чувств к Мисато показаны в «The End of Evangelion», когда Лилит-Рэй принимает форму Мисато во время Третьего Удара и страстно целует его, а его тело возвращается в LCL.

Приметы: Тёмные волосы средней длины, «зализанные» назад, светлая кожа, носит очки в массивной оправе.

Сэйю: Хиро Юки.

Майя Ибуки

Написание имени: Майя Ибуки (яп. 伊吹 マヤ Ибуки Мая, Ibuki Maya).

Происхождение имени: И имя, и фамилия происходят от названий кораблей императорского флота Японии: тяжёлых крейсеров «Мая» и «Ибуки».

Старший лейтенант, администратор технического отдела Nerv, оператор «Маги». Одна из трёх операторов, находящихся на мостике непосредственно под управлением командующих Икари и Фуюцуки в Центральной Догме.

Её основная роль в ходе боев против Ангелов заключается в том, чтобы постоянно контролировать коэффициенты синхронизации пилотов Евангелионов, их взаимодействие с машинами и отправлять различные чрезвычайные команды Евам по приказу Мисато или Гэндо. Скромна и застенчива (например, при заигрываниях Кадзи). Несмотря на свою профессию, Майя презирает насилие любого рода, в сериале она часто демонстрировала отвращение или отворачивала глаза от обзорных экранов во время сражений с Ангелами. В «The End of Evangelion» Майя единственный, из показанных, офицер Nerv, отказывающийся бороться против штурмовиков JSSDF. Работает преимущественно вместе с Рицуко Акаги, которую считает своим учителем и идеалом. Майя очень высоко ценит Рицуко и всегда обращается к ней «сэмпай». «The End of Evangelion» допускает предположения, что Майя испытывает некое чувство любви к Рицуко. Лилит-Рэй принимает для Майи форму Рицуко, Майя восклицает «Рицуко! / Сэмпай!», жадно отвечает на объятья «Рицуко» и тут же распадается в LCL.

Приметы: Тёмные волосы, короткая аккуратная стрижка с челкой.

Сэйю: Мики Нагасава.

Сигэру Аоба

Написание имени: Сигэру Аоба (яп. 青葉 シゲル Аоба Сигэру, Aoba Shigeru).

Происхождение имени: Фамилия «Аоба» происходит от названия корабля императорского флота Японии. Имя «Сигэру» — это пародия на название фильма «Аоба Сигэрэру» режиссёра Окамото Кихати.

Старший лейтенант, администратор отдела связи и анализа информации Nerv. Один из трёх операторов, находящихся на мостике непосредственно под управлением командующих Икари и Фуюцуки в Центральной Догме.

Иногда стереотипный металлист, он циничный нигилист, играет на гитаре (также иногда делает жесты, как будто играет). Из всех трёх персонажей-техников Центральной Догмы его характер в сериале раскрыт наименьшим образом. В «The End of Evangelion» во время Третьего Удара Лилит-Рэй не принимает форму любимого им человека, а просто является ему как толпа образов Рэй, пока он кричит от страха, забившись под свой рабочий стол.

Приметы: Длинные прямые волосы, аккуратная стрижка.

Сэйю: Такэхито Коясу.

Сотрудники Gehirn

Юи Икари

Написание имени: Юи Икари (яп. 碇ユイ Икари Юи, Ikari Yui).

Происхождение имени: Фамилия «Икари» — «якорь» по-японски. Имя «Юи», по мнению режиссёра, звучит подобно «Рэй», и это также игра слов вокруг иероглифа юи «唯» (единственная).

Жена Гэндо Икари, мать Синдзи.

Училась в университете Киото, где она встретила своего будущего мужа Гэндо Рокобунги (впоследствии сменившего фамилию на фамилию жены), и её наставника и доверенного друга Козо Фуюцуки. Затем она присоединилась к Лаборатории Искусственной Эволюции ООН (будущий Gehirn) в Хаконэ, Япония, и сыграла важную роль в проекте «E». По официальной версии, погибла в 2004 году из-за несчастного случая в ходе контактного эксперимента с Евангелионом, хотя фактически она была поглощена Евой. Хотя Юи объявили погибшей, часть её («душа») живёт в Еве-01, в «The End of Evangelion» она осталась в Еве-01, чтобы быть вечным доказательством того, что человечество когда-то существовало.

В Rebuild of Evangelion до замужества с Гэндо её девичья фамилия была Аянами.

Приметы: Имеет две версии внешности. В флешбеках — мягкие черты лица, тёмные волосы средней длины, кроме того в сериале указывается на некоторое её сходство с Рей Аянами. Однако, её дух, появляющийся внутри Евангелиона, как в аниме, так и в манге, имеет длинные светлые волосы и ничего общего с внешностью Рэй.

Сэйю: Мэгуми Хаясибара.

Наоко Акаги

Написание имени: Наоко Акаги (яп. 赤木 ナオコ Акаги Наоко, Akagi Naoko).

Происхождение имени: Фамилия «Акаги» происходит от названия корабля императорского флота Японии. Имя «Наоко» заимствовано у подруги Хидэаки Анно времён начальной школы.

Мать Рицуко Акаги. Создатель системы суперкомпьютеров «Маги».

Работала над проектом «Е» вместе с Юи Икари. Бывший глава технического отдела Gehirn. Во время работы в Gehirn Наоко стала любовницей недавно овдовевшего Гэндо Икари. После завершения в 2010 году комплекса «Маги» у Наоко случился конфликт с первой Рэй, в ходе которого Рэй назвала её «старой каргой» и сказала, что Гэндо сам часто её так называет и говорит, что «от Наоко пора избавиться». После этого она поняла, что Гэндо просто пользовался её влечением, чтобы гарантировать её работу на него. В порыве гнева Наоко задушила Рей, а впоследствии, либо совершила самоубийство, либо была убита при похожих на самоубийство обстоятельствах. Одновременно с этим, Gehirn по приказу Кила Лоренца был переформирован в Nerv.

В манге Наоко совершает самоубийство сразу после убийства первой Рэй, а Рицуко становится свидетельницей как убийства Рей, так и самоубийства матери (10 том).

Приметы: Брюнетка с оттенком красного, стрижка средней длины, тёмно-зелёные глаза, красит губы тёмными тонами.

Сэйю: Мика Дои.

Кёко Цеппелин Сорью

Написание имени: Кёко Цеппелин Сорью (яп. 惣流・キョウコ・ツェッペリン Сорю Кё:ко Цэппэрин, Soryu Kyoko Zeppelin).

Происхождение имени: Фамилия «Сорью» происходит от названия авианосца императорского флота Японии (отличается написание в кандзи). Имя «Кёко» позаимствовано у персонажа манги Синдзи Вады. «Цеппелин» — это один из недостроенных авианосцев немецкого ВМФ времён Второй мировой войны.

Мать Аски.

Была ведущим специалистом в немецком филиале Gehirn (которое позже стало третьим отделением Nerv) и принимала участие в разработке Евангелиона-02, первой промышленной модели. Она стала объектом контактного эксперимента с Евой-02, но после эксперимента получила серьёзные повреждения рассудка. Кёко стала психически неуравновешенной, стала верить, что кукла это её дочь, а Аску стала называть «эта девочка», и была помещена в психиатрическую больницу вскоре после эксперимента. Её муж, и до этого уже не живший вместе с ней, вступил в отношения с лечащим врачом Кёко, что в конечном итоге побудило нездоровую Кёко на самоубийство в 2005 году.

В манге Кёко и её муж были неспособны зачать ребёнка и развелись после его измены. Он вновь женился и завёл дочь, в то время как Кёко воспользовалась банком спермы и забеременела. Она пыталась натравить Аску против дочери своего бывшего мужа, называя ту «эта девочка», но после контактного эксперимента это поведение сместилось на куклу и Аску, и Аска стала «этой девочкой». Однажды Кёко пыталась задушить Аску.

В фильме Евангелион 2.22: Ты (не) пройдешь из цикла Rebuild, она особо не упоминается, хотя Аска говорит о ней во сне, как и в манге, однако история её матери остаётся нераскрытой.

Приметы: В сериале появляется лишь за кадром, как силуэт, таким образом рассмотреть внешность невозможно. В манге Кёко лучше всего показана в сцене удушения собственной дочери. У неё волнистые волосы до плеч, скорее всего, светлые.

Сэйю: Мария Кавамура.

Другие персонажи

Кил Лоренц

Написание имени: Кил Лоренц (яп. キール・ローレンツ Ки:ру Ро:рэнцу, Keel Lorenz).

Происхождение имени: «Кил» — это «корабельный киль» в японском варианте. Фамилия создана на основе имени австрийского зоолога Конрада Лоренца, занимавшегося исследованием психологии животных.

Председатель комитета Содействия и лидер Seele. Скрывается за монолитом с надписью «Seele 01». Данные о его прошлом остаются неизвестными, но он явно имеет огромную политическую власть, в том числе над ООН. Использует любые методы для достижения своих целей, которые не очевидны вплоть до конца сериала. В финале «The End of Evangelion» показано, что большая часть его тела ниже шеи заменена кибернетическими имплантатами.

В манге его имя выглядит как Lorenz Kiel.

В Rebuild of Evangelion Кил Лоренц появляется исключительно в виде монолита «Seele 01» и его имя ни разу не озвучивается. В фильме Евангелион 3.33: Ты (не) исправишь выясняется, что организация Seele «Новой киноверсии Евангелиона» создала человеческую цивилизацию ради групповой эволюции людей, уничтожающей все живое - Проекта Комплементации Человечества. Перед финалом фильма Кил умирает согласно своему же плану Четвёртого Удара, в который входил ритуал смерти душ членов Seele внутри монолитов.

Приметы: Пожилой мужчина с массивным суровым лицом, короткая седая стрижка, решительный грубоватый голос. Носит очки-маску на лице.

Сэйю: Мугихито.

Кенске Аида

Написание имени: Кенске Аида (яп. 相田 ケンスケ Аида Кэнсукэ, Aida Kensuke).

Происхождение имени: Полностью заимствовано из романа Рю Мураками.

Ученик класса 2-А школы 707 Токио-3.

Друг Синдзи, всегда старается поддерживать с ним и с другими людьми хорошие отношения. Помешан на военной технике и любой аппаратуре, ходит в походы на холмы Токио-3 и играет там в «войнушку». Кенске гордится тем, что он знаком с пилотом Евангелиона, а также мечтает о том, чтобы его самого назначили пилотом и регулярно просит Синдзи или Мисато «замолвить за него словечко». Он также, кажется, забывает об интенсивной физической и психологической нагрузке, которую испытывают пилоты Евангелионов. Тем не менее, Кенске получает удовольствие от привилегий друга пилота. Лучший друг Тодзи. Обладает общительным характером, легко сходится с людьми. Благодаря своим коммуникативным качествам способен сгладить любую неприятную ситуацию. Как и Тодзи, Кенске поклонник Мисато Кацураги. К концу сериала покинул пределы Токио-3.

В манге Кенске неравнодушен к Аске, он утверждает, что это его тип девушек и он хотел бы, чтобы Аска хоть разок им покомандовала.

На ранних эскизах Gainax его можно увидеть пилотом Евы-06 в зелёном контактном костюме.

Приметы: Светлые волосы, обычно приветливое выражение лица, лёгкая улыбка. Носит очки с круглыми линзами.

Сэйю: Тэцуя Иванага.

Хикари Хораки

Написание имени: Хикари Хораки (яп. 洞木 ヒカリ Хораки Хикари, Horaki Hikari).

Происхождение имени: Фамилия «Хораки» пришла из романа Рю Мураками. Имена «Хикари», её сестры постарше, «Кодама», и младшей, «Нозоми», заимствованы у экспресс-поездов линии Токайдо-синкансэн.

Староста класса 2-А школы 707 Токио-3.

Всегда опрятна, обладает вычурными манерами. Очень ответственно и серьёзно относится к своим обязанностям. Становится лучшей, возможно, единственной подругой Аски в Японии. Хотя сначала Хикари находится в видимом конфликте с Тодзи, потом Аска помогает понять и раскрыть её симпатию к нему. Хикари приходится заботиться об обеих сестрах, поэтому она умеет многое делать по дому: в частности, она хорошо готовит еду. Никаких признаков наличия её родителей или пояснения их судьбы в сериале не присутствует.

В манге Аска быстро догадывается о её влюбленности в Тодзи (лишь узнав от Синдзи, что Хикари спрашивала о Тодзи) и пытается свести их вместе, но без особого успеха. Также, в отличие от аниме, в манге Хикари подозревает, что избранницей Тодзи является не Рей, а Аска.

На ранних эскизах Gainax её можно увидеть пилотом Евы-05 в оранжевом контактном костюме.

Приметы: Тёмно-карие волосы, собранные в два хвостика, веснушки.

Сэйю: Дзюнко Ивао.

Пен-Пен

Написание имени: Пен² (Пэн-Пэн) (яп. ペンペン Pen² (Pen Pen)).

Происхождение имени: Сокращение от англ. penguin (пингвин).

Тепловодный пингвин («hot spring penguin», то есть пингвин, живущий в тёплых источниках), живущий у Мисато в качестве питомца. Занимает специально отведённый для него холодильник. Обладает сверхъестественными для пингвина способностями: Пен-Пен смотрит телевизор, читает газеты, сам принимает ванну, управляет своим «жилищем», понимает человеческую речь, ест человеческую еду. В одной из последних серий Мисато отдаёт Пен-Пена для его безопасности в семью Хораки.

В манге Мисато рассказывает о том, что над Пен-Пеном проводили научные опыты. После завершения исследований Пен-Пена хотели усыпить, но Мисато проявила жалость и взяла его к себе.

Приметы: Похож на хохлатого пингвина, но хохолок красного цвета. На крыльях-ластах имеются по три пальца или когтя, выполняющих роль пальцев, что нетипично для птиц. Конкретный вид установить сложно. Носит на себе странное устройство неизвестного назначения — спереди бирка-крепеж с надписью «PEN²», сзади что-то вроде плотно прилегающего к телу баллона или рюкзака.

Сэйю: Мэгуми Хаясибара.

Ссылки и источники

• [www.gainax.co.jp/anime/eva/chara.html Описание персонажей на сайте Gainax] (яп.). Gainax. Проверено 14 февраля 2009. [www.webcitation.org/619rnmKvN Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
• Хидэаки Анно. [web.archive.org/web/20051224132007/www.gainax.co.jp/hills/anno/essay1.html Описание имён персонажей] (яп.) (via web.archive.org).
  • [www.evacommentary.org/appendix/character-names.html Перевод с комментариями] (англ.). www.evacommentary.org. Проверено 29 ноября 2007. [www.webcitation.org/65nx5CKdb Архивировано из первоисточника 29 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Список персонажей Neon Genesis Evangelion

Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
– C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами:
– Le Roi de Prusse… – и опять, как только к нему обратились, извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель Ипполита, решительно обратился к нему:
– Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
– Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
– Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.]
В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой.


Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.