Аоки, Масахико
Поделись знанием:
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
| Масахико Аоки | |
| 青木昌彦 | |
 | |
| Место рождения: | |
|---|---|
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
| Учёное звание: |
профессор |
| Награды и премии: | |
Масахико Аоки (яп. 青木昌彦 Аоки Масахико?, 1 апреля 1938 — 15 июля 2015) — японский экономист, президент Международной экономической ассоциации в период 2008—2011 гг.
Биография
Получил степень бакалавра в 1962 году и магистерскую степень в 1964 году в Токийском университете, доктор философии в 1967 году в Миннесотском университете. Преподавал в университете Киото в период 1969—1984 гг, а с 1977 года профессор Киотского университета, а с 1984 года в Стэнфордском университете. С 1981 года член Эконометрического общества, а с 1967 года член Американской экономической ассоциации. В 1994 году вице—президент, а в период 1995—1996 гг. президент Японской экономической ассоциации. В период 2008—2011 гг. — президент Международной экономической ассоциации. С 1987 года главный редактор журнала «Journal of the Japanese and International Economies», а с 1997 года ещё и партнер этого журнала[1].
Основные идеи в науке
Масахико вводит понятие Я-фирма, определяет её как коалицию сотрудников и собственников[2]. Масахико анализирует принципы горизонтальной структуры управления информации и иерархии рангов как системы стимулирования, выступает критиком гипотезы Модильяни — Миллера при анализе японских фирм.
Награды
За многочисленные заслуги был удостоен следующих наград[1]:
- 1971 — приз Никкей в области экономики за книгу «Экономическая теория организации и планирования»
- 1985 — приз Сантори в области политической науки и экономики за книгу «Кооперативная теория игр фирмы»
- 1990 — приз Японской Академии наук
- 1998 — лауреат премии Шумпетера.
Библиография
- Аоки М. [gallery.economicus.ru/cgi-bin/frame_rightn.pl?img=works.jpg&links=./in/aoki/works/aoki_w1.txt&name=aoki&type=in Экономическая модель японской фирмы]// Вестник СПбГУ. Сер. 5. 1992. Вып. 5. (англ. Toward an Economic Model of the Japanese Firm, 1990)
- Аоки М. Фирма в японской экономике. СПб.:Лениздат, 1995. — 431с. ISBN 5-289-01754-2 (англ. Information, Incentives and Bargaining in the Japanese Economy, 1988)
- Аоки М. Контроль за инсайдерским контролем: вопросы корпоративного управления в переходных экономиках // Корпоративное управление в переходных экономиках: Инсайдерский контроль и роль банков. — СПб.: Лениздат, 1997.- 557с. ISBN 5-289-01959-6 (англ. Corporate Governance in Transitional Economies: Insider Control and Roles of Banks, 1994)
- Аоки М. Корпорации в условиях растущего многообразия: познание, руководство и институты. — М.: Изд-во Института Гайдара, 2015. — 368 с. ISBN 978‑5‑93255‑426‑5 (англ. Corporations in Evolving Diversity. Oxford University Press, 2010).
- Aoki M. [down.cenet.org.cn/upfile/43/200532694829165.pdf A Model of the Firm as a Stockholder-Employee Cooperative Game] // American Economic Review, vol. 70(4), September 1980 — pp. 600—610.
- Aoki M. The Cooperative Game Theory of the Firm. Oxford University Press, 1984
- Aoki M. Economic Analysis of the Japanese Firm. North-Holland, 1984
- Aoki M. [www.wiwi.uni-bonn.de/kraehmer/Lehre/SeminarSS09/Papiere/Aoki_Horizonal_vs_Vertical_info_structure.pdf Horizontal vs. Vertical Information Structure of the Firm]// American Economic Review, vol. 76(5), December 1986 pp. 971—983
- Aoki M. Toward A Comparative Institutional Analysis. MIT Press, 1992
- Aoki M., Dore R. The Japanese Firm: It’s Competitive Sources. Oxford University Press, 1994
- Aoki M., Patrick H. The Japanese Main Bank System and its Relevancy for Developing and Transforming Economies. — Oxford University Press, 1994
- Aoki M. Information, Corporate Governance, and Institutional Diversity: Japan, US, and Transitional Economies in Comparative Perspective. — Oxford, 2000
- Aoki M., Kim H., Okuno-Fujiwara M. The Role of Government in East Asian Economic Development: Comparative Institutional Analysis. — Oxford University Press, 1997
- Aoki M., Hayami Y. Communities and Markets in Economic Development. Oxford University Press, 2001
- Aoki M. [poseidon01.ssrn.com/delivery.php?ID=070031070071067086080013094126124089099032020061091009098022064088083072029072109113100028100041052122105078080019121116021042019024060045007082030126114067064030033021008124076101121009124119120098024110118106068030024005113026072029071101103&EXT=pdf Endogenizing institutions and institutional changes ]// Journal of Institutional Economics, vol. 3(01), April 2007, pp.1-31
- Aoki M. Corporate Governance in Japan, with Gregory Jackson and Hideaki Miyajima. — Oxford University Press, 2008.
- Aoki M., Wu J. The Chinese Economy: A New Transition. — Pallgrave Macmillan, 2012.
- Aoki M., Binmore K., Deakin S., Gintis H. Complexity and Institutions: Markets, Norms and Corporations. — Pallgrave Macmillan, 2012.
- Aoki M., Kuran T., Roland G. Institutions and Comparative Economic Development. Pallgrave Macmillan, 2012.
- Aoki M., Kiyotaki N., Allen F., Gordon R. The Global Macro Economy and Finance. — Pallgrave Macmillan, 2012.
Напишите отзыв о статье "Аоки, Масахико"
Примечания
- ↑ 1 2 Стэнфордский университет [fsi.stanford.edu/sites/default/files/staff/3480/Aoki_Masahiko-CV.pdf Резюме М. Аоки].
- ↑ Аоки М. Фирма в японской экономике // СПб.:Лениздат. — 1995. — С. 410-416. — ISBN 5-289-01754-2.
| ||||||
Отрывок, характеризующий Аоки, Масахико
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
