Аоки Конъё
| Аоки Конъё | |
| 青木昆陽 | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
11 сентября 1769 (80 лет) |
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
| Известные ученики: | |
Аоки Конъё (яп. 青木 昆陽 Аоки Конъё:?, 19 июня 1689 — 11 сентября 1769) — японский учёный, конфуцианец, агроном, пионер в области «голландских наук» рангаку средины периода Эдо.
Настоящее имя Аоки Конъё — Бундзо (яп. 文蔵), взрослое имя — Ацунори (яп. 敦書), прозвище — Кохо (яп. 厚甫). Конъё — псевдоним учёного.
Биография
Аоки Конъё родился в 1689 году в городе Эдо, в семье торговца рыбой. В 22 года он стал учеником конфуцианца Ито Тогая. Двумя годами позже Аоки вернулся в Эдо, где стал преподавать конфуцианство.
По рекомендации поэта Като Энао, вассала сёгуната, он сошёлся с местным чиновником мати-бугё Оокой Тадасукэ, которому представил свой труд «Исследование батата» о выращивании и хранении сладкого картофеля — панацеи в неурожайные и голодные годы. В связи с этим, в 1735 году Аоки был назначен ответственным за выращивание этой культуры в Восточной Японии.
При посредничестве Ооки Тадасукэ он получил доступ к правительственным официальным библиотекам, а в 1739 году был назначен на государственную должность закупщика книг. В 1742 году по приказу сёгуна Токугавы Ёсимунэ научиться изготавливать лекарства для глаз Аоки Конъё брал консультации у голландцев, которые прибывали в Эдо на аудиенцию к главе самурайского правительства. Начиная с 1743 года эти консультации стали ежегодными.
Аоки Конъё издал несколько научных трудов:
- «Исследование голландской валюты» (яп. 和蘭貨幣考)
- «Перевод голландских застольных песен» (яп. 和蘭勧酒歌考)
- «Перевод голландских разговоров» (яп. 和蘭話訳)
- «Перевод голландских текстов» (яп. 和蘭文訳)
- «Исследование голландской скорописи» (яп. 和蘭文字略考)
и другие.
Его работы были новаторскими для тогдашней Японии, поскольку предлагали изучать европейские науки и заимствовать их достижения на благо собственной страны.
В 1767 году Аоки получил должность государственного урядника книг (яп. 書物奉行), а через два года умер от болезни.
За свои заслуги в выращивании батата, который спас много жизней в Восточной Японии в голодные годы, Аоки Конъё был прозван будущими поколениями «бататовым учителем», кансё сэнсэй. На месте его экспериментов с бататом было построено святилище Конъё, в котором покойного учёного чествовали под именем божества-картофеля (яп. 芋神.さま).
Учеником Аоки был Маэно Рётаку, один из составителей «Нового учебника по анатомии», первого труда по европейской медицине в Японии.
Напишите отзыв о статье "Аоки Конъё"
Литература
- 『新編 日本史辞典』 (Новое издание. Словарь истории Японии) 京大日本史辞典編纂会、東京創元社、1994. — P.4
- 『本田利明集･青木昆陽集･安藤昌益集』 (Сборники произведений Хонды Тосиаки, Аоки Конъё и Андо Сёэки) 東京、大日本思想全集刊行會、1932.
Ссылки
- [www.99beach.com/kankoh/list/area3_aoki.html Аоки Конъё — Эдосский бог картофеля.]
- [www.burari2161.fc2.com/aokikonyou.html Аоки Конъё]
Отрывок, характеризующий Аоки Конъё
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
