Аохан-Ци

Аохан-Ци
Чифэн
Площадь:	8294 км²
Перепись населения:	2010
Население:	600 000 чел.
Почтовые индексы:	024300
Телефонные коды:	476
www.aohan.gov.cn/

Аохан-Ци (кит. упр. 敖汉旗, пиньинь: Áohàn Qí) — хошун городского округа Чифэн, Внутренняя Монголия, в Китае.

История

В XVI веке сюда откочевал потомок Чингисхана в 18-м поколении, поэтому местных монголов уважительно называли «аохан» («старшие», «почтенные»). Когда в первой половине XVII века монголы покорились маньчжурам, то последние ввели среди монголов свою восьмизнамённая систему, и местные монголы были объединены в «знамя» (по-монгольски — хошун). Так как глава хошуна был дзасаком («владетельным князем»), то этот хошун часто называли не «Аохан», а «Дзасак». В 1911 году он был разделён на Дзасак-Юици (扎萨克右翼旗, «Знамя дзасачного правого крыла») и Дзасак-Цзоици (扎萨克右翼旗, «Знамя дзасачного левого крыла»).

В 1922 году из хошуна Дзасак-Юици был выделен третий хошун — Дзасак-Наньци (扎萨克南旗, «Южное дзасачное знамя»); при этом хошунные структуры управляли только монголами, а оседлое китайское население этих мест администрировалось через параллельно существовавшие структуры уезда Цзяньпин (建平县). В 1937 году из уезда Цзяньпин был выделен уезд Синьхуэй (新惠县). В 1940 году структуры уездов и хошунов были слиты в единый хошун Аохан-Ци.

В 1945 году уезд Синьхуэй был создан вновь, а в 1946 году он был разделён на уезды Синьхуэй и Синьдун (新东县), которые, однако, в 1948 году были вновь слиты в уезд Синьхуэй. В 1949 году уезд был ликвидирован, и остался только хошун Аохан-Ци, подчинённый провинции Жэхэ.

В декабре 1955 года провинция Жэхэ была расформирована, и хошун вошёл в состав аймака Джу-Уд (昭乌达盟) Автономного района Внутренняя Монголия. В 1969 году он вместе с аймаком перешёл в состав провинции Ляонин, в 1979 году возвращён в состав Внутренней Монголии. В 1983 году аймак был преобразован в городской округ Чифэн.

Административное деление

Хошун Аохан-Ци делится на 7 посёлков, 8 волостей и 1 сомон.

Отрывок, характеризующий Аохан-Ци

– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.