Апатани (народ)
| Численность и ареал | |
|---|---|
|
Всего: 26,000 | |
| Язык | |
| Религия |
Доньи-Поло, индуизм, буддизм, христианство (баптизм, и другие) |
| Родственные народы | |
Апатани, тании, нисю, или ни (самоназвание — «люди») — народ, проживающий в северо-восточной Индии, в штате Аруначал-Прадеш, в бассейне реки Субансири в юго-восточных Гималаях, преимущественно в округе Нижний Субансири. Численность этноса составляет 26 тыс. человек (оценка). Говорят на языке апатани, относящимся к ассамской группе тибето-бирманской подсемьи сино-тибетской языковой семьи, также используют ассамский язык и хинди (Чеснов 1998: 51).
Содержание
История
Существует версия о северном (скорее всего тибетском) происхождении, есть представители, внешний вид которых схож с тибетским, но у большинства выражены южно-монголоидные черты. Апатани никогда прежде не были интегрированы в состав каких-либо государственных образований и не были знакомы с религиями неместного происхождения. 11 тысяч апатани живут в долине площадью 10х3,2 км, лежащей на высоте немногим более 1,5 км над уровнем моря. В 1961 г. насчитывалось 2520 домохозяйств, образовывавших 7 деревень. Каждая деревня составляла отдельную социальную единицу в пределах охватывающего всю долину интегрированного общества. Согласно преданию, на месте современной долины апатани в древности было болото, населенное огромными рептилиями, их называли буру. Сегодня апатани относят крокодилов к буру, но, по рассказам, первоначальные буру были отличных от крокодилов форм, у них были маленькие головы на длинных шеях, как у ископаемых ящеров (Furer-Haimendorf 1980: 12).
Система хозяйства
Долина апатани необычайно плодородна благодаря отложениям озера, некогда занимавшего её дно. Апатани как и неварцы в Непале используют только мотыгу, а не плуг или животных. Выращивают заливной рис и немного проса, поля террасные, орошение происходит за счет перенаправления русел рек[1]. Разводят крупный рогатый скот и свиней, держат кур. Доля мяса в диете невелика, однако домашние животные, особенно быки-митханы (престижное имущество), являются незаменимыми эквивалентами стоимости: в частности землю можно приобрести только в обмен на этих быков. Апатани покупают скот у соседей, горцев мири и дафла, или пасут собственные стада в лесах по окраинам долины. Пастушество считается второстепенной деятельностью по сравнению с рисоводством, поэтому пастухи — это, в основном, те же дафла. В целом мири и дафла занимают по отношению к апатани то же положение, что и семиты-пастухи, кочевавшие по периферии месопотамских оазисов, по отношению к шумерам. Также апатани занимаются охотой в горных лесах. Развиты гончарство, ткачество, плетение и изготовление металлических ножей. Кроме полей и скота, имущество апатани включают жилые постройки, зернохранилища, бамбуковые рощи и небольшое количество импортных престижных ценностей: тибетские мечи, колокольчики и бронзовые пластины[2].
Социальная организация
Собственности, которая принадлежит всем жителям долины, нет, а собственность отдельных деревень ограничивается лесными участками на периферии. Единственными коллективными собственниками, играющими какую-то роль в хозяйственных отношениях, являются патрилинейность рода, каждый из которых объединяет часть семей в той или иной деревне. Однако и роды владеют только горными пастбищами, кладбищами и платформами-святилищами для собраний на маленьких деревенских площадях. Вся остальная недвижимость и имущество находятся в индивидуальной частной собственности, значительно более важной, нежели права любых коллективов. Характерно, что каждый апатанин мог без ограничений покупать и продавать землю как в своей деревне, так и в шести остальных.
Это право купли-продажи земли неизбежно должно было бы привести к концентрации богатств и власти в руках немногих семей, если бы в обществе апатани не выработались институты, эффективно тормозившие подобный процесс и не позволявшие богатым собственникам монополизировать власть и сделаться классом землевладельцев. Самым главным из таких институтов был и остается лисуду (род потлача). Чем зажиточнее становится апатани, тем легче его честь может быть задета. Чтобы восстановить свой престиж, следует принести в жертву ценности, главным образом быков, что требует ответного щедрого жеста со стороны оппонента. Лисуду проходит под контролем соседей, следящих за тем, чтобы уничтожение собственности не зашло чересчур далеко и не подорвало бы полностью благополучия семей. Каждый большой лисуду является важным событием в жизни апатани: мясо приносимых в жертву быков распределяется сперва среди обитателей данной деревни, а затем и по всей долине[3].
Существуют два главных механизма для предотвращения и улаживания конфликтов: во-первых, это массовые церемонии и праздники, во время которых осуществляется обмен ритуальными подношениями и складывается сложная, охватывающая все деревни система межличностных связей и обязательств. Во-вторых, в деревнях функционируют неформальные советы уважаемых мужчин — отдельно взрослых глав домохозяйств, стариков и молодых людей. Решения советов, касающиеся, например, наказания преступников, заранее оговариваются с участием представителей всех заинтересованных родов и деревень. В крайних случаях споры заканчиваются ритуальными сражениями, в которых непосредственные виновники конфликта участия не принимают, но выплачивают компенсацию за убитых и раненых. Такие сражения являются родом жертвоприношения и прекращаются после первой же пролитой крови. В случае, если конфликт не задевает групповых интересов, спорящие должны решать свои проблемы любыми средствами с условием, что третьим лицам не будет нанесен ущерб. Апатани предпочитают избегать конфликтов, в отличие от своих воинственных соседей — лишми и дафла. Отсутствие больших семей коррелирует именно с ведением мирного образа жизни[4].
Система родовых отношений
Все роды апатани делятся на мите («патриции») и мура («плебеи»). Последние находятся в ритуальной зависимости от первых, но обладают теми же экономическими правами. Иноплеменники и отпущенные на свободу рабы (те и другие в основном мири и дафла) вступают в роды мура или становятся членами родов мите, сохраняя статус мура индивидуально. Но даже привилегированные мите могли быть бедными, а мура — богатыми. Была развита эксплуатация, существовали все четыре вида доминантных отношений: рабство, приживальчество, кабальничество, наймитство и магнатно-рабовладельческий подспособ производства. Сегодня есть профессиональные роды горшечников, кузнецов (в 40-50-х годах у апатани было несколько семей наследственных кузнецов; женщины четырёх родов мура в одной из деревень являлись исключительными производителями керамики), есть нечистые по занятиям роды (зачатки деления по кастам). Система родовых отношений — динамичная и мягкая[5].
Вид брака
Так как полигамия наблюдается редко, нуклеарная семья является основной социальной единицей общества апатани. Дома недостаточно большие для того, чтобы вместить несколько семей, поэтому наблюдается тенденция к неолокальному брачному поселению. Роды апатани экзогамны, но если мужчина и женщина из одного рода твердо решили пожениться и могут принести в жертву быка, им разрешается жить вместе. Несмотря на господствующую патрилинейность, в специфических случаях собственность наследуется и по материнской линии (Furer-Haimendorf 1980: 105). Закон наследования ограничивает концентрацию земли у богатых: предусматривается равное распределение земли между всеми сыновьями, получающими свою долю при вступлении в брак (Маретина 1980: 92).
Жилище
Деревни апатани располагаются на возвышенностях среди рисовых полей, тесно застроенные, уличной планировки. Дома свайные, из бамбука, с двускатной соломенной крышей, часто с верандами, имеется множество мелких святилищ (Чеснов 1998: 51).
Одежда
Одежда апатани практичная и яркая. Женщины носят свободное платье до колен, волосы собирают в рог на темени. Раньше они протыкали нос и вставляли втулку, делали татуировки, чтобы не привлекать внимание мужчин соседних племен, так как считались самыми красивыми женщинами, населяющими Аруначал-Прадеш. Мужская одежда — набедренная повязка и накидка, волосы завязывают в узел над лбом, проткнутый палочкой. Также мужчины делали татуировку на подбородке в форме буквы «Т» под нижней губой (Dorris Flynn 1985: 27).
Праздники
Два главных праздника — мором и млоко — связаны с началом сельскохозяйственного сезона. Млоко празднуют все деревни вместе раз в три года, а мором празднуют каждой семьей отдельно. Боги — в честь которых устраивают эти праздники с жертвоприношениями животных — супружеская пара Киру и Кило[6].
Религия
Согласно мифологии ади («горцы») — группы родственных народов апатани, проживающих в долине Сианг, раньше их называли абор («непокорные»), ведут своё происхождение от Аботени, который жил в мифической местности Супунг, на востоке Гималаев[7]. Первые три жены Аботени породили различные существа земли и неба. От четвёртой жены родился сын Аблома, создавший бронзовые вещи, в том числе и тибетские колокола. Аблома стал предком всех ремесленников. Традиционное верование — Дони-Поло, что в переводе означает «„Солнце-Луна“». Помимо божеств, символизирующих силы природы, есть также боги войны. Перед тем как идти в поход, мужчины молятся им, просят силы и защиты в бою[8]. Также они верят, что каждая женщина, которая умирает после своего мужа, возвращается к нему в Нели — подземный мир, очень похожий на долину апатани. Души тех, кто умер естественной смертью, живут в этом мире и называются яло. Жизнь в Нели такая же, как и на земле: люди работают, выращивают урожай, пасут скот. Хотя это и подземный мир, но он вовсе не ассоциируется с мраком и унынием, напротив это светлое и приятное место. Те, что умерли незамужними или неженатыми, могут найти себе супруга или супругу и даже родить детей. Другой мир, на небе, носит название Талимоко. Там живут души тех, кто умер неестественной смертью (мужчины, погибшие от руки врагов; женщины, умершие при родах), они называются иги. Жизнь в Талимоко не отождествляется с несчастьем и страданием, но она не является продолжением жизни на земле, как в Нели[9].
Напишите отзыв о статье "Апатани (народ)"
Примечания
Литература
- Березкин Ю. Е. Апатани и древнейший Восток: альтернативная модель сложного общества // Кунсткамера. Этнографические тетради. Вып. 4. Спб., 1994. С. 5-16.
- Маретина С. А. Эволюция форм землевладения // Эволюция общественного строя у горных народов Северо-Восточной Индии. М.: Наука, 1980. С. 92.
- Маретина С. А., Чеснов Я. В. Апатани // Народы и религии мира / Глав. ред. В. А. Тишков. М.: Большая Российская Энциклопедия, 1998. С. 51.
- Семёнов Ю. И. Переход от первобытного общества к классовому: пути и варианты развития // Этнографическое обозрение. Вып. 2. 1993. С. 57.
- Шинкарев В. Н. Северо-Восточная Индия (Аруначал-Прадеш, Нагаленд, Манипур, Мизорам, Трипура) // Этногенез и этническая история народов Южной Азии / Отв. ред. С. А. Арутюнов. М.: Наука. Издательская фирма «Восточная литература», 1994. С. 187.
- Bose Nirmal Kumar Peasants, Artisans and Caste // Tribal Life in India. New Delhi: National Book Trust, India, 1971. P. 22-23.
- Dorris Flynn Assam // Costumes of India. New Delhi: Oxford & IBH PUBLISHING CO., 1985. P. 27-28.
- Furer-Haimendorf Christoph Von Environment and Settlements; The Pattern of Family Life; Rituals and Ceremonies; The World of Gods and Spirits // A Himalayan tribe: From cattle to cash. Berkley; Los Angeles: University of California Press, 1980. P. 12-175.
- Furer-Haimendorf Christoph Von The ethnographic scene. Tribes of Arunachal Pradesh. Apa Tanis // Tribes of India: The struggle for survival. Berkley: University of California Press, 1982. P.28-29.
Ссылки
- [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=apt Страница об апатани] в Ethnologue. Languages of the World, 2015.
- Страница об апатани на [tribaltransitions.soas.ac.uk/publications/home.html Anthropological articles of the Apa Tani]
Отрывок, характеризующий Апатани (народ)
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.
Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
