Апашев, Даниял Апаш-Мамаевич
| Апашев, Даниял | |
 Апашев, Даниял | |
| Род деятельности: |
председатель парламента Горской республики. |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
г. Буйнакск |
| Отец: |
Апаш-Мамма |
| Мать: |
Айхала |
| Супруга: |
Умкусюм. |
| Дети: |
сыновья; Суюнчгирей (погиб в импер.войну-1915г), Магомед (1906-1975), док. тех. наук |
Даниял Апашев (1870 г., Эрпели, Темир-Хан-Шуринский округ, Дагестанская область, Российская империя — 1920 г., Буйнакск, РСФСР) — общественно-политический деятель Дагестана с 1914 по 1920 годы. Председатель парламента Горской Республики с 1919 года.
Содержание
Биография
Даниял Апашев родился в 1870 году в селении Эрпели в семье узденей. По национальности кумык. Отец Апаш-Мамма, мать Айхала. После учёбы в сельском медресе поступил в Темир-хан-Шуринское реальное училище, которое успешно закончил, после чего поступил на юридические курсы в Санкт-Петербурге и военную школу. В 1908 году ему было присвоено звание поручик перед началом Первой мировой войны, служил наибом Гумбетовского участка Андийского округа, затем c 1896 по 1899 годы работал в должности пристава Нижнекайтагского участка Кайтаго-Табасаранского округа. 25 апреля 1902 года ему было предъявлено обвинение по 2-й части 447 статьи, где его обвинили в преступлениях по службе. Под следствием находился 11 лет и был амнистирован лишь по случаю юбилея 300-летия царского дома Романовых. С 1915 года комендант города Темир-Хан-Шура.[1].
Период 1918—1919 годы
В 1918 году, когда мюриды имама Н.Гоцинского заняли Темир-хан-Шуру, Даниял Апашев провёл переговоры с имамом, в результате которых мюриды Н. Гоцинского ушли из города и сосредоточились на окраине Казанише. В переговорах также приняли участие исламские авторитеты из села и особенно старшина Нижнего Казанище Дж. Тонаев. Благодаря усилиям Данияла Апашева в городе удалось сохранить порядок, предотвратить братоубийственную войну, погромы и разграбления. Авторитет Данияла Апашева среди горожан, а также среди сельского населения был столь велик, что в 1919 году он был избран председателем парламента Горской республики. Это время было самым трудным в его деятельности, когда с одной стороны духовенство требовало внедрить шариат, как норму во все области жизнедеятельности, а социалисты выступали за национализацию частной собственности. 1 апреля 1919 года правительство Горской республики приняло аграрный закон «О передаче земель в руки трудящихся на основе социализации без нарушения норм шариата». В подготовке этого закона Даниял Апашев принял самое активное участие. В уголовном деле № 1320, который вёл некто Чумаков на допросе Абусуфьян Акаев сообщает, что руководителями «Дини комитета» были Д. Апашев, З. Темирханов, Магомед-кади Дибиров, что Д. Апашев «говорил против большевиков»[2].
В 1919 году независимости Горской республики угрожала армия генерала А. И. Деникина. После захвата Северного Кавказа и Порт-Петровска казачьи войска двинулись на Шуру и предъявили ультиматум о роспуске Горского правительства. Многие члены правительства выступали за вооружённое сопротивление деникинцам. Даниял Апашев выступил с речью в парламенте и его позицию поддержало большинство. Из недавно опубликованных воспоминаний Абусуфьяна Акаева:
«Даниял Апашев предложил пригласить (на заседание парламета) большого алима, Абдул-Басира-хаджи, этот учёный основываясь на том, что казаки сильны и идти против них значит идти на самоуничтожение, предложил встать на нейтральное положение». Далее он отметил: «Казаки вошли в Темир-хан-Шуру в конце 1919 года, они уничтожили местный народный парламент и поставили своих начальников».[3].
В Темир-хан-Шуру деникинцы зашли без боя. Правительство эмигрировало в Грузию. Большевики и социалисты создавали партизанские отряды в горах и призывали Али-хаджи Акушинского быть их лидером в борьбе против белогвардейцев. Даниял Апашев продолжал оставаться в городе до созыва нового народного собрания. В своём заявлении после ареста Даниял Апашев писал: «Я смело приписываю себе то, что в Темир-хан-Шуре не было ни погромов, ни национальной резни в течение самых острых моментов революции и это Вам хорошо известно».
Последний 1920 год
В марте 1920 года армия Совета Обороны Дагестана и Северного Кавказа начала наступление на Темир-хан-Шуру, где держали оборону белогвардейцы. В этой обстановке Даниял Апашев, как глава Темир-хан-Шуры, приложил все усилия для мирного решения конфликта и настоял, чтобы деникинцы вышли из города без боя. 24 марта 1920 году он лично выехал на встречу к красным партизанам с приглашением вступить в город. В тот же день в Шуре была установлена Советская власть. 9 июня 1920 года Даниял Апашев был арестован как контрреволюционер. Он написал заявление 14 июня 1920 года на имя председателя Дагревкома Дж. Коркмасова и председателя Дагестанского ЧК Дударова о своей невиновности. За Данияла ходатайствовали сходы многих селений. Все эти усилия не повлияли на решение коллегии дагестанского ЧК. 21 сентября 1920 года решением ЧК Даниял Апашев был приговорён к расстрелу с конфискацией имущества.
На предложение следователя даровать Даниялу Апашеву «свободу за помощь в поимке Н. Гоцинского», Апашев ответил: «Чему-чему, но этому нас не учили. Я честью не торгую, не предаю людей, тем более друзей». Дагестанский публицист А. Ибрагимов (Бамматули) писал: «Да, тогда в 1917 году, победила неправедная позиция, но в 1991 году справедливость была восстановлена — была ликвидирована монополия на власть партии большевиков. Уверен теперь на всегда»[4].
Общественная деятельность
В своих статьях и выступлениях требовал освобождение раятов от бекской зависимости с наделением земли. В этом он видел важное средство в решении социально-экономических и политических проблем, решение которых способствовало бы возникновению в Дагестане капиталистических отношений. В соответствии со Столыпинской аграрной реформой Даниял Апашев писал, что «с прекрашением зависимых отношений и с предложенным земельным устройством дагестанскому населению, несомненно откроются совершенно другие горизонты экономической и культурной жизни Дагестана и наступит новая эра вполне свободной гражданственности».
С началом первой мировой войны в 1914 году Данияла Апашева назначили комендантом города Темир-хан-Шура — столицы Дагестанской области. Февральскую революцию 1917 года он встретил с воодушевлением и сразу начал активную общественно -политическую работу. При его содействии в городе создаётся «Общество исламистов» («Джамиятуль исламия»), а при ней небольшая милиция для наведения порядка в городе, поэтому Даниял Апашев считается в Дагестане основоположником национальной милиции[5]. Даниял Апашев пользовался авторитетом среди простого населения и среди своих единомышленников Абдул-Басира хаджи Мустафаева, Абусуфьяна Акаева, Мустафы-Кади Исмаилова, Джалава Тонаева и Зубаира Темирханова. После создания «Национального комитета» («Милли комитет») его председателем единогласно был избран Даниял Апашев. Этот комитет сыграл большую роль в жизнедеятельности дагестанцев в годы революций и гражданской войны.
Примечание
- ↑ .ЦГАРД. Ф. 1 Оп. 9, Д. 5. Листы 4-7 и 46-49
- ↑ [kumukia.ru/abusufyan-akaev-i-sovetskaya-vlast.html Абусуфьян Акаев и советская власть]
- ↑ Из воспоминаний Аб. Акаева. Рукописный фонд ИИЯЭ ДНЦ РАН. Махачкала
- ↑ [bammatuli.ru/home/amin/ba-public/page-arslanali-ustaz.htmlА. Ибрагимов. О статье «Арсланали-устаз»]
- ↑ [www.memo.ru/hr/hotpoints/caucas1/msg/2009/04/m178168.htmМ. Муратханов. Надёжная опора страны]
Напишите отзыв о статье "Апашев, Даниял Апаш-Мамаевич"
Ссылки
- [www.kumukia.ru/article-9191 Он служил своему народу, журнал «Ахульго» № 6, 2008]
- [www.kumukia.ru/person?pid=146 Даниял Апашев]
- [www.opendag.ru/article.php?id=14&nid=56 Начальный этап гражданской войны в Дагестане]
Отрывок, характеризующий Апашев, Даниял Апаш-Мамаевич
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
