Апгар, Вирджиния

Вирджиния Апгар
Virginia Apgar
Род деятельности:	врач-анестезиолог-неонатолог
Дата рождения:	7 июня 1909(1909-06-07)
Место рождения:	Нью-Джерси, США
Гражданство:	США США
Дата смерти:	7 августа 1974(1974-08-07) (65 лет)
Место смерти:	Нью-Йорк, США

Вирджиния Апгáр (англ. Virginia Apgar; 7 июня 1909 — 7 августа 1974) — американский врач-анестезиолог в акушерстве. Автор знаменитой шкалы Апгар.

Биография

Родилась 7 июня 1909 году в Вестфилде, Нью-Джерси (США) в семье Хелен Кларк и Чарльза Эмори Апгар. Отец армянин по происхождению, был учёным и изобретателем. В подвале их дома была оборудована настоящая научная лаборатория, а на чердаке имелся небольшой телескоп, который отец Вирджинии собрал самостоятельно. В силу определённых причин семья Апгар постоянно нуждалась в деньгах, к тому же старший брат Вирджинии был тяжело болен. Атмосфера дома, пропитанная тягой к знаниям, желание помочь брату — всё это пробудило в Вирджинии жажду заниматься медициной во что бы то ни стало. По окончании школы она решает продолжить образование в колледже Mount Holyoke College, Саут-Хедли, штат Массачусетс, который окончила в 1929 году. В то время ей приходится жить только за счёт скромной стипендии и разных подработок (например отлавливать котов для зоологической лаборатории).

В сентябре 1929 году Вирджиния Апгар наконец достигает своей цели, поступив в Columbia University College of Physicians & Surgeons (Колумбийской университетский колледж терапии и хирургии) в Нью-Йорке. А месяц спустя в США начался период Великой депрессии. И без того не самое надёжное финансовое положение девушки ещё более пошатнулось. Тем не менее ей всё-таки удалось продолжить обучение, одолжив денег у друга семьи. К моменту получения диплома о высшем медицинском образовании (1933) у неё накопилось долгов на сумму около 4 тыс. дол. По тем временам это была колоссальная сумма, в особенности для незамужней женщины, желающей стать хирургом.

Трудовую деятельность Вирджиния начала в октябре 1933 году в качестве врача-интерна в хирургии и достаточно быстро достигла определённых успехов в этой области. Однако уже через год она вновь начала учиться, теперь чтобы стать анестезиологом. Что же заставило её изменить своё решение? Первопричиной, скорее всего, следует считать экономическую проблему. Женщине-хирургу было гораздо труднее состояться в профессиональном плане, стать финансово независимой, быть принятой в хирургических кругах наравне с мужчинами. Кроме того, доктор Алан Уиппл, главный хирург штата Колумбия, планировал поднять уровень анестезиологической помощи на надлежащую высоту, и Вирджиния Апгар, по его мнению, была наиболее подходящей кандидатурой, чтобы инициировать этот процесс. Несмотря на то что документально это никак не подтверждается, вероятно, анестезиология для Вирджинии Апгар была своеобразным шансом «застолбить» свободное поле деятельности, чтобы женщины-врачи имели возможность реализовать себя в профессиональном плане. В то время она вела личный дневник, страницы которого свидетельствуют о переживаниях молодого врача в период, когда она осваивала новую для себя специальность: «Сегодня впервые давала наркоз. В общем-то всё прошло неплохо, но пациент долго не просыпался… Ещё одна неприятность случилась сегодня — пациент едва не умер». Однако с такими трудностями сталкиваются практически все врачи в повседневной деятельности.

Кроме того, что Вирджиния переживала простые житейские трудности (например с жильём), в дневнике она описывает своё разочарование и отчаяние из-за того, что попросту не может посещать заседания ассоциаций врачей-анестезиологов, поскольку они обычно проводились в закрытых мужских клубах. Об одном из таких посещений она пишет с иронией: «Отличная встреча. Сумасшедший ужин, похож на холостяцкую вечеринку».

В 1938 году Вирджиния Апгар вернулась в Колумбию уже в качестве заведующей отделом анестезиологии при отделении хирургии. К этому времени она вполне чётко представляла себе концепцию подготовки персонала для будущего отделения анестезиологии. Основные моменты будущей программы обучения она почерпнула у своих учителей, в частности у Ральфа М. Вотерса. При первичном обучении студентов-медиков она ставила себе целью, во-первых, отобрать наиболее талантливых и способных молодых врачей, чтобы в дальнейшем сформировать штат отдела анестезиологии именно из них; во-вторых, было очень важно обеспечить адекватный уход за пациентами. Именно эти два обстоятельства являлись основополагающими и одинаково важными при подборе персонала.

Однако вскоре молодая заведующая отделением столкнулась с новыми проблемами. Набирать персонал было очень трудно, нагрузки на работе были огромными, особенно когда началась Вторая мировая война. Хирурги по-прежнему считали себя главным действующим лицом в операционной и не хотели воспринимать анестезиологов в качестве равнозначных коллег в проведении операции, что, безусловно, было немаловажным в процессе лечения пациента. Кроме того, труд анестезиологов оплачивался на порядок ниже, чем работа хирурга. Несмотря на то что какие-то позитивные изменения всё-таки произошли, ситуация, по большому счёту, не изменилась.

Вскоре стало ясно, что само по себе обучение студентов-медиков только лишь основам анестезиологии и послеоперационному уходу за пациентами не может решить проблему в целом. Для подготовки квалифицированных кадров в области анестезиологии необходимо проходить последипломное обучение. И в период с 1946 по 1948 год для развития этого нового направления активно стали привлекать ведущих специалистов в анестезиологии. С этой целью профессор Э. М. Пейпер оставляет работу в крупнейшем госпитале Бельвью штата Колумбия, чтобы возглавить сформированное к тому времени отделение анестезиологии, которое перестало считаться только лишь подразделением хирургического отделения. Итак, доктор Апгар переходит работать в акушерскую анестезиологию — отрасль, которая в тот период времени находилась в довольно запущенном состоянии. Чтобы поднять её на должный уровень, требовались хорошо подготовленные врачи-интерны.

В 1949 году Апгар стала первой женщиной-профессором в Columbia P&S, в то же время она занималась научной и исследовательской работой в Sloane Hospital for Women.

В 1959 году доктор Апгар поступила в Школу национального здравоохранения Университета Джона Хопкинса, чтобы получить степень Master of Public Health (магистра в области общественного здравоохранения). Вирджиния надеялась, что во время обучения она сможет получить доступ к статистическим данным, которые помогут в исследованиях её коллег Джеймса и Холадея.

В это же время, ей было предложено занять пост директора нового подразделения Национального фонда врожденных пороков. «Никто не говорит об отставке или о выходе на пенсию — заявила она. — Это совершенно новый поворот в моей карьере, и он весьма интересен для меня». Последние 15 лет своей жизни Апгар посвятила работе в Национальном фонде, приложив немало усилий для его успешной деятельности.

Однако самым известным детищем Вирджинии Апгар стала, предложенная в 1952 году, шкала Апгар.

Её жизнь была наполнена совершенно разносторонними интересами: она являлась страстной болельщицей бейсбольной команды «Бруклин Доджерс», увлекалась глубоководной рыбалкой, филателией и весьма успешно занималась музыкой, прекрасно играя на виолончели и скрипке.

Шкала APGAR

На 27-м ежегодном конгрессе анестезиологов (1952) Вирджиния Апгар впервые официально представила разработанную ею систему оценки состояния новорождённого на первых минутах жизни.

Для лёгкости запоминания необходимых критериев оценки состояния новорождённого, Вирджиния Апгар воспользовалась пятью буквами своей собственной фамилии:

• Appearance — внешний вид (цвет кожных покровов);
• Pulse (Heart Rate) — пульс ребёнка (частота сердечных сокращений);
• Grimace (Response to Stimulation) — гримаса, возникающая в ответ на раздражение;
• Activity (Muscle Tone) — активность движений, мышечный тонус;
• Respiration — дыхательные движения.

Библиография

• Is My Baby All Right? совместно с Джоан Бек (1972)
• Более 60 научных статей
• Многочисленные заметки в популярных изданиях

Ссылки

• [www.critical.ru/calendar/0708apgar.htm Вирджиния Апгар (сайт «Critical»)]
• [www.superstyle.ru/21may2010/virginia_apgar?print=1 Вирджиния Апгар. Ангел для новорождённых]
• [lekpravda.com/virdzhiniya-apgar/1758 Вирджиния Апгар (сайт «Лекарская правда»)]

Отрывок, характеризующий Апгар, Вирджиния

Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.