Апеллес

Апеллес

Апелле́с, Апелл (др.-греч. Ἀπελλῆς, лат. Apelles, примерно 370 — 306 гг. до н. э.) — древнегреческий живописец, друг Александра Великого.

Апеллес, сын Пифия, был одним из наиболее именитых греческих живописцев древности, которые процветали в начале эллинистического периода. Древние источники сообщают, что он происходил с Коса или из Эфеса, но считается вероятным, что он родился в древнем городе Ионии Колофоне, к северу от Эфеса. Большая часть информации о жизни и работах художника взяты из 35-й книги естественной истории (греч. Φυσικής Ιστορίας, лат. Naturalis Historia), написанной Плинием Старшим (23—79 н. э.), в соответствии с которой Апеллес был на пике славы в годы 112-й Олимпиады (332—329 до н. э.).

Биография

Своё первоначальное художественное образование Апеллес получил в Эфесе, в Ионической школе, отличавшейся мягкостью рисунка и нежностью колорита; впоследствии он отправился в Сикион, там же поступил в школу Памфила, где изучал особенности и живописные приёмы характерные для сикионской живописи, стремившейся к законченности и точности рисунка. Таким образом, соединив в своём творчестве лучшие традиции двух выдающихся художественных школ — ионической и сикионской, — Апеллес достиг высочайшей ступени мастерства в изобразительном искусстве. Отличительной особенностью живописного почерка художника является грациозность изображаемых объектов.

Во времена Филиппа II он поселился в столице Древней Македонии в Пелле, и, вероятнее всего, именно здесь зарождаются близкие дружеские отношения между ним и Александром Великим. Существует предположение, что его учитель Памфил, македонец по происхождению, оказал поддержку и помог Апеллесу занять место художника в свите македонского царя Филиппа, где он завоевал такой авторитет, что преемник Филиппа Александр Великий издал указ, запрещающий кому-либо рисовать портреты Александра кроме как Апеллесу. По всей видимости, Апеллес сопровождал какое-то время Александра в походе на персов. В эпоху диадохов художник рисует портреты новоявленных царей.

Его своеобразный гений особенно блестяще проявился в изображениях Афродиты, Харит и других богинь юности и красоты. Самые знаменитые его работы — это «Афродита Анадиомена», на которой изображена выходящая из морской воды и выжимающая влажные волосы богиня, и изображение Артемиды в окружении охотничьей свиты. Однако, и в изображениях героев Апеллес достиг такого же совершенства. Особенно часто изображал он Александра Великого и его славных полководцев. Одна из картин подобного рода хранилась в храме Дианы в Эфесе — на ней был изображён Александр Македонский с молнией в руках. Именно к этой картине относятся слова Александра, сказавшего, что существуют только два Александра: один — сын Филиппа, другой — Апеллеса; первый непобедим, второй неподражаем.
Скончался Апеллес будучи признанным современниками — великим и первым художником Эллады, однако, как сообщает Энциклопедия Брокгауза и Ефрона, где он умер, в этом ли городе (имеется в виду Колофон) или же на острове Кос, достоверно определить нельзя.

Античные писатели донесли до нас отрывочные сведения из жизни художника, обращая внимание в основном на занимательные анекдоты и творчество Апеллеса. Приблизительные годы жизни художника можно определить из следующих фактов: при дворе Филиппа II Апеллес оказался, видимо, после смерти Памфила (ок. 350 до н. э.), то есть должен был родиться до 370 до н. э., чтобы стать признанным мастером к тому времени. затем, отмечен факт его пребывания при царе Птолемее, то есть в районе 306 до н. э.. Этот промежуток времени принято считать годами жизни художника.

Анекдоты из жизни Апеллеса

Приведенные истории переданы Плинием в его «Естественной истории».

• Дар Александра Великого . Наиболее известная история о любви художника к своей модели вдохновила поздних живописцев на создание многих полотен. Этот случай изложен в статье про Кампаспу.
• Состязание с Протогеном. Прибыв на Родос, Апеллес посетил мастерскую известного художника Протогена. Того не оказалось дома. Апеллес велел служанке известить хозяина о своем визите, не называясь, но вместо этого провёл изящную линию вдоль полотна, приготовленного для рисования. По возвращении Протоген сразу же признал неназванного гостя по совершенству исполнения одной лишь линии, а затем нанёс тонкий штрих другого цвета поверх линии Апеллеса. Когда Апеллес вернулся, то раздосадованный мастерством соперника сделал следующее (зависит от трактовки перевода Плиния): другим цветом расщепил линию Протогена, не оставив никакой возможности для дальнейшего соревнования, так как линия почти растворялась в воздухе. Эта картина позднее была перевезена в Рим, где вызывала наибольшее удивление зрителей среди всех творений искусства из Греции, пока не погибла при пожаре во дворце Цезаря.
• Башмачник. Стремясь достичь точности в создании образов, Апеллес выставлял картины на суд прохожих, а сам подслушивал их мнение, скрываясь за картиной. Как-то раз один башмачник заметил, что нарисованные сандалии по контуру не соответствуют стопе. К следующему дню Апеллес исправил дефект. Когда вновь объявившийся башмачник стал критиковать нарисованную ногу, сердитый художник выскочил и крикнул башмачнику, чтобы тот не высказывал мнения, не имеющего отношение к сандалиям. Плиний приписывает именно Апеллесу рождение римской поговорки: Ne sutor ultra crepidam (Да не судит башмачник выше обуви.)

• Царь Птолемей. Буря занесла Апеллеса в египетскую Александрию, где правил Птолемей, имевший с художником какие-то давние счеты. Один шутник из свиты царя пригласил Апеллеса на пир, и там удивленный царь возмутился. Птолемей выстроил перед художником челядь, потребовав указать пальцем на виновника неуместной шутки. Вместо этого Апеллес схватил уголек и набросал лицо того человека, которого царь сразу же признал. Лукиан изложил другую историю о пребывании Апеллеса у Птолемея. Некий завистник Антифил обвинил художника в соучастии в заговоре против царя. Разобравшись с делом, Птолемей выдал невиновному Апеллесу огромную сумму в 100 талантов, и самого Антифила в рабы Апеллесу.

Творчество

Апеллес упражнялся каждый день, рисуя линии. Сам он сильной стороной своего творчества называл харизму (буквально этим греческим словом), то есть умение воодушевлять зрителя изобразительными образами. Картины, восхищавшие зрителей веками, были созданы, по мнению Плиния, всего четырьмя цветами, зато с помощью покрытия тонким слоем глазури оттенки становились живее, лучше передавали цветовую гамму. Наиболее известные полотна художника (по описаниям античных авторов):

• «Афродита Анадиомена», то есть Афродита, рождённая из моря. Богиня выжимает волосы, и падающие капли воды вуалью серебрятся вокруг её тела. За творение для храма Эскулапия на Косе по слухам заплачено 100 талантов. Позднее император Август перевез его в Рим. Картина начала разрушаться, и император Нерон заменил её копией художника Дорофея. Для Афродиты позировала Кампаспа, подаренная Александром Великим художнику. Древнеримский поэт Овидий восклицал:

Если б Венеру свою Апеллес не выставил людям —
Все бы скрывалась она в пенной морской глубине.

По другим сведениям моделью была известная гетера Фрина (возлюбленным которой в её молодые годы был Пракситель, изобразивший Фрину в образе Афродиты Книдской, а в конце её жизни — Апеллес), чей бюст был настолько совершенен, что считался даром богов. Афиней так рассказал о рождении картины:

«Но еще более прекрасны были те части тела Фрины, которые не принято показывать, и увидеть её обнаженной было совсем не просто, потому что обычно она носила плотно облегающий хитон и не пользовалась публичными банями. Но когда вся Греция собралась в Элевсинии на праздник Посейдона, она на глазах у всех сняла с себя одежду, распустила волосы и нагая вошла в море; именно это подсказало Апеллесу сюжет для его Афродиты Анадиомены.»

• «Александр Великий», подобно Зевсу, мечет молнию. По этому поводу говорили, что есть два Александра, один, сын Филиппа — непобедим, другой, созданный Апеллесом — неподражаем. За картину царя художник получил царскую плату, 20 талантов в золоте, причём плату отмеряли по весу картины.
• «Афродита» для жителей Коса осталась незавершённой из-за смерти Апеллеса. Но даже одна голова и контуры тела заставляли зрителей верить, что это было бы самым великим творением художника.
• «Клевета» — несохранившаяся картина, которую попытался восстановить Боттичелли.

Не известно ни одной дошедшей до наших дней работы Апеллеса, но существует реальная вероятность найти гробницу Александра Великого в Александрии, которую — подобно изученным в 20 веке гробницам царей в Македонии — должен был расписывать Апеллес как ведущий художник при дворе Александра, а затем — при дворе Птолемея, осуществившего захоронение тела Александра в Египте.

См. также

• Кампаспа

Ссылки

• Апеллес, живописец // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.philosophy.ru/library/losef/iae5/txt57.htm Лосев об Апеллесе]

• [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0001.001/236?rgn=full+text;view=image Апеллес] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.
• [www.perseus.tufts.edu/cgi-bin/ptext?doc=Perseus:text:1999.02.0137:book=35:chapter=36 Плиний об Апеллесе.] (на англ. яз.)
• [www.maykapar.ru/articles/botichelli.shtml Сандро Боттичелли. «Клевета» Апеллеса.]

Отрывок, характеризующий Апеллес

Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.