Апокриф

Апо́криф (от др.-греч. ἀπόκρῠφος — скрытый, сокровенный, тайный) — произведение, не вошедшее в число канонических книг Ветхого и Нового Завета, утверждённых церковными соборами.

Понятие «апокриф» первоначально относилось к произведениям гностицизма, стремившегося сохранить своё учение в тайне, а позднее термин «апокриф» был отнесён к раннехристианским текстам (различные евангелия, послания, откровения), не признанным «боговдохновенными» христианской церковью и не вошедшим в библейский канон..

Апокрифы как Нового, так и Ветхого заветов являются запрещёнными для чтения в церкви. Клириков, которые используют их для чтения в храме, Церковь лишает сана.

Апокрифы в христианстве

Общие определения

Об апокрифических книгах писал патриарх и канонист Феодор Вальсамон: «есть и некоторые другие книги, называемые апокрифическими, на самом же деле — исполненные превратных догматов».

По определению «Церковного словаря» П. А. Алексеева (Спб., 1817), это — «сокровенные, то есть неизвестно от кого изданные книги, или что в церкви всенародно не читаны, как обыкновенно читается Св. Писание. Таковые книги суть все те, коих в Библии не имеется».

Существуют апокрифы, которые в целом расходятся с традиционным христианским вероучением, но отдельные элементы из них вошли в иконографию и богослужебные тексты: так поздний апокриф, который называется «Протоевангелие Иакова», не признается Церковью боговдохновенным писанием и отвержен Вселенскими соборами, но часть текстов из него уже значительно позже в VIII—IX веках, в пересказанном виде вошло в агиографию, в гимнографию и получило еще более позже, начиная с IX—X веков отражение в иконописи. Большинство Богородичных праздников — Рождество Девы Марии, Введение во храм, частично Благовещение (это отразилось на иконографии) построено Протоевангелием Иакова. Богослужебные тексты праздника Успения построены на пересказе поздних (VI—VII веков) апокрифов. Включение части апокрифических рассказов в гимнографию или агиографию произошло по причине длительной борьбы с апокрифами и длительного вытеснения их Церкви. На Востоке рецепция соборного осуждения апокрифов произошла только в середине IX века; на Западе только — в XVI веке. Греческая гимнография Богородичных праздников написана в VIII—IX веках, в тот период когда не было общецерковного осуждения апокрифов и авторы-гимнографы, такие как например, Иоанн Дамаскин и Косма Маюмский пересказывали в стихотворной форме поздние апокрифы и включали их в богослужебные тексты. Иконография IX—X и последующих веков это иллюстрирование той же гимнографии VIII—IX веков, по этой причине апокрифы отражены в иконописи.

Борьба с апокрифами до Рождества Христова

Апокрифические книги возникали и до христианства. Вскоре после возвращения евреев из Вавилонского плена ветхозаветный священник Ездра предпринял попытку собрать (и отделить от подложных апокрифов) все — тогда ещё разрозненные и частично утраченные — священные книги. Со своими помощниками Ездре удалось найти, исправить, перевести на современный ему язык, дополнить и систематизировать 39 книг (в Танахе иудейской традиции их объединяли в 22 книги — по числу букв в еврейском алфавите). Те книги-апокрифы, которые противоречили избранным книгам и расходились с традициями ветхозаветного предания, несли в себе след влияния языческих мифов и суеверия соседних народов, и содержащие оккультные практики и магические заклинания, а также книги, не имеющие религиозной ценности (хозяйственно-бытового, развлекательного, детского, познавательного, любовного, и иного характера), заранее строго отсеивались (иногда беспощадно уничтожались) и не вошли в состав Ветхого Завета, а позднее и в состав христианской Библии. Позже часть этих апокрифов всё-таки вошла в состав Талмуда. Апокрифами изобилует и Каббала.

Проблема с неканоническими книгами

После кончины Ездры его последователи — ревнители благочестия — продолжили начатые Ездрой поиски священных писаний, и те книги, что были найдены соответствующими, и те, что были написаны уже в последующие века (например, Маккавейские), были признаны ими богодухновенными. Но строгость и дотошность отбора, а также непререкаемость авторитета и традиций Ездры не позволили вносить новшества в установленный канон Священных книг. И только в более свободной и просвещённой Александрии, где существовала богатейшая библиотека древности, при переводе ветхозаветных книг на греческий язык, 70 (или 72) еврейских толковников — переводчиков, после глубокого изучения, усердных молитв и дискуссий добавили (в греческий текст) к предыдущим 39 книгам ещё 11. Именно этот вариант — Септуагинта — стал основным для христиан, говоривших в первые века христианства преимущественно на греческом языке.

Позже, когда протестанты, пользуясь древними рукописными оригиналами, стали переводить Библию на современные национальные языки, то обнаружили отсутствие этих 11-ти книг во всех еврейских текстах и поспешили объявить эти книги апокрифами (хотя не запрещали их, а только объявляли их маловажными). Следует заметить, что даже некоторые каноничные книги (например, Послание апостола Иакова Мартин Лютер называл "соломенным"), не подтверждающие протестантские вероучения, вызывают у них сомнения.

Эти 11 «неканонических» или второканонических, то есть не вошедших в первоначальный канон Ездры, — в Православии почитаются так же, как и все канонические книги Библии. Они даже во время общественного богослужения читаются на паремиях наравне с каноническими. В настоящее время благодаря успехам библейской археологии для некоторых книг стали известны и еврейские тексты, ранее считавшиеся утерянными.

Борьба с апокрифами после Рождества Христова

Уже ранняя церковь столкнулась с ещё бо́льшей необходимостью отделения канонических библейских книг от различных альтернативных апокрифических трактатов, сочинённых в разное время и разными людьми. Некоторые из них писались вполне благочестивыми, хотя наивными и недостаточно образованными, людьми, желавшими по-своему разъяснить и дополнить Священное Писание. (Так, например, в «Хождении Богородицы по мукам» описывается нисхождение Божией Матери в ад и затем представительство Её перед престолом Сына.) Другие апокрифы родились в различных распространившихся раннехристианских сектах и поместных церквах, еретических движениях и в гностицизме, использующем христианскую тематику. Были и такие авторы, которые намеренно, якобы от лица почитаемых в христианстве апостолов, составляли и распространяли «послания», компрометирующие официальную Церковь, по их мнению — скрывающую изначально истинное учение. Поэтому традиционные общины христиан во все времена старались защищать чистоту своей веры, и во все времена на соборах ими составлялись списки отреченных книг — запрещенных апокрифических и откровенно еретических писаний, — которые запрещалось читать, издавать и которые разыскивались и уничтожались (рвались, сжигались или с пергаментов счищались/смывались запрещенные апокрифические и еретические тексты и писались другие палимпсесты).

В канон священных книг Церковью включены 27 новозаветных книг, признаваемых богодухновенными книгами, которые, по мнению Церкви, были написаны непосредственно апостолами — самовидцами Христа. Состав новозаветного канона закреплён 85-м Апостольским правилом. Вместе с книгами Ветхого Завета они образуют христианскую Библию, в которой содержится 66 канонических и 11 второканонических книг, различия по включению этих 11 книг можно найти в православной версии и католической. Именно все эти богодухновенные книги считаются основным авторитетным источником в вопросах священной истории и догматики в основных христианских конфессиях.

Начиная с 1 века началось постепенное вытеснение апокрифов из Церкви, и в конечном итоге апокрифы были отвергнуты Церковью. Но процесс этот был очень длительный. Например, Евсевий Кесарийский в своей книге Церковная история разделил книги на три категории: канонические книги; допускаемые к чтению; на «отреченные». Декрет Геласия (Decretum Gelasianum), написанный между 519 и 553 годами, был выложен перечень текстов (индекс) «истинных и ложных» писаний.

Вопрос об отношении к апокрифам решались на соборах и принимались специальные каноны против апокрифов. Например, 59 и 60 правила Лаодикийского собора: «59. Не подобает в церкви читать псалмы не освященные или книги, не определенные правилом, но только в правилах означенные книги Ветхого и Нового Завета. 60. Читать подобает книги сии, Ветхого Завета:

  

1. Бытие мира. 2. Исход из Египта. 3. Левит. 4. Числа. 5. Второзаконие. 6. Иисус Навин. 7. Судии, Руфь. 8. Есфирь. 9. Царств, первая и вторая. 10. Царств, третья и четвертая. 11. Паралипоменон, первая и вторая. 12. Ездры, первая и вторая. 13. Книга псалмов ста пятидесяти. 14. Притчи Соломона. 15. Екклисиаст. 16. Песнь Песней. 17. Иов. 18. Двенадцать Пророков. 19. Исаия. 20. Иеремия, Варух плач и послание. 21. Иезекииль. 22. Даниил.

Нового же Завета

  

- Евангелий четыре: от Матфея, от Марка, от Луки, от Иоанна; Деяния Апостольские, Посланий Соборных семь сии: Иакова - одно. Петра - два, Иоанна - три, Иуды - одно; посланий Павловых четырнадцать: к Римлянам - одно, к Коринфянам - два, к Галатам - одно, к Ефесеям - одно, к Филиппийцам - одно, к Колоссянам - одно, к Солунянам - два. к Евреям - одно, к Тимофею - два, к Титу - одно и к Филимону - одно.

» и 33 правило Карфагенского собора: «Постановлено такожде, да не читается ничто в церкви под именем Божественных Писаний, кроме писаний канонических....» .

Лаодикийский собор и Карфагенский собор были поместными соборами, их решения не могли распространяться на всю Церковь. По этой причине правила, принятые на них относительно апокрифов, не являлись общецерковными. В 691—692 годах император Юстиниан II организовал и возглавил Трулльский собор — большой поместный собор восточных иерархов, на нём был утверждён канонический авторитет 85-и Правил Апостольских, Лаодикийского собора, Карфагенского собора. На Западе постановления Трулльского собора не были приняты в 7 веке; и решения Трулльского собора, в том числе относительно апокрифов оставались во всей Церкви не как определения вселенского собора, а как определения одного из многочисленных поместных соборов. Рецепция решений Трулльского собора затянулась на долгие годы. В 787 году на Втором Никейском соборе, утвердившем иконопочитание, правила Трулльского собора рассматривались как решения Третьего Константинопольского собора. Однако, на Западе решения Третьего Константинопольского собора были отвергнуты, а на Востоке иконопочитание очень скоро сменилось иконоборчеством, окончательное восстановление иконопочитания, а вместе с ним и признание постановлений Трулльского собора об апокрифах, произошло лишь в 843 году на Константинопольском соборе. 843 год можно считать годом окончательной рецепции решений Трулльского собора на Востоке, в том числе соборного окончательного отвержения апокрифов. В 883 году правила, касающееся апокрифов изданы в Номоканоне Фотия как общецерковные.

На Западе догмат о иконопочитании, утверждённый Третьим Константинопольским собором, был принят. Но постановления Трулльского собора, в том числе постановления об апокрифах так и не были приняты. Принятие Библейского канона и отвержение апокрифов на Западе произошло в 1546 году на Тридентском соборе.

Сохранившиеся до нашего времени древние апокрифы имеют не только историческое значение, но в некоторой степени и диалектическое, так как в них отражены взгляды христиан первых веков.

В число апокрифов включают так называемые ветхозаветные апокрифы, апокрифические Евангелия, альтернативные тексты Деяний святых апостолов, Апокалипсисы и пр., а также альтернативные признанным Церковью биографии святых. Писания Отцов Церкви, литургические тексты, жития святых и другие тексты, причисляемые католической, православной и древневосточными церквами к Священному Преданию, к апокрифам не относятся.

Апокрифы сочиняются и в наше время, когда разнообразные секты, «старцы», предсказатели и «чудотворцы» сочиняют и распространяют религиозную литературу, по-своему трактующую историю и принципы христианского вероучения.

Ветхозаветные апокрифы

К числу ветхозаветных апокрифов обыкновенно относят Книгу Еноха, Книгу Юбилеев, Заветы двенадцати патриархов и Псалмы Соломона. Все они были написаны в эллинистический период после кодификации Ветхого Завета Ездрой, однако их отличают от второканонических книг из-за претензии на таинственный (эзотерический) смысл.

Также к ним относят:

• Третья книга Ездры
• Славянская книга Еноха;
• сирийский и греческий Апокалипсисы Варуха («Видение Варуха»);
• «Вознесение Моисея»;
• «Мученичество Исайи»;
• «Завет Иова»;
• иудейские разделы Сивиллиных книг;
• «Видение Исайи»;
• «Завет Авраама» («Откровение Авраама», «Смерть Авраама»);
• «Мельхиседек».

Новозаветные апокрифы

	Русское название
1.	Евангелие Иуды
2.	Евангелие от Петра
3.	Евангелие детства
4.	Евангелие от Египтян
5.	Евангелие от евреев
6.	Евангелие Истины
7.	Евангелие от Марии
8.	Евангелие от Фомы
9.	Евангелие от Филиппа
10.	Евангелие от Никодима
11.	Евангелие от Варнавы
12.	Евангелие Евы
13.	Хождение Богородицы по мукам
14.	Пастырь Ермы
15.	Дидахе
16.	Протоевангелие Иакова

Апокрифические евангелия

Поскольку в канон вошли только 4 евангелия, из которых только 2 написаны были непосредственными учениками Христа, то в христианской среде часто возникал соблазн дополнить этот список евангелиями остальных учеников (Петр, Иуда, Филипп, Фома) или приближенных Иисуса (брат Господень Иаков, Мария, Никодим). Апокрифических евангелий дошло до нас около 50. Авторы собирали те изустные предания, которые могли забыться, или описывали те события, о которых в канонических Евангелиях были только намеки. Иногда излагали евангельские рассказы в разговорной форме. Имён своих авторы этих текстов не подписывали, а часто для придания большего значения своим произведениям выставляли имя кого-либо из апостолов или их учеников. Содержание апокрифических евангелий разнообразно, однако особый подраздел составляют т.н. "евангелия детства":

• «Евангелие детства», приписываемое апостолу Фоме.
• «Евангелие Псевдо-Матфея» или «Книга о происхождении блаженной Марии и детстве Спасителя» сообщает о юности Иисуса;
• «Евангелие от Иакова» (продолжение «протоевангелия от Иакова»). Детство Иисуса от зачатия до 12 лет. Зачатие, рождение, бегство и жизнь в Египте в течение 3 лет, возвращение и жизнь в Назарете до 12 лет. Происхождение текста неизвестно;
• «Книга Иосифа плотника» — история Иосифа-обручника;
• Арабское «Евангелие детства» — о пребывании Спасителя в Египте;
• «Тибетское Евангелие» («Тибетское сказание об Иисусе») — одно из «евангелий детства», согласно которому Иисус провёл свои ранние годы в Тибете и Индии.
• «Иисус в храме» — 3-дневный спор 12-летнего Иисуса с иудейскими фарисеями в Иерусалимском храме по поводу уже пришедшего Мессии. Происхождение и автор текста неизвестны.

Прочие апокрифические евангелия

• «Евангелие от Апеллеса»
• «Евангелие от Ессеев»
• «Тайное Евангелие от Марка»
• «Евангелие от Андрея» (ему приписывается цитата К язычникам Севера не ходите, ибо безгрешны они и не знают пороков и грехов дома Израилева, хотя сам апокриф ни в каком виде не сохранился)

Апокрифические Деяния Апостолов

• «Деяния Петра и Павла»
• «Деяния Варнавы»
• «Деяния Филиппа в Элладе»
• «Деяние Фомы» (древнего происхождения)
• «Деяния Иоанна»
• «Успение Блаженной Девы Марии»
• «Деяния святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова»
• «Деяния и мученичество апостола Матафия»
• «Деяния Павла»
• «Деяния Павла и Феклы»
• «Деяния святого апостола Фаддея, одного из двенадцати»
• «Деяния Филиппа»
• «Мученичество святого апостола Павла»
• «Мученичество святого и преславного первоапостола Андрея»
• «Учение Аддая апостола»
• «29 глава Деяний апостолов»

Апокрифические Послания Апостолов

• «Послание Авгаря ко Христу»
• «Послание Христа к Авгарю»
• «Переписка апостола Павла с Сенекой» (14 писем, упоминаются начиная с Иеронима Стридонского, до XV—XVI веков считались подлинными, затем была установлена их подложность)
• «Послание к Лаодикийцам»
• послания Климента Епископа (5 шт.)
• «Послание апостола Варнавы»
• «Послание апостола Петра к апостолу Иакову»
• «Послание двенадцати Апостолов»
• «Третье послание апостола Павла к Коринфянам»
• «Послание Дионисия Ареопагита»
• «Слово св. Иоанна Богослова»

Апокрифические Апокалипсисы

Их также было множество, но целиком дошли только некоторые:

• «Апокалипсис Иоанна» (существенно отличный от канонического)
• другой «Апокалипсис Иоанна» (открыт в 1595 г.)
• «Апокалипсис Петра»
• «Апокалипсис Павла»
• «Откровение Варфоломея»

Прочие новозаветные апокрифы

• «Хождение апостола Павла по мукам»
• «Тайная Книга Иоанна»
• «Тайная Книга Иакова»
• «Диалог Спасителя»
• «Книга Фомы»
• «Беседа трёх святителей»
• «Сказание Афродитиана»

Апокрифы, посвящённые святым

• «Сон Богородицы и сказание о почитании 12-ти пятниц»
• «Сказание о двенадцати пятницах»
• «Сказание о Макарии Римском»
• «Сказание о подвигах Фёдора Тиринина»

Поздние и современные псевдоцерковные апокрифы

• «Евангелие мира от ессеев» — известно только из публикации Эдмонда Бордо Секея, который утверждает, что ознакомился с его текстом в 1923 году в секретных архивах Ватикана. В опубликованном Секеем тексте апокрифа Христос учит поклоняться помимо Бога-отца Земле-матери и её ангелам. Также он учит людей быть вегетарианцами и не готовить пищу на огне.

См. также

• Голубиная книга
• Пятничный календарь

Литература

• [terme.ru/dictionary/521/word/apokrify Апокрифы] // Атеистический словарь / Абдусамедов А. И., Алейник Р. М., Алиева Б. А. и др.; Под общ. ред. М. П. Новикова. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Политиздат, 1985. — С. 25. — 512 с. — 200 000 экз.
• Апокрифы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Апокалипсисы апокрифические // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Витковская М. Г., Витковский В. Е. [www.gumer.info/bogoslov_Buks/apokrif/Vitk_index.php Апокрифические апокалипсисы]. — СПб: Алетейя, 2000. — ISBN 5-89329-223-5.
• Евангелие [от] Иуды / Пер. с коптского и ред. Родольфа Кассера, Марвина Мейера и Грегора Вюрста: пер. с англ. И. А. Бочкова, А. Г. Георгиева/ под ред. канд. филос. наук И. П. Давыдова. — М.: АСТ: Астрель, 2008. — 192 с. — ISBN 978-5-17-039104-2.
• Лопухин А. П. [www.biblioteka3.ru/biblioteka/pravoslavnaja-bogoslovskaja-jenciklopedija/tom-1/apokrify.html Апокрифы] // Православная богословская энциклопедия. — Пг.: Приложение к духовному журналу «Странник», 1900. — Т. 1.
• Мень А. В. [www.alexandrmen.ru/books/dict/01-a.pdf Апокрифы] // Библиологический словарь: В 3 т. — М.: Фонд имени Александра Меня, 2002. — Т. 1: А—И. — С. 78—86. — 608 с.
• Мещерская Е. Н. [www.gumer.info/bogoslov_Buks/apokrif/Mecher_index.php Апокрифические деяния апостолов. Новозаветные апокрифы в сирийской литературе]. — М.: Присцельс, 1997. — 455 с.
• Мильков В. В. Древнерусские апокрифы. — СПб., 1999.
• Рождественская М. В., Мещерская Е. Н., Турилов А. А., Агеева Е. А. [www.pravenc.ru/text/75608.html Апокрифы] // Православная энциклопедия. Том III. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2001. — С. 46-58. — 752 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-89572-008-0
• Полный православный богословский энциклопедический словарь. — СПб.: Изд-во П. П. Сойкина, 1913. (Репринт в 2 томах: London: Variorum reprints, 1971).
• Свенцицкая И. С., Трофимова М. К. [www.gumer.info/bogoslov_Buks/apokrif/Svenc_index.php Апокрифы древних христиан]. — М.: Мысль, 1989. — 336 с. — ISBN 5-244-00269-4.
• Свенцицкая И. С., Скогорев А. [www.gumer.info/bogoslov_Buks/apokrif/Sven_index.php Апокрифические сказания об Иисусе, Святом Семействе и Свидетелях Христовых]. — М.: "Когелет", 1999.
• Свенцицкая И. С. [www.lib.ru/HRISTIAN/ATH/sv_tain.txt Тайные писания первых христиан]. — М.: Политиздат, 1980. — 196 с. — ISBN 5-87245-027-3.
• Синило Г. В. [web.archive.org/web/20071229172859/slovari.yandex.ru/dict/religion/article/rel/rel-1415.htm Септуагинта] // Религия: Энциклопедия / Сост. и общ. ред. А. А. Грицанов, Г. В. Синило. — Мн.: Книжный Дом, 2007. — 960 с. — (Мир энциклопедий).
• Скогорев А. П. [www.gumer.info/bogoslov_Buks/apokrif/Skogor_index.php Апокрифические деяния апостолов. Арабское Евангелие детства Спасителя. Исследования. Переводы. Комментарии.] / Под ред. И. С. Свенцицкой; Рец. Л. С. Ильинская, А. А. Завейкин. — СПб: Алетейя, 2000. — 480 с. — ISBN 5-89329-275-8.
• Щекин Н. С. [web.archive.org/web/20071231042906/slovari.yandex.ru/dict/religion/article/rel/rel-0180.htm Апокрифы] // Религия: Энциклопедия / Сост. и общ. ред. А. А. Грицанов, Г. В. Синило. — Мн.: Книжный Дом, 2007. — 960 с. — (Мир энциклопедий).

Ссылки

• [www.gumer.info/bogoslov_Buks/apokrif/index.php Апокрифы / Библиотека Гумер]
• [apokrif.fullweb.ru/ Русская апокрифическая студия]

Отрывок, характеризующий Апокриф

Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.