Аполлон-15
Аполлон-15 | |
Общие сведения | |
---|---|
Полётные данные корабля | |
Ракета-носитель | Сатурн-5 SA-510 |
Стартовая площадка | Космический центр Кеннеди комплекс 39А, Флорида, США |
Запуск | 26 июля, 1971 13:34:00 UTC |
Посадка | 7 августа, 1971 20:45:53 UTC |
Длительность полёта | 295 часов 11 минут 53 секунды |
Масса | командный модуль 30 370 кг лунный модуль 16 430 кг |
NSSDC ID | [nssdc.gsfc.nasa.gov/nmc/spacecraftOrbit.do?id=1971-063A 1971-063A] |
SCN | [www.n2yo.com/satellite/?s=05351 05351] |
Полётные данные экипажа | |
Членов экипажа | 3 |
Позывной | командный модуль: «Индевор» лунный модуль: «Фалкон» |
Предыдущая | Следующая |
---|---|
Аполлон-14 | Аполлон-16 |
</td></tr>
«Аполло́н-15» (англ. Apollo 15) — девятый пилотируемый космический корабль в рамках программы «Аполлон», четвёртая высадка людей на Луну. Командир экипажа Дэвид Скотт и пилот лунного модуля Джеймс Ирвин провели на Луне почти трое суток (чуть менее 67 часов). Общая продолжительность трёх выходов на лунную поверхность составила 18 ч 30 мин. На Луне экипаж впервые использовал лунный автомобиль, проехав на нём в общей сложности 27,9 км. Было собрано и затем доставлено на Землю 77 килограммов образцов лунного грунта. После полёта специалисты назвали образцы, доставленные этой экспедицией, «богатейшим уловом» всей программы , а миссию «Аполлона-15» — «одной из самых блистательных с научной точки зрения»[1].
Космический корабль был впервые оборудован модулем научных приборов (англ. SIM — Scientific Instrument Module) и доставил к Луне небольшой искусственный спутник, который был запущен под занавес миссии. На обратном пути к Земле пилот командного модуля Альфред Уорден впервые совершил выход в открытый космос в межпланетном пространстве, чтобы демонтировать и доставить на Землю отснятые фотокассеты.
Командный модуль корабля «Индевор» (англ. Endeavour — «устремление») был назван в честь легендарного парусника «Индевор», на котором британский исследователь и первооткрыватель Джеймс Кук совершил своё первое кругосветное путешествие в 1768—1771 годах. Лунный модуль получил позывные «Фа́лкон» (англ. Falcon — сокол). Сокол — талисман Академии ВВС США. Все члены экипажа «Аполлона-15» были офицерами ВВС США.
Содержание
- 1 Экипаж
- 2 Планирование и подготовка к полёту
- 3 Технические новации миссии
- 4 Район высадки
- 5 Старт и полёт к Луне
- 6 Посадка
- 7 Соло Уордена на орбите
- 8 Первый день на Луне
- 9 Второй день на Луне
- 10 Третий день на Луне
- 11 Взлёт с Луны и стыковка
- 12 Работа на лунной орбите
- 13 Полёт к Земле
- 14 Приводнение
- 15 Итоги и выводы
- 16 Скандалы после полёта
- 17 «Аполлон-15» в массовой культуре
- 18 Примечания
- 19 Литература
- 20 Ссылки
Экипаж
- Дэвид Скотт — командир (3)
- Альфред Уорден — пилот командного модуля (1)
- Джеймс Ирвин — пилот лунного модуля (1)
Для Дэвида Скотта это был третий космический полёт. Первый он совершил в качестве пилота вместе с Нилом Армстронгом в марте 1966 года на космическом корабле «Джемини-8». В том полёте впервые в мире была осуществлена стыковка двух космических аппаратов на околоземной орбите в ручном режиме. Полёт был прерван досрочно, поскольку из-за неисправности одного из двигателей системы ориентации возникла реальная угроза для жизни астронавтов[2]. Второй раз Скотт летал в космос в марте 1969 года в качестве пилота командного модуля «Аполлона-9». Это был третий пилотируемый полёт по программе «Аполлон», в ходе которого на околоземной орбите проходили первые пилотируемые испытания лунного модуля (LM-3)[3]. Для Альфреда Уордена и Джеймса Ирвина полёт на «Аполлоне-15» был первым. В 1969 году они вместе со своим командиром входили в дублирующий экипаж «Аполлона-12»[4].
Дублирующий экипаж
- Ричард Гордон — командир.
- Вэнс Бранд — пилот командного модуля.
- Харрисон Шмитт — пилот лунного модуля.
Командир дублирующего экипажа Ричард Гордон имел опыт двух космических полётов. Он летал в сентябре 1966 года на «Джемини-11»[5] и в ноябре 1969 пилотом командного модуля «Аполлона-12»[4]. Гордон — один из 24 человек, летавших к Луне. Вэнс Бранд и Харрисон Шмитт на тот момент в космос ещё не летали.
Команда поддержки
Члены команды поддержки не готовились к космическому полету, но они имели полномочия принимать участие в планировании миссий и представлять основной и дублирующий экипажи на различных совещаниях, если астронавты были заняты на тренировках. Во время космических полётов они также выполняли функции операторов связи (англ. CapCom — Capsule Communicator). Только операторы связи имели возможность напрямую общаться с астронавтами.
Планирование и подготовка к полёту
26 марта 1970 года был официально объявлен состав основного экипажа «Аполлона-15»: командир — Дэвид Скотт, пилот командного модуля — Альфред Уорден, пилот лунного модуля — Джеймс Ирвин[6]. Но всего через две с половиной недели после этого на пути к Луне потерпел аварию «Аполлон-13». Последующие полёты были отложены, возникла необходимость кардинальной проверки и доработки всех систем космического корабля[6]. Согласно первоначальным планам, «Аполлон-15» должен был стать Эйч-миссией (англ. H-mission), как и «Аполлон-12», «Аполлон-13» и «Аполлон-14». Эйч-миссии предусматривали пребывание на Луне до полутора суток и по два выхода астронавтов на лунную поверхность продолжительностью от 4 до 5 часов. Но теперь появилось время, за которое можно было успеть собрать улучшенный лунный модуль и первый луномобиль, а значит, повышались и шансы, что следующий полёт после «Аполлона-14» станет Джей-миссией[6]. В начале сентября 1970 года НАСА объявило об изменении программы «Аполлона-15» и об отмене полёта «Аполлона-19»[7]. Для повышения результативности экспедиции «Аполлона-15» её статус был повышен до Джей-миссии (высадки до трёх суток с основным акцентом на научные исследования), ей предстояло везти на Луну первый «Лунный Ровер»[8] (англ. Lunar Roving Vehicle).
Когда экипаж «Аполлона-15» начинал готовиться к полёту, в НАСА ещё не существовало официальной программы геологической подготовки астронавтов[9]. И хотя предыдущие экипажи тоже изучали теорию и выезжали на полевые занятия по геологии, этот процесс был не очень продуманным и во многом спонтанным. Для «Аполлона-15» геология впервые стала одним из приоритетов[9]. Скотт и Ирвин занимались с Ли Силвером, геологом из Калифорнийского технологического института, специалистом по докембрию[9]. Кандидатура Силвера была предложена Харрисоном Шмиттом в качестве альтернативы лекторам, которых НАСА использовало ранее[10]. В конце 50-х годов XX века Силвер предложил важные усовершенствования метода определения возраста геологических пород с помощью радиоактивного распада урана и образования свинца.
Силвер вывозил основной и дублирующий экипажи в разные районы США на полевые занятия по геологии[11]. За год, с мая 1970 по май 1971 года, астронавты побывали в 16 геологических экспедициях, посетив штаты Аризона, Невада, Нью-Мексико, Гавайские острова. Только основной экипаж «Аполлона-15» совершил 30 полномасштабных тренировок внекорабельной деятельности, часть из них в пешем порядке, часть — на так называемом «Гровере»[11] (англ. Geologic Rover). По мере того, как приближалась дата старта, эти занятия становились всё более приближенными к реальной работе, которая астронавтам предстояла на Луне. Члены экипажей начали носить за плечами полноразмерные муляжи ранцев портативной системы жизнеобеспечения и вести переговоры с помощью портативных радиостанций с оператором связи. Во время геологических тренировок последний обычно сидел на большом удалении, в палатке в компании учёных-геологов, которые не знали, где конкретно находятся астронавты, и должны были полагаться только на их описания, чтобы понять, о какой местности идёт речь[12]. Часто в таких случаях Ли Силвер бежал позади «Гровера», чтобы самому видеть то, что видят и описывают астронавты, и иметь возможность оценить правильность их выводов[11]. Пилот командного модуля Альфред Уорден и его дублёр Вэнс Бранд тоже занимались геологической подготовкой, но другого рода. Вместе с геологом египетского происхождения Фаруком аль-Базом они летали на самолётах и учились c воздуха определять особенности геологического строения того или иного района[11]. При этом скорость и высота выбирались с таким расчётом, чтобы поверхность внизу проплывала примерно с той же скоростью, с которой под Уорденом вскоре будут проплывать лунные пейзажи. Большое внимание уделялось также тренировкам с аппаратурой модуля научных приборов[13]. В общей сложности, научным аспектам миссии была посвящена примерно одна треть всего времени подготовки астронавтов[13].
В сентябре 1970 года, тогда же, когда статус «Аполлона-15» был повышен до Джей-миссии, было принято и решение о том, что посадка состоится в районе Хэдли — Апеннин[7]. Ранее комиссия по выбору мест посадки сузила их число до двух: каньон Хэдли Рилл и окрестности кратера Мариус, возле которого есть множество интересных с геологической точки зрения куполообразных холмов, предположительно, вулканического происхождения. И хотя окончательный выбор обычно зависел не от командиров экипажей, их слово, как правило, имело большой вес. Для Дэвида Скотта было ясно — садиться нужно у Хэдли Рилл. Возражений ни у кого не возникло[7].
Технические новации миссии
Чтобы выполнить задачи, возлагавшиеся на Джей-миссии, «Аполлон-15» должен был доставить к Луне на 1815 кг полезного груза больше, чем «Аполлон-14»[14]. Именно такой была разница между расчётной массой улучшенного лунного модуля «Аполлона-15» (16 330 кг) и массами предыдущих моделей лунного корабля (14 515 кг)[15]. Это количество складывалось из массы первого «Лунного Ровера» (около 209 кг)[16], массы дополнительного научного оборудования и массы расходных материалов (кислорода, воды, питания), необходимых для пребывания астронавтов на Луне в течение трёх суток. Чтобы достичь увеличения полезной нагрузки, необходимо было скорректировать рабочую схему полёта и внести ряд изменений в конструкцию ракеты-носителя (РН) и космического корабля (КК).
Изменения рабочей схемы полёта
Прежде всего, была понижена высота околоземной орбиты ожидания (перед переходом на траекторию полёта к Луне) со 185 км до примерно 170 км[14]. Диапазон азимута при взлёте был изменён с 72—96° до 80—100°[14]. Азимут при взлёте «Аполлона-15» составлял около 90°[17]. Другие операционные изменения заключались в небольшом сокращении резервов топлива и увеличении загрузки топлива для перехода на траекторию полёта к Луне. Дополнительные возможности для увеличения полезной нагрузки давали сезонные факторы, такие как более благоприятное воздействие на запуск июльских температур и ветров, по сравнению с январскими.
Конструкционные модификации РН и КК
Были внесены изменения в конструкцию первой ступени (S-IC) ракеты-носителя Сатурн-V. Вдвое, с восьми до четырёх, было сокращено количество тормозных ракетных двигателей (для отвода первой ступени от второй)[14]. Были модифицированы сопла всех пяти основных кислородно-керосиновых двигателей F-1, что позволило практически полностью использовать жидкий кислород в четырёх периферийных двигателях и обеспечить чуть более продолжительную работу центрального двигателя[14]. На второй ступени (S-II) была улучшена система поддержания топлива под давлением[14]. Три других модификации второй ступени были впервые применены на «Аполлоне-14»: в центральном двигателе, на линии подачи жидкого кислорода был установлен накопитель (аккумулятор) газообразного гелия; добавлено дублирующее устройство для аварийного отключения центрального двигателя и установлены упрощённые клапаны подачи топлива на всех пяти двигателях J-2 второй ступени[14]. Эти изменения позволяли уменьшить вибрации и обеспечивали более эффективную работу двигателей. Но на «Аполлоне-15» была ещё одна оригинальная модификация. В случае сбоев в работе системы аварийного отключения центрального двигателя она могла быть дистанционно заблокирована на стартовой площадке или в полёте во избежание ошибочной команды на отключение[14].
С учётом уроков, извлечённых из аварии «Аполлона-13», были внесены изменения в конструкцию командного и служебного модулей корабля «Аполлон-15», с тем чтобы повысить их надёжность и безопасность. В служебном модуле была установлена дополнительная батарея электропитания, аналогичная пяти батареям посадочной ступени лунного модуля, и убраны перемешивающие вентиляторы из криогенных кислородных баков и термостаты-переключатели из цепей нагревания кислородных баков[18]. В служебном модуле были установлены третий криогенный кислородный бак ёмкостью 145 кг и клапан, который в чрезвычайной ситуации позволял изолировать этот бак от топливных элементов и от двух других кислородных баков, чтобы поддерживать только работу системы жизнеобеспечения командного модуля[18]. Был установлен также третий водородный бак ёмкостью около 12 кг, чтобы вместе с третьим кислородным баком обеспечивать корабль дополнительной электроэнергией. На внешней поверхности служебного модуля были смонтированы поручни и захваты для ног, которые должны были облегчить выход в открытый космос пилота командного модуля на обратном пути к Земле. Модуль научных приборов был изолирован от остальной части служебного модуля термоизоляцией[18].
Модификации были внесены и в конструкцию лунного модуля «Аполлона-15» по сравнению с «Аполлоном-14», хотя внешне корабли практически не отличались.
- Повышена ёмкость всех батарей электропитания посадочной ступени с 400 до 415 ампер-часов. Добавлена пятая батарея. Суммарная ёмкость доведена до 2075 ампер-часов[19].
- На посадочной ступени смонтирован второй бак с водой ёмкостью около 170 литров.
- На посадочной ступени смонтирован второй бак с газообразным кислородом ёмкостью около 39 кг для заправки кислородом ранцевой системы жизнеобеспечения.
- Добавлена система, способная хранить по 1200 см³ мочи на одного человека в день и по 100 см³ конденсата из ранцевой системы жизнеобеспечения на одного человека в час.
- Смонтирована дополнительная термоизоляция для более продолжительного пребывания на поверхности Луны.
- Расширены грузовые отсеки посадочной ступени. 1-й отсек (справа от лестницы, если смотреть на лунный модуль) предназначен для транспортировки «Лунного Ровера». Раньше в нём располагались зонтичная коротковолновая антенна и лазерный отражатель. Грузоподъёмность 4-го отсека (слева от лестницы), предназначенного для транспортировки научного оборудования (англ. Modular Equipment Storage Assembly — MESA, «хранилище модульного оборудования»), была увеличена с 91 кг (у «Аполлона-14») до 272 кг.
- Примерно на 25 см увеличена длина сопла двигателя посадочной ступени.
- Увеличение размеров топливных баков посадочной ступени на 8,5 см увеличило их ёмкость на 521 кг, что дало возможность продлить время зависания лунного модуля перед посадкой до 157 секунд (у «Аполлона-14» было 140 секунд)[19].
Новая схема связи
Принципиальные изменения были внесены в схему связи между астронавтами на Луне и Землёй. Раньше она осуществлялась через антенны, установленные на лунном модуле. Но поскольку экипаж «Аполлона-15» должен был перемещаться по Луне на «Лунном Ровере», нужна была новая система связи, работающая даже тогда, когда лунный автомобиль находился бы вне прямой видимости лунного модуля. Для этого был разработан лунный передатчик информации (англ. Lunar Communications Relay Unit — LCRU), размером с небольшой чемоданчик[20]. Он крепился впереди «Лунного Ровера», но был рассчитан и на переноску вручную. Лунный передатчик информации мог работать в нескольких режимах: 1) мобильном, когда «Лунный Ровер» находился в движении; 2) стационарном — во время остановок; 3) переносном — в случае поломки «Лунного Ровера» одному из астронавтов пришлось бы нести его в руках и 4) режиме дистанционного управления — операторы с Земли могли поворачивать телекамеру и менять угол её наклона, когда астронавты удалялись от лунного автомобиля, или во время взлёта лунного модуля[21]. В последнем режиме передатчик работал в паре с ещё одной новинкой — устройством управления телевизионной камерой по командам с Земли (англ. Ground Controlled Television Assembly — GCTA)[22]. Лунный передатчик информации имел три антенны: 1) коротковолновую параболическую антенну высокого усиления диаметром около одного метра для передачи цветного телевизионного сигнала (во время остановок астронавтам нужно было вручную направлять её на Землю); 2) коротковолновую геликоидальную антенну низкого усиления (для радиосвязи астронавтов с Землёй, когда «Лунный Ровер» находится в движении или антенна высокого усиления ещё не развёрнута) и 3) VHF-антенну, передающую голоса астронавтов и телеметрическую информацию с ранцевой системы жизнеобеспечения[21]. Всё вместе это позволяло астронавтам поддерживать надёжную связь с Землёй, как бы далеко от лунного модуля они ни находились, и впервые давало возможность напрямую наблюдать за действиями экипажа по телевидению в любой момент внекорабельной деятельности, когда «Лунный Ровер» был остановлен.
Снаряжение астронавтов
Вдвое, с 4 до 8 часов непрерывной работы на лунной поверхности, увеличен ресурс портативной ранцевой системы жизнеобеспечения астронавтов (по сравнению с «Аполлоном-14»)[23]:
- Давление в основных ёмкостях с кислородом увеличено с 69 до 97 атмосфер.
- Объём воды (для охлаждения скафандров) увеличен с 3,9 л до 5,2 л.
- Ёмкость батареи ранцевой системы повышена с 279 ватт-часов до 390 ватт-часов.
- Масса сорбента, поглощающего углекислый газ, в кассетах с гидроксидом лития увеличена с 1,36 кг до 1,415 кг[23].
Модернизированные скафандры обеспечили астронавтам бо́льшую подвижность и более комфортные условия для работы:
- Добавлены гибкие сочленения на поясе (для облегчения наклонов при размещении оборудования и сборе образцов породы и для удобства посадки на «Ровере»)[24] и на шее[25].
- Молния скафандра улучшена, убрана из паховой области и размещена диагонально[25].
Район высадки
Лунный модуль «Аполлона-15» «Фалкон» совершил посадку дальше всех других «Аполлонов» от экватора, в точке с координатами 26°06’04" с. ш. 3°39’10" в. д.[26] или 26,13222° с. ш. 3,63386° в. д.[27] Это место расположено в Болоте Гниения (лат. Palus Putredinis), на юго-восточной окраине Моря Дождей (лат. Mare Imbrium), у подножия лунных Апеннин, самой высокой гряды лунных гор, высотой более 4500 метров[28]. Сам район Хэдли — Апеннины и несколько гор и кратеров, расположенных здесь, названы в честь британского учёного-математика Джона Хэдли (1682—1744), который внёс усовершенствования в конструкцию телескопов-рефлекторов и изобрёл секстант[29]. Здесь же находится Борозда Хэдли (англ. Hadley Rille), извилистый каньон шириной от одного до полутора километров и глубиной около 400 метров[28]. Посадка в этом районе рассматривалась как очень многообещающая с научной точки зрения, поскольку давала возможность в ходе одной экспедиции получить геологические образцы окраины Моря Дождей, предгорий Апеннин и лунного каньона. Это было возможно даже в случае поломки «Лунного Ровера». Гора Хэдли Дельта высотой около 3350 метров находилась всего в 5 километрах, а каньон — примерно в километре от расчётной точки посадки[30]. Специалисты считали, что в этом месте удастся найти более древние обломки лунной коры, чем в окрестностях кратера Фра Мауро, где высаживались астронавты «Аполлона-14»[31]. Здесь должны были быть породы, выброшенные в результате метеоритного удара, образовавшего кратер Хэдли С. Он расположен к юго-западу от места посадки, на другой стороне каньона Хэдли Рилл, и имеет около 2 километров в диаметре[12]. Кроме того, в непосредственной близости от места посадки расположены две группы вторичных кратеров, Южный Кластер (англ. South Cluster) и Северный Комплекс (англ. North Complex). Считалось, что они возникли в результате ударов скальных пород, выброшенных во время образования больших кратеров Аристилл и Автолик. Они расположены в 150—300 километрах[12] к северу от места посадки и известны своими светлыми лучами, которые простираются до района Хэдли—Апеннин. Место фактической посадки «Аполлона-15» имело ещё одно практическое преимущество по сравнению с альтернативным. Район у кратера Мариус расположен почти на одной прямой с районами посадок «Аполлона-12» и «Аполлона-14», в то время как Хэдли—Апеннины образует с ними большой треугольник. Такая конфигурация была более предпочтительной с точки зрения интерпретации данных, получаемых от сейсмометров и другой научной аппаратуры, установленной на поверхности Луны[31].
Старт и полёт к Луне
Старт и выход на орбиту Земли
Старт «Аполлона-15» состоялся в 13:34 UTC 26 июля 1971 года, всего на 0,187 секунды позже графика[32]. Через 2 минуты 41 секунду после старта, на высоте примерно 70 км над Землёй произошло разделение первой и второй ступеней РН. В начале 6-й минуты полёта, на высоте 163 км, корабль летел уже практически горизонтально, набирая необходимую орбитальную скорость 7,8 км/с[33]. В начале 10-й минуты были отключены двигатели второй ступени, через 1 секунду после этого третья ступень (S-IVB) отделилась от второй, и ещё через 0,1 секунды сработало зажигание единственного двигателя (J-2) третьей ступени. Через 11 минут 34 секунды после старта по команде бортового компьютера был выключен двигатель третьей ступени, «Аполлон-15» вышел на расчётную орбиту ожидания (171,3 км на 169,5 км) для последующего перехода на траекторию полёта к Луне[33]. Масса корабля и третьей ступени носителя на орбите составила 140 970 кг[34], что и по сей день является самым большим грузом, выведенным на орбиту Земли с помощью одной ракеты-носителя[35]. Если не считать запуска Скайлэба, при запуске которого, масса станции с ГО и второй ступени, составила 147,4 тонны. Экипаж впервые в ходе миссии оказался в состоянии невесомости, после того как во время взлёта перегрузки достигали 4 G. Астронавты занялись проверкой всех систем корабля перед включением двигателя третьей ступени и переходом на траекторию полёта к Луне[36]. Уже на первом витке они начали выполнять научную программу «Аполлона-15», сделав несколько снимков Земли на камеру с объективом, прозрачным для ультрафиолетовых лучей, через один из иллюминаторов «Индевора», выполненного из кварца. При этом у них было и время полюбоваться видами Земли с орбиты[36].
Старт к Луне и первый день полёта
Через 2 часа 50 минут после старта с Земли, на втором витке, в районе Гавайских островов двигатель третьей ступени «Аполлона-15» был снова включён. Он проработал 5 минут 51 секунду и разогнал корабль до скорости 10,827 км/с[36]. «Аполлон-15» перешёл на траекторию полёта к Луне. Вскоре после этого астронавты начали манёвр перестроения отсеков и стыковки командно-служебного модуля с лунным модулем, который находился в верхней части третьей ступени[37]. Перед началом манёвра «Аполлон-15» находился уже в 6767 км от Земли, а его скорость под действием земной гравитации упала до 7,674 км/с[37]. Альфред Уорден, пилот командного модуля, в ручном режиме с помощью двигателей системы ориентации отвёл «Индевор» от третьей ступени и совершил переворот корабля на 180° со скоростью 2° в секунду. Для сближения он на 4 секунды включил двигатели ориентации. В момент стыковки скорость сближения «Индевора» и «Фалкона» составляла 0,03 м/с[37]. После первого касания захвата не произошло, и тогда Уорден ещё на 1—2 секунды включил двигатели системы ориентации. Командно-служебный и лунный модули состыковались. Астронавты наддули переходной туннель и кабину лунного модуля. Проверка 12 автоматических стыковочных замков показала, что один из них не защёлкнулся. Уорден закрыл его вручную. После срабатывания четырёх пироболтов, с помощью которых лунный модуль крепился к третьей ступени, пружины оттолкнули от неё два состыкованных корабля со скоростью 0,25 м/с. Включение двигателей системы ориентации служебного модуля добавило к этой скорости ещё 0,12 м/с[37].
Когда «Индевор» и «Фалкон» отошли на расстояние примерно 150 м, третья ступень, по команде с Земли, была немного повёрнута и был включён её двигатель, чтобы увести её ещё дальше. Через три дня, примерно через час после того, как «Аполлон-15» выйдет на окололунную орбиту, она на огромной скорости врежется в поверхность Луны. Ещё во время наддува кабины лунного модуля Скотт заметил и доложил на Землю, что на панели управления горит индикатор, показывающий, что открыты топливные клапаны маршевого двигателя служебного модуля и что, соответственно, двигатель работает, хотя было очевидно, что он никак не мог работать — все переключатели были выключены[37]. Можно было предположить, что причина этого кроется в коротком замыкании, но было неясно, где оно произошло, и как с этой проблемой справляться[38]. Десятки инженеров на Земле начали мозговой штурм, чтобы найти выход из положения. Через несколько часов неисправность была обнаружена[38]. Проверка переключателей, открывающих и закрывающих топливные клапаны основного двигателя командно-служебного модуля, выявила короткое замыкание в переключателе, управляющем приводами открытия и закрытия топливных клапанов контура «А» основного двигателя[39]. С контуром «В» всё было нормально[38] (все системы в кораблях серии «Аполлон» в целях безопасности были дублированы, топливные клапаны в контурах «А» и «В» были независимы друг от друга). Решено было отказаться от первой из четырёх запланированных на время полёта к Луне коррекций траектории. Первая коррекция должна была проводиться с помощью двигателей системы ориентации. Отказ от неё давал возможность на следующий день впервые опробовать маршевый двигатель. Оставалось только выработать особую процедуру его включения, при которой обнаруженное короткое замыкание не могло бы приводить к преждевременному включению или выключению двигателя. В конце первого дня полёта астронавты перевели корабль в медленное вращение вокруг продольной оси (так называемый режим пассивного термического контроля — англ. Passive Thermal Control, или в обиходе — «режим барбекю») со скоростью 0,375° в секунду для того, чтобы солнечное тепло равномерно распределялось по поверхности. При таком вращении «Аполлон-15» совершал полный оборот вокруг своей оси примерно за 16 минут. В этот момент корабль уже удалился от Земли более, чем на 125 000 км, а его скорость упала до 2,131 км/с[38].
Второй день полёта
Утром Хьюстон разъяснил астронавтам последовательность действий до и во время предстоявшего включения маршевого двигателя. Окончательной выработкой рекомендаций на действующей тренировочной модели командно-служебного модуля на Земле занималась группа инженеров и астронавтов во главе с командиром дублирующего экипажа Ричардом Гордоном. В 28 часов 40 минут и 22,5 секунды полётного времени маршевый двигатель был включён в ручном режиме на 0,7 секунды, что увеличило скорость корабля на 1,62 м/с[40]. Это позволило отказаться от ранее запланированных второй и третьей коррекций траектории. Включение маршевого двигателя командно-служебного модуля стало и его первым испытанием, которое показало, что короткое замыкание в переключателе может привести к зажиганию в двигателе, только если контур «А» находится под напряжением. Из этого был сделан вывод, что для коротких включений двигателя можно использовать только контур «В», а для более продолжительных — оба контура, но контур «А» при этом следовало подключать в ручном режиме через несколько секунд после зажигания и точно так же отключать его вручную за несколько секунд до автоматического выключения двигателя[40]. После полёта в злополучном переключателе был обнаружен маленький кусочек проволоки длиной 1,4 мм, который и вызвал короткое замыкание[39].
На этот же день была запланирована инспекция лунного модуля, в предыдущих экспедициях астронавты впервые осматривали и тестировали системы лунного корабля на сутки позже[41]. За несколько минут до перехода Скотта и Ирвина в лунный модуль в одном из контуров системы энергоснабжения командного модуля произошёл сбой, загорелся предупреждающий индикатор на главной панели управления. Одновременно возник непродолжительный сбой на линии связи. Как выяснилось вскоре, оба события не были связаны друг с другом и просто случайно совпали по времени. На станции дальней космической связи в Голдстоуне, в Калифорнии вышел из строя один из усилителей. А в «Индеворе» погасли таймер полётного времени в нижнем отсеке оборудования, индикаторы выполняемых программ на дисплее компьютера тоже в нижнем отсеке оборудования и подсветка некоторых индикаторов на главной панели управления. Всё это не было опасным, но до конца миссии доставляло астронавтам неудобства. Как выяснилось после полёта, причиной стало короткое замыкание в конденсаторе таймера полётного времени[41].
Первым в лунный модуль перешёл Джеймс Ирвин, за ним Дэвид Скотт, туда же немного просунулся и Альфред Уорден, который держал в руках телекамеру и вёл телетрансляцию. Астронавты сразу обнаружили, что у прибора, измеряющего высоту и скорость снижения во время посадки и расстояние и скорость сближения перед стыковкой, разбито внешнее стекло. Несколько осколков, по словам Скотта, были крупными, размером около 2—2,5 см, но большинство не превышали 1 мм в поперечнике[41]. Они могли попасть в глаза и в дыхательные пути. Астронавты включили систему кондиционирования воздуха. Большую часть осколков притянуло к фильтру вытяжки, где Скотт и Ирвин собрали их клейкой лентой[42]. Позже они тщательно пропылесосили кабину. Астронавты проверили все переключатели на панели управления «Фалкона», убедившись, что они находятся в тех положениях, в которых их установили до старта. Были протестированы системы электроснабжения, обеспечения жизнедеятельности и связи. К концу второго дня полёта «Аполлон-15» находился уже в 263 000 км от Земли, его скорость замедлилась до 1,224 км/с[41].
Третий день полёта
На третий день полёта Скотт, Уорден и Ирвин провели эксперимент по наблюдению вспышек (фосфенов). Большинство членов предыдущих экипажей, хотя и не все поголовно, докладывали о ярких вспышках, которые они наблюдали, когда закрывали глаза. Астронавты «Аполлона-15», лёжа в своих креслах, надели на глаза светонепроницаемые повязки. Эксперимент продолжался почти час. Скотт зафиксировал 23 вспышки, Уорден — 25, Ирвин — 12[43]. Учёные пришли к выводу, что вспышки были вызваны космическими лучами высоких энергий, проходившими через глаза астронавтов или через зрительные центры в мозгу[10].
Затем Скотт и Ирвин ещё раз перешли в лунный модуль для окончательной проверки всех систем и повторной уборки[44]. Они нашли ещё довольно много осколков стекла и ещё раз тщательно пропылесосили всю кабину «Фалкона». В конце дня, когда Скотт собирался начать ежевечернюю процедуру хлорирования питьевой воды в баке в нижнем отсеке оборудования, он обнаружил протечку. В невесомости вода собралась рядом с краном в довольно большой шар, который быстро увеличивался. Кран был закрыт, и было непонятно, где утечка, потому что всё вокруг было мокрым. На Земле начался очередной мозговой штурм. Через 15 минут астронавтам рассказали, что и как нужно делать. С помощью двух ключей Скотт быстро подтянул разболтавшееся соединение в системе хлорирования воды, и течь прекратилась. Вылившуюся воду астронавты собрали полотенцами, которые отправили сушиться в переходной туннель. После того, как Скотт, Уорден и Ирвин улеглись спать, «Аполлон-15» пересёк невидимую границу, за которой лунная гравитация стала больше земной. В этот момент он находился на удалении 353 374 км от Земли, скорость корабля упала до 0,893 км/с[44]. Дальше она начала увеличиваться, а все полётные данные в Центре управления полётом в Хьюстоне были переведены в значения относительно Луны, а не Земли, как было до того.
Четвёртый день полёта и выход на орбиту Луны
29 июля экипаж «Аполлона-15» провёл промежуточную коррекцию траектории полёта № 4 (в действительности, это была вторая коррекция из четырёх запланированных по дороге к Луне). Маршевый двигатель командно-служебного модуля был включён с помощью только контура «В» на 0,91 секунды, что добавило к скорости корабля 1,65 м/с[45]. В это время расстояние до Луны составляло около 23 000 км, скорость — 1,211 км/с. После коррекции траектории астронавты сбросили дверь, закрывавшую отсек научных приборов на служебном модуле. В 78 часов 31 минуту 49 секунд полётного времени, после того как корабль впервые скрылся за диском Луны, его основной двигатель был включён с помощью только контура «В». Через 5 секунд в ручном режиме был подключён контур «А». Ровно через 6 минут после зажигания он был отключён, и дальше двигатель работал только на контуре «В». Всего включение двигателя продолжалось 6 минут 38 секунд, скорость корабля уменьшилась на 914,4 м/с[45]. «Аполлон-15» вышел на окололунную орбиту с апоселением 313 км и периселением 109,3 км[46]. Через 33 минуты после потери сигнала связь восстановилась, и Скотт доложил, что «Индевор» с грузом вышел на позицию[46].
Орбита «Аполлона-15» имела большое наклонение. В предыдущих полётах орбиты «Аполлонов» пролегали вблизи плоскости экватора. Поэтому Скотт, Уорден и Ирвин видели то, что с такого близкого расстояния до них не видел никто[46]. В то время, как они описывали Хьюстону ландшафты Моря Ясности, третья ступень их ракеты-носителя (S-IVB) врезалась в поверхность Луны в точке с координатами 1,0° ю. ш. и 11,87° з. д., вне зоны видимости астронавтов.
После четырёх часов пребывания на лунной орбите, в конце второго витка, астронавты совершили манёвр перевода корабля на орбиту снижения (англ. descent orbit insertion)[46]. До «Аполлона-12» включительно этот манёвр совершал только лунный модуль, уже отстыкованный от командно-служебного, после чего производились снижение и посадка. Начиная с «Аполлона-14», на орбиту снижения выводилась уже вся связка командно-служебного и лунного модулей, что позволяло экономить топливо в баках посадочной ступени лунного модуля и увеличивать полезную нагрузку. В 82 часа 39 минут 48 секунд полётного времени над обратной стороной Луны, вне зоны радиовидимости, с помощью только контура «В» был включён маршевый двигатель командно-служебного модуля. Он отработал 24 секунды ровно, что замедлило скорость корабля на 65,2 м/с. «Аполлон-15» вышел на эллиптическую орбиту снижения 108,9 км на 17,6 км[46]. Манёвр был совершён в периселении прежней орбиты, теперь это место стало апоселением новой. А периселений орбиты снижения оказался примерно в 460 км восточнее Хэдли, в месте, откуда на следующий день «Фалкон» должен был начать снижение на лунную поверхность.
Когда корабль показался из-за диска Луны и связь восстановилась, Скотт доложил Хьюстону, как прошло включение двигателя, и рассказал, что на всех огромное впечатление произвёл кратер Циолковский на обратной стороне с его внушительной центральной горкой. Скотт поинтересовался у Хьюстона, потребуется ли на следующий день делать коррекцию орбиты снижения. Оператор связи ответил, что, скорее всего, нет. Данные наземной службы слежения показывали, что в тот момент параметры орбиты составляли 107,7 км на 16,8 км, а на следующий день они, согласно расчётам, должны были составить 108,5 км на 16,1 км[46]. Однако в 60-х годах ХХ века гравитационное поле Луны было ещё недостаточно хорошо изучено. Было известно, что оно неоднородно и что существуют локальные концентрации массы, так называемые масконы, совпадающие, в основном, с большими бассейнами ударного происхождения, вроде Моря Дождей, Моря Кризисов, Моря Ясности и Моря Восточного. Они оказывают воздействие на космические аппараты, меняя параметры их орбиты. Но ни один космический корабль ещё не летал по той орбите, по которой летел «Аполлон-15». Поэтому расчёты баллистиков оказались неточными.
Посадка
К утру 30 июля, 5-го дня полёта, параметры орбиты сильно изменились — 108,8 км на 14,1 км[47]. Специалистов в Центре пилотируемых полётов беспокоило то, что не был точно известен радиус Луны в районе посадки, погрешность высоты орбиты в точке периселения могла составлять ± 2750 метров[47]. В конце 9-го витка, когда корабль находился над обратной стороной Луны, с помощью 20-секундного включения двигателей системы ориентации «Индевора» была проведена коррекция орбиты снижения. После манёвра параметры орбиты составили 109,9 км на 19,1 км[48]. На 10-м витке Скотт впервые осмотрел район предстоящей посадки в бортовой телескоп и доложил, что поверхность выглядит достаточно ровной, больших скал или валунов он почти не видит, их много только на дне и на стенках каньона.
В начале 11-го витка Джеймс Ирвин, а за ним и Дэвид Скотт, перешли в лунный модуль и активировали все его системы. В начале 12-го витка, когда корабль находился за диском Луны, они предприняли попытку расстыковки. Но после восстановления связи с Землёй Скотт доложил, что расстыковка не удалась. Анализ телеметрической информации показал, что к стыковочному механизму не поступает сигнал на отведение защёлок. Причиной этого мог быть плохой контакт в штекере электросистемы. Пилот командного модуля Альфред Уорден наддул переходной туннель, открыл люк и разъединил и снова соединил все штекеры. Телеметрия на Земле показала, что проблема устранена. После повторной попытки корабли расстыковались. Это произошло с опозданием на 25 минут 43 секунды, но такая задержка не повлияла на график посадки на Луну[48].
На 14-м витке (от момента запуска прошло 104 часа 30 минут 12 секунд)[49] был включён двигатель посадочной ступени «Фалкона». Через 95 секунд после этого в компьютер системы наведения и навигации были введены уточнённые данные. Это передвинуло ожидаемую точку посадки на 853 метра на запад, дальше по курсу[50]. Через три минуты компьютер развернул «Фалкон» так, что теперь он летел опорами посадочной ступени вперёд, а иллюминаторы смотрели «вверх», в противоположную от Луны сторону[49]. В таком положении посадочный радар мог «захватить» поверхность. Через 6 минут «Фалкон» летел уже в 9000 метрах от поверхности, а через 7,5 минуты пролетел над лунными Апеннинами на высоте 6700 метров[49]. На высоте чуть более 2400 метров Хьюстон сообщил Скотту, что ожидаемое место посадки, по уточнённым данным, находится в 915 метрах южнее (левее по курсу) изначально запланированной цели. Вскоре после этого, и через 9 минут 22 секунды после включения двигателя посадочной ступени, компьютер перешёл к выполнению программы захода на цель. «Фалкон» на высоте чуть больше 2100 метров развернулся в вертикальное положение[51]. До этого момента пилотирование лунного модуля «Аполлона-15» осуществлялось почти так же, как и во время предыдущих полётов на Луну. Заключительный этап посадки отличался тем, что была выбрана более крутая траектория — 25° вместо 14°[52]. Это давало бо́льшую свободу манёвра на участке торможения, пролегавшем над горным хребтом, обеспечивало лучший обзор после разворота лунного модуля в вертикальное положение и более точный контроль над изменениями в наведении на цель в ручном режиме[53].
Увидев район предстоящей посадки с близкого расстояния и сравнив свою позицию в пространстве с расположением Южного Кластера и тем местом, где каньон делает крутой изгиб у подножия горы Хэдли Дельта, Скотт понял, что корабль, действительно, отклоняется к югу[49]. Командир, как и подсказывал Хьюстон, сделал коррекцию вправо, к северу. Всего на заключительном этапе посадки Скотт вручную сделал 18 коррекций, которые в итоге переместили место посадки на 338 метров ближе по курсу и на 409 метров к северу (вправо по курсу)[50].
Скотт искал четыре кратера, которые располагались на одной прямой линии — кратеры Матфей, Марк, Лука и Индекс (англ. Matthew, Mark, Luke and Index)[49]. Место посадки, определённое ещё на Земле, находилось рядом с кратером Индекс[комм. 1]. Но Скотт не видел ни одного из этих кратеров[49]. Ровное место для посадки было выбрано командиром примерно на высоте 610 метров, на высоте около 120 м он перешёл на ручное управление[51]. В этот момент вертикальная скорость лунного модуля составляла 4,3 м/с[49]. Ирвин постоянно сообщал командиру показания высотомера и вертикальную скорость. На высоте чуть больше 60 метров Скотт начал вручную снижать вертикальную скорость. Она понизилась до 3,35 м/с. На высоте 45 метров — до 1,8 м/с. В этот момент корабль начал входить в облако пыли, которая поднялась с поверхности. Скотт доложил: «ОК. У меня — пыль»[49]. На высоте около 18 метров видимость упала практически до нуля, вертикальная скорость понизилась до 0,9 м/с. С высоты 6 метров до 2,4 метра «Фалкон» снижался на скорости 0,3 м/с. В этот момент Ирвин закричал: «Контакт!» Скотт почти моментально выключил двигатель посадочной ступени. Ещё 1,2 секунды корабль находился в свободном падении, вертикальная скорость при этом увеличилась до 2 м/с[49]. (К нижней части трёх из четырёх опор посадочной ступени лунного модуля крепились тонкие щупы длиной 2,4 м. Если хотя бы один из них касался поверхности, на панели управления загорался синий сигнал «Контакт». Когда лунный модуль вставал на грунт, щупы просто ломались).
«Фалкон» ощутимо ударился о поверхность, он был существенно тяжелее всех предыдущих лунных модулей. Из всех шести посадок «Аполлонов» эта была самой жёсткой[10]. Она состоялась в 22:16:29 UTC, от момента включения двигателя посадочной ступени лунного модуля прошло 12 минут 21,7 секунды[54]. Скотт доложил в ЦУП: «ОК, Хьюстон, „Фалкон“ — на равнине у Хэдли»[10]. Лунный модуль встал на грунт с наклоном назад на 6,9° и влево на 8,6°[49], общий наклон составил около 11°[55]. Неиспользованного топлива в баках ступени осталось 478,5 кг, его хватило бы на 103 секунды зависания[56]. Астронавты ещё не знали, что они сели в 548 метрах к северо-западу от запланированного места посадки[57].
Соло Уордена на орбите
Альфред Уорден один работал на окололунной орбите в течение трёх суток (почти 73 часа). В строго определённые полётным планом отрезки времени он проводил эксперименты и делал измерения с помощью аппаратуры, установленной в модуле научных приборов (масс-спектрометра, спектрометра гамма-лучей, рентгенофлуоресцентного спектрометра и спектрометра альфа-частиц). Уорден сделал подавляющее большинство из 1529 снимков лунной поверхности на панорамную камеру и 2240 снимков на картографирующую камеру, снятых в ходе всей миссии[58]. Эти снимки, а также визуальные наблюдения и доклады Уордена специалистам на Земле во многом определили выбор места будущей посадки «Аполлона-17» в долине Таурус—Литтров, на юго-восточной окраине Моря Ясности[59][60][61].
Первый день на Луне
«Стоячий» выход из корабля
Экипажи предыдущих экспедиций «Аполлонов» в первые часы после посадки на Луну обычно готовились к выходу на поверхность. Но к моменту посадки «Аполлона-15» прошло уже больше 11 часов с тех пор, как Скотт и Ирвин проснулись после предыдущего ночного отдыха. И, если бы они попытались осуществить полноценный 8-часовой выход на поверхность, тогда в итоге у них мог получиться 26-часовой рабочий день[12]. Полётный план предусматривал особую внекорабельную деятельность, которая никогда раньше не применялась. Через два часа после прилунения астронавты начали так называемый «стоячий» выход из корабля (англ. Stand-up EVA). Скотт открыл верхний люк лунного модуля и убрал стыковочные узлы. Встав на обшивку двигателя взлётной ступени, он высунул голову, руки и плечи из корабля. Так командир смог осмотреть окрестности во все стороны и сделать панорамные снимки с помощью 70-мм камеры с 500-мм объективом. Одновременно он подробно описывал всё, что видит, специалистам-геологам на Земле[12]. Скотт не обнаружил практически ни одного крупного камня или валуна. «Условия для езды вполне приличные»[62], — доложил он Хьюстону. Через 33 минуты после начала выхода Скотт вернулся в кабину[12].
После наддува кабины Скотт и Ирвин сняли скафандры. Они стали первыми среди астронавтов, побывавших на Луне, кому было разрешено забраться в свои гамаки и заснуть без космического снаряжения[63]. Ирвин впоследствии вспоминал:[10]
Гамак Дэйва висел сверху, в направлении от передней части кабины к задней, а мой под ним — перпендикулярно. Мой гамак был немного наклонён, и ноги слегка болтались. В лунном модуле было шумновато: работали всякие насосы и вентиляторы. Ощущения были такими, будто спишь в котельной. Но как же было комфортно! Гамаки походили на матрасы, наполненные водой, а мы были лёгкими, как пёрышки. Из трёх ночей, проведённых на Луне, именно в первую я спал лучше всего.
Оригинальный текст (англ.)Dave was sleeping fore and aft, and I was athwart ship, with my hammock slung under his. I noticed that my hammock was bowed out a little bit and my feet were sort of dangling off. It was noisy in the LM with the pumps and fans running, something like sleeping in a boiler room. But, man, it was comfortable sleeping! Those hammocks felt like waterbeds, and we were light as a feather. The first night’s sleep was the best I had the three nights we were there.
Первая поездка по Луне
В первую ночь на Луне Скотт и Ирвин спали всего пять с половиной часов[64]. Хьюстон разбудил их раньше запланированного. Телеметрия показывала небольшую утечку из кислородного бака посадочной ступени. Как выяснилось, причиной был неплотно закрытый клапан трубки сброса мочи за борт. Из 43 кг кислорода, находившихся в баке, было потеряно 3,6 кг[64]. Это было не очень страшно, потому что резерв на случай непредвиденных обстоятельств составлял ровно половину бака. Утечка была быстро устранена, и вскоре астронавты начали готовиться к первому выходу на поверхность. Через 4 часа 12 минут после пробуждения Скотт начал разгерметизацию кабины, открыв в выходном люке клапан сброса давления[65]. Из-за тесноты командир долго не мог протиснуться в люк. Только через 10 минут после его открытия Скотт, наконец, выбрался на площадку наверху лестницы[65]. Здесь он дёрнул за шнур и открыл грузовой отсек, тем самым включив телекамеру. Спустившись на грунт, Дэвид Скотт сказал:[66]
Окей, Хьюстон. Стоя здесь, в Хэдли, посреди чудес непознанного, я осознаю, что есть фундаментальная истина нашей натуры. Человек должен исследовать, и это — исследование в величайшем смысле слова.
Оригинальный текст (англ.)Okay, Houston. As I stand out here in the wonders of the unknown at Hadley, I sort of realize there's a fundamental truth to our nature. Man must explore. And this is exploration at its greatest.
Осмотрев лунный модуль, Скотт доложил, что «Фалкон» сел на склоне крутизной около 10°, двумя опорами попав в небольшой кратер. Его задняя левая опора стоит примерно на 60 см ниже задней правой, а левая передняя тоже немного ниже правой[66]. Он добавил, что повредил сопло двигателя посадочной ступени. Колокол сопла был довольно сильно смят по всей окружности. Впрочем, по результатам послеполётного анализа специалисты сделали вывод, что касания сопла о грунт всё-таки не было. Скорее всего, деформация произошла вследствие нарастания давления реактивной струи, отражённой от лунной поверхности[55].
Внешние изображения | |
---|---|
[www.hq.nasa.gov/alsj/a15/as15-88-11882-adj.jpg Фото помятого сопла двигателя посадочной ступени «Фалкона»] |
Примерно через четыре минуты после того, как Скотт ступил на лунную поверхность, Ирвин, получив одобрение командира, тоже начал протискиваться в люк[66]. Он стал спускаться по лестнице небольшими прыжками. Случайно он промахнулся, не попав ногами на нижнюю ступеньку, и опустился на круглую, как тарелка, нижнюю часть опоры лунного модуля, скользя руками по поручням вниз. Когда астронавт уже хотел сойти с тарелки опоры, она неожиданно повернулась. Из-за наклона «Фалкона» тарелка передней опоры едва касалась поверхности и свободно вращалась вокруг оси. Ирвин чуть не опрокинулся назад в самый ответственный момент прямо перед телекамерой. Затем он обеими ногами спрыгнул на грунт, посмотрел в сторону гор и воскликнул: «Как красиво! Напоминает Сан Вэлли!»[10] (англ. Sun Valley — горнолыжный курорт в штате Айдахо, США).
В 20 метрах от лунного модуля Скотт установил телекамеру, а Ирвин, тем временем, собрал аварийный образец лунного грунта (на случай, если по каким-либо причинам пришлось бы срочно прервать пребывание на Луне). Этот образец стал последним подобным образцом в ходе программы Аполлон[66]. Далее астронавты приступили к главному. Во всех предыдущих экспедициях одной из первейших задач экипажей была установка комплекта для научных экспериментов ALSEP (англ. Apollo Lunar Surface Experiment Package). Но Скотт и Ирвин первым делом должны были выгрузить «Лунный Ровер»[62] и отправиться в первую 4-километровую геологическую поездку к тому месту, где каньон Хэдли Рилл вплотную подходит к подножию горы Хэдли Дельта. Во время полёта «Лунный Ровер» хранился в сложенном состоянии в грузовом отсеке справа от лестницы, если смотреть на лунный модуль. Выгрузка производилась наполовину вручную, наполовину автоматически. Чтобы выгрузить «Ровер», астронавты должны были осторожно вытягивать его из грузового отсека с помощью двух лентовидных тросов. Луномобиль при этом постепенно раскладывался и опускался на поверхность[66].
В начале процесса выгрузки «Лунного Ровера» Джеймс Ирвин всё-таки упал. Пятясь назад, он одной рукой тянул трос, а другой снимал происходящее на кинокамеру, но споткнулся и завалился на спину. Дэвид Скотт помог коллеге встать на ноги. После выгрузки луномобиль встал на грунт носом к «Фалкону». Скотт и Ирвин вручную, приподняв «Ровер» за боковые ручки, немного его развернули, чтобы не начинать с движения задним ходом. Примерно через 17 минут после начала выгрузки командир впервые запрыгнул на своё сидение[66].
Во время первого тест-драйва Дэвид Скотт обнаружил, что не поворачиваются передние колёса. Безуспешно провозившись с переключателями несколько минут, он, по совету с Земли, решил оставить всё как есть. Конструкция «Лунного Ровера» предусматривала два отдельных рулевых электродвигателя — один для передних колёс, другой — для задних. Если были включены оба двигателя, обе колёсные пары поворачивали в противоположных направлениях, при этом минимальный радиус разворота составлял всего три метра[66]. Но управлять луномобилем можно было и отключив любой из двух двигателей, только радиус разворота при этом увеличивался до 6 метров[67]. Скотт смонтировал на «Ровере» и подключил лунный передатчик информации, устройство дистанционного управления телекамерой, саму телекамеру и обе антенны, а Ирвин, тем временем, установил подставку для геологических инструментов и загрузил контейнеры для образцов лунного грунта[68]. Затем командир включил навигационную систему «Ровера». С помощью одноосного гироскопа и счётчиков оборотов на всех четырёх колёсах она показывала пройденное расстояние, дистанцию до лунного модуля по прямой и направление, в котором он должен находиться. Вскоре на своё сидение сел и Джеймс Ирвин. И тут выяснилось, что ремни безопасности, которыми необходимо было пристегнуться, слишком тесные. А ослабить их было нельзя. На Земле их подогнали индивидуально под каждого астронавта без учёта слабой лунной гравитации. Скотту пришлось спешиться и помочь Ирвину пристегнуться[69]. Потом он с трудом, но всё-таки пристегнулся и сам.
Спустя 2 часа и 6 минут после разгерметизации кабины Скотт и Ирвин двинулись в путь[70]. Их первой целью был кратер Элбоу (англ. Elbow Crater), названный так потому, что он расположен в том месте, где Борозда Хэдли делает крутой изгиб, похожий на руку, согнутую в локте. Элбоу располагался недалеко от большого кратера Св. Джордж (англ. St. George Crater), служившего отличным ориентиром. Командир доложил Земле, что пыли нет совсем. Скотт сообщил также, что они едут со средней скоростью 8—10 км/ч[70]. Демпфирование колебаний у «Ровера» было гораздо более медленным, чем у его аналога, рассчитанного на земное притяжение, но стабильность почти такой же. Максимальная скорость на ровных прямых участках достигала 13 км/ч[71]. Через тринадцать минут и почти через полтора километра после начала поездки астронавты выехали на край Борозды Хэдли[62]. Ещё через 13 минут они подъехали к восточной кромке кратера Элбоу[70]. За 26 минут астронавты проехали 4,5 км, от места первой остановки до лунного модуля по прямой было 3,2 км[70].
Геологические изыскания
По прибытии на место Скотт сориентировал антенну высокого усиления на Землю. Оператор в Хьюстоне стал показывать всё происходящее на Луне и панорамы окрестностей[70]. Астронавты собирали образцы камней и грунта, одновременно фотографируя и описывая те детали, которые не могла передать телевизионная картинка[72]. У кратера Элбоу работа продолжалась 10 минут. Скотт снова помог Ирвину пристегнуть ремень безопасности, и они поехали дальше.
Вскоре астронавты начали взбираться по склону горы Хэдли Дельта[73]. Им не нужно было подниматься до самого кратера Св. Джордж. Необходимо было просто найти достаточно высокое место, в котором не могли находиться породы, складывающие лунные моря[62]. Поскольку «Ровер» ехал в гору, скорость передвижения снизилась примерно до 7 км/ч. Проехав всего семь минут от кратера Элбоу, астронавты увидели валун около метра в диаметре, лежавший на склоне метров на пятьдесят выше уровня долины, где они совершили посадку[73]. Других валунов поблизости не было, поэтому останавливаться нужно было в этом месте[74]. От лунного модуля Скотт и Ирвин проехали 5,5 км, расстояние до него по прямой равнялось 3,9 км.
Выйдя из «Лунного Ровера», Скотт сообщил Хьюстону, что они с Ирвином находятся высоко на склоне горы и отсюда смотрят вниз, в долину. Астронавты работали специальными граблями, совками на длинных ручках и особыми щипцами, которые были сделаны, как двойные грабли, для того, чтобы удобно было захватывать небольшие образцы породы. Они сделали 16 фотографий валуна, Скотт молотком отколол от него несколько кусков, которые они собрали, и затем астронавты перевернули валун и взяли образцы грунта из-под него, чтобы можно было узнать, как долго он на этом месте пролежал[74]. Лунного модуля отсюда, с места второй остановки (англ. Station 2), видно не было[75]. По плану, астронавты должны были ещё взять пробу грунта с помощью трубки-пробоотборника. Нижнюю из двух секций трубки (каждая длиной около 35 см) Ирвин легко углубил в грунт руками, дальше её пришлось забивать молотком. К тому моменту, когда работа у кратера Св. Джордж была завершена, Скотт и Ирвин уже находились там 50 минут. Изначально в первой поездке была запланирована ещё одна геологическая остановка, примерно в километре к востоку от этой. Но от неё пришлось отказаться. Астронавты уже отставали от графика на 43 минуты[74].
Возвращаться назад к лунному модулю решено было не той же дорогой, а кратчайшим путём, чтобы до конца испытать навигационную систему «Ровера». Первую часть пути астронавты ехали вниз по склону. Поскольку уклон становился всё меньше, Скотт разогнался быстрее, и, когда попытался объехать очередное препятствие, «Ровер» развернуло на 180°[75]. Он доложил об этом в Хьюстон. Сомнения в безупречной работе навигационной системы «Ровера» были развеяны через семь с небольшим минут после начала обратного пути, когда Ирвин прямо по курсу увидел солнечные блики на поверхности лунного модуля. Астронавты впервые удалялись от корабля настолько, что его не было видно[75]. Вскоре Скотт сделал несанкционированную, самовольную остановку. Он увидел интересный камень, кусок базальта, гораздо более тёмного цвета, чем окружающий грунт, и решил его подобрать без разрешения Хьюстона, потому что был уверен, что ему ответят отказом. Он сообщил, что останавливается, чтобы поправить ремни безопасности. Ирвин без слов понял командира и для прикрытия начал подробно описывать Хьюстону, какие интересные кратеры он видит вокруг. По возвращении астронавтов на Землю камень стал известен, как «Базальт ремней безопасности» (англ. The Seatbelt Basalt)[75]. Подъехав к лунному модулю, Скотт поставил «Ровер» у грузового отсека, в котором находился комплект научных приборов ALSEP. Первая поездка продолжалась 2 часа 15 минут, Скотт и Ирвин за это время покрыли расстояние в 10 километров 300 метров. Они собрали 14,5 кг образцов лунного грунта[27].
Установка ALSEP и проблемы с бурением
Астронавты вернулись к лунному модулю через 4 часа 20 минут после начала первого выхода на поверхность и планировали посвятить остаток времени установке комплекта научных приборов ALSEP (англ. Apollo Lunar Surface Experiments Package) и бурению глубоких отверстий в грунте. Оба испытывали сильную жажду и голод. Скотт через трубочку сделал несколько глотков из контейнера с водой, который крепился к внутренней стороне шейного кольца скафандра, и съел половину «фруктовой палочки» (англ. fruit stick). Этот питательный шоколадно-фруктовый батончик длиной около 15 см находился в кармашке тоже на шейном кольце, и до него легко можно было дотянуться губами. У Ирвина с водой ничего не получилось, он без проблем доставал до трубочки, но вода не поступала через клапан. Зато с «фруктовой палочкой» всё было в порядке, и он съел её целиком. К моменту возвращения к лунному модулю астронавты отставали от графика примерно на 30 минут[75]. Комплект научных приборов ALSEP, чтобы его не засыпало лунной пылью во время взлёта, нужно было установить не менее, чем в 100 метрах от «Фалкона». Хорошее место нашлось в 125 метрах к западу[76]. Комплект включал в себя семь приборов: 1) пассивный сейсмометр (англ. Passive Seismic Experiment); 2) магнитометр (англ. Lunar Surface Magnetometer Experiment; 3) спектрометр солнечного ветра (англ. Solar Wind Spectrometer Experiment); 4) детектор горячих ионов (англ. Suprathermal Ion Detector Experiment); 5) прибор для изучения тепловых потоков в лунном грунте (англ. Heat Flow Experiment); 6) холодно-катодный измеритель (англ. Cold Cathode Gauge) для измерения сверхмалого атмосферного давления и 7) детектор лунной пыли (англ. Lunar Dust Detector Experiment)[77]. Скотт разместил прибор для изучения тепловых потоков, а Ирвин — центральную станцию, радиоизотопный термоэлектрогенератор и остальные приборы. Пока он этим занимался, Скотт приступил к бурению. Он соединял свёрла, каждое длиной по 53 см, по два[78], затем подсоединял очередную пару. Если бы всё шло нормально, он управился бы примерно за полчаса[62]. Но проблемы начались почти сразу. За 10 секунд Скотт легко углубился на глубину одного сверла, примерно на полметра, после чего был вынужден доложить, что грунт становится всё твёрже. Примерно через 4 минуты после начала бурения ему удалось углубиться на 162 сантиметра, но дальше бур не двигался совсем, как будто упёрся в скальные породы[78]. Из необходимых 294 см[79] было пройдено чуть больше половины[78] (для сравнения — в следующей экспедиции пилот лунного модуля «Аполлона-16» Чарльз Дьюк пробурил первое отверстие для эксперимента по изучению тепловых потоков почти на полную глубину в 2,5 метра ровно за минуту, а командир «Аполлона-17» Юджин Сернан сделал то же самое чуть меньше, чем за три минуты[62]. Но всё это стало возможным только с учётом опыта Скотта).
Специалисты в Хьюстоне решили, что глубина более или менее достаточная, и предложили Скотту погрузить зонд в отверстие и переходить к бурению следующего. Но он не смог вытащить бур, его как будто намертво заклинило в грунте. По совету Хьюстона, Скотт извлёк бур с помощью специального ключа, предназначенного для развинчивания секций глубокой пробы грунта. Почти через 21 минуту после начала бурения первый зонд был погружён в отверстие[78], он опустился на глубину 152 см[80]. Со вторым отверстием всё повторилось. Первая секция сверла вошла в грунт на полную глубину за 13 секунд, вторая — за 28 секунд[78]. Но дальше, несмотря на все усилия, прогресса не было. Как выяснилось позже, уже на Земле, виной всему была неудачная конструкция бура[78]. Между тем, прошло уже почти шесть часов после выхода на поверхность, кислорода у Скотта оставалось всего на полчаса[62]. В Хьюстоне решили, что бурение лучше завершить в следующий раз, по окончании второй поездки. А пока Скотта попросили установить лазерный отражатель (англ. Laser Ranging Retro-Reflector). Он отнёс его подальше, примерно на 30 метров от «Лунного Ровера», чтобы не испачкать пылью.
Вернувшись к лунному модулю, астронавты загрузили собранные образцы породы и кассеты с отснятой фотоплёнкой в контейнеры и, насколько это было возможно, щёткой почистили друг друга от лунной пыли[81]. Когда Скотт и Ирвин поднялись в кабину «Фалкона», у командира оставалось 10 % кислорода[81]. Первый выход на лунную поверхность продолжался 6 часов 32 минуты 42 секунды[27].
После прогулки
После наддува кабины Ирвин попросил Скотта помочь снять его перчатки, сказав, что очень болят пальцы[81]. То же самое было и у Скотта из-за того, что руки в перчатках во время работы приходилось постоянно сжимать, сопротивляясь внутреннему давлению в скафандрах (Харрисон Шмитт, пилот лунного модуля «Аполлона-17», позже сравнивал это с постоянным сжатием в руках теннисных мячей в течение нескольких часов подряд[10]). Ситуация осложнялась тем, что руки в перчатках потели настолько, что кожа пальцев начала отслаиваться от ногтей. (Ирвин после этого постриг ногти совсем коротко. Скотт не стал этого делать, и синяки у него под ногтями оставались в течение некоторого времени даже после возвращения на Землю[81]). Когда астронавты сняли перчатки, из них полился пот. Ирвин позже предполагал, что, возможно, они выбрали недостаточный режим охлаждения скафандров[81].
Сняв шлемы, Скотт и Ирвин почувствовали резкий запах лунной пыли. По словам Скотта, он был похож на запах пороха, но об этом он сказал только Ирвину, и то шёпотом, чтобы не напугать Хьюстон[82]. Тут же астронавты увидели воду на полу, она вытекала из двух небольших трещинок, образовавшихся в пластиковом соединении, с помощью которого к водяному шлангу крепился пластмассовый антибактериальный фильтр. Скорее всего, они повредили соединение фильтра, когда поворачивались в тесной кабине «Фалкона» в скафандрах. Воды, на вид, было немного, но было непонятно, как долго она уже течёт и сколько её могло вытечь. Астронавты отсоединили фильтр, и течь прекратилась[82]. Несмотря на все усилия по очистке, нижняя часть скафандров, от бедра и ниже, была очень грязной. Ещё до полёта астронавты планировали, что будут обеими ногами сначала залезать в мешки для мусора и только после этого снимать скафандры. Так они и сделали. Большая часть пыли, благодаря этому, оставалась в мешках. Примерно через 1 час 41 минуту после наддува кабины Скотт доложил Хьюстону об утечке воды[82]. Оператор связи (англ. CapCom — Capsule Communicator) Джо Аллен ответил, что на Земле вообще нет никаких данных об утечке.
Вскоре Скотт и Ирвин получили возможность поговорить с Альфредом Уорденом, который в одиночку продолжал работу на орбите в командно-служебном модуле. Скотт спросил, не видел ли он их следов. Уорден ответил, что смотрел в телескоп, но следов не разглядел. И буквально через минуту, уже пролетая прямо над местом посадки, Уорден сказал, что, кажется, видит, но не следы «Ровера», а округлое пятно, цвет которого немного отличается от цвета окружающей лунной поверхности[82]. Через 1 час 4 минуты после того, как Аллен попрощался с астронавтами, на связь с ними вышел сменивший его Роберт Паркер. Он сообщил, что запасы воды в баках лунного модуля за последние полчаса уменьшились примерно на 11 литров, но заверил при этом, что ситуация представляется стабильной.
Второй день на Луне
Поездка к горе Хэдли Дельта
На следующий день очередной оператор связи разбудил астронавтов и настойчиво попросил найти разлившуюся воду, подсказав, что искать её, возможно, следует за обшивкой двигателя взлётной ступени, куда она могла затечь из-за сильного наклона «Фалкона»[83]. Когда Скотт доложил, что лужа найдена, Хьюстон ответил, что вычерпать её можно пустыми контейнерами из-под пищи, собрав в контейнер от кассет с гидроксидом лития (кассеты с гидроксидом лития использовались в ранцах для поглощения углекислого газа). Остатки воды следовало собрать полотенцами. Скотт и Ирвин так и сделали, полностью вычерпав и осушив всю лужу. Водой были целиком заполнены два контейнера из-под кассет с гидроксидом лития, ещё примерно с полконтейнера вошло в мешок для хранения гермошлемов. От половины одного из контейнеров Скотту предложили освободиться, слив её в систему сброса мочи за борт. А два полных контейнера следовало закрыть крышками и заклеить их клейкой лентой, но не слишком плотно, а так, чтобы воздух мог постепенно из них выйти во время разгерметизации[83]. Из-за сбора разлившейся воды астронавты уже отставали от графика примерно на 1 час[84].
Через 4 часа 21 минуту после пробуждения Скотт выбрался из кабины лунного модуля на лестницу и выбросил на поверхность контейнеры с водой[85]. Ещё через 10 минут на лунную поверхность спустился и Ирвин. Перед началом второй поездки Хьюстон попросил Скотта сначала несколько раз переключить выключатель переднего рулевого электродвигателя, а затем в обычном порядке включить электропитание «Лунного Ровера»[85]. После этого нужно было выключить переднее рулевое управление и снова включить. Когда всё это было проделано, передний рулевой электродвигатель заработал, как ни в чём ни бывало. Скотт даже пошутил, что ночью на Луну, должно быть, прилетали парни из «Боинга» и Космического центра Маршалла, чтобы починить своё детище[86].
Во второй поездке перед астронавтами стояла задача добраться до Апеннин Фронт, подняться немного в гору и сделать там по возможности три геологические остановки[86]. Сначала Скотт и Ирвин ехали строго на юг к Южному Кластеру. Геологи считали, что там могут обнаружиться образцы обломков древней лунной коры, выброшенные когда-то в результате ударов метеоритов[62]. Наиболее интересными представлялись кратер Спар (англ. Spur Crater), относительно свежее образование сорока метров в диаметре, и большой валун, лежавший на склоне чуть выше. Скотт и Ирвин доехали почти до Спара и повернули на восток, вдоль Апеннин Фронт. К Спару и валуну они решили заехать позже, на обратном пути. Вскоре астронавты остановились у небольшого свежего кратера. От «Фалкона» до этой остановки (англ. Station 6) они ехали 42 минуты, за это время было покрыто расстояние 6,5 км, по прямой до лунного модуля было 5 км[86].
Выйдя из «Лунного Ровера», астронавты обнаружили, что находятся на склоне крутизной от 8° до 10°[87]. Место, где они остановились, было почти на 100 метров выше равнины, на которой стоял лунный модуль. Сам «Фалкон» был отлично виден внизу вдали[87]. Астронавты сосредоточились на двух небольших кратерах, собрав внутри них и вокруг образцы породы. Один крупный камень, который не влезал в тефлоновый пакет, Скотт расколол ударом молотка на несколько кусков. Для определения свойств грунта Ирвин, по просьбе Хьюстона, на кромке кратера прокопал совком небольшую канавку. Грунт был не очень рассыпчатым, похожим на графитовый порошок, стенки канавки хорошо держались[88]. Чтобы сфотографировать результат, Скотт встал на внутреннюю стену кратера, крутизна которой была вдвое больше крутизны склона горы, и, потеряв равновесие, упал. На этот раз Ирвин протянул руку, чтобы помочь своему командиру встать на ноги. Хьюстон попросил астронавтов набрать совком побольше грунта. Они загрузили в пакет чуть больше 1 кг[88]. В месте этой остановки астронавты работали 1 час 4 минуты, после чего Хьюстон попросил их поехать обратно, на запад, к валуну, который они видели по пути[89].
До валуна они добрались за 3 минуты. Крутизна склона здесь была около 15°. На месте этой остановки (англ. Station 6a) навигационные приборы «Лунного Ровера» показывали, что от начала поездки пройдено 6,9 км, до «Фалкона» по прямой было 5 км[90]. «Ровер» стоял очень ненадёжно. Его левое заднее колесо не доставало до грунта почти 15 сантиметров[90]. Без присмотра оставлять его было нельзя. Осмотрев валун по очереди, астронавты обнаружили, что он был светло-зелёным. Пока Ирвин держал «Ровер», Скотт щипцами поскоблил поверхность камня и отколол от него несколько небольших кусков. Анализы, сделанные позже на Земле, показали, что в них много стекла с высоким содержанием окиси магния. Это и придавало всему валуну зелёный оттенок. Поблизости Скотт собрал образцы грунта, который также выглядел зеленоватым. Работа около валуна, который впоследствии получил название The Green Boulder, продолжалась чуть больше шести минут. 230 метров до следующей остановки (англ. Station 7) у кратера Спар астронавты покрыли за 2 минуты 48 секунд, средняя скорость «Ровера» на этом отрезке составляла 4,9 км/ч, почти вдвое меньше, чем на равнине[90]. Всего Скотт и Ирвин на этот момент проехали 7,3 км, расстояние до лунного модуля сократилось до 4,7 км[91].
Камень Бытия и кратер Дьюн
Вскоре после остановки у кратера Спар астронавты заметили камень размером примерно 10 сантиметров, который, как на пьедестале, лежал на куске брекчии и ярко сверкал на солнце[91]. Это был кусок кристаллической породы, целиком состоящий из минерала плагиоклаза, и он очень отличался от брекчий и базальтов, которые они собирали до сих пор. «Кажется, мы нашли то, зачем сюда прилетели», — доложил Скотт Хьюстону. «Думаю, мы нашли что-то близкое к анортозиту, — добавил он, — потому что камень кристаллический, и он почти весь состоит из плагиоклаза»[91]. Скотт и Ирвин бережно упаковали образец, который потом стал известен, как Камень Бытия (англ. The Genesis Rock). Его возраст был оценён специалистами на Земле примерно в 4,1 миллиарда лет[91]. Значимость этой находки была огромной. Экипажи «Аполлона-11» и «Аполлона-12» привезли на Землю образцы пород, слагающих лунные моря. Геохимики по ним определили возраст лавовых потоков, которые создали эти моря[62]. Экипаж «Аполлона-14» привёз образцы брекчии, которые подтвердили общие предположения о возрасте и составе пород, выброшенных из таких огромных бассейнов, как Море Дождей. Оставалось найти фрагменты древней лунной коры. Это было одной из главных задач экипажа «Аполлона-15»[62], и Скотт и Ирвин с ней справились через два с половиной часа после начала второй поездки[91]. Астронавты подобрали и кусок пьедестала, на котором лежал Камень Бытия, после того как Ирвин разбил брекчию совком. В завершение, Скотт и Ирвин подобрали камень размером с большой грейпфрут весом 4,8 кг, он стал вторым по величине из образцов лунной породы, собранных экипажем «Аполлона-15»[91]. Всего у кратера Спар астронавты за 50 минут работы нашли четыре образца анортозита, но Камень Бытия был первым из них и самым крупным[62].
Отсюда Скотт и Ирвин направились вниз, в направлении лунного модуля, но по пути им ещё предстояло сделать остановку у кратера Дьюн (англ. Dune Crater). Первоначально остановку здесь (англ. Station 4) предполагалось сделать в начале второй поездки, но по ходу её решено было отложить на конец[92]. Дорога сюда заняла около 13 минут[93], до этого места «Лунный Ровер» покрыл расстояние в 8,9 км, до «Фалкона» оставалось 3,4 км[93]. Астронавты собрали несколько камней и совков грунта и принялись за валун с большими полостями на его поверхности, лежавший на самом краю кратера. Скотт молотком отколол от него несколько кусков. Один из них, весом около 2 кг, стал самым большим из всех, которые откалывали от лунных валунов и скал астронавты «Аполлонов»[93]. Возвратившись к лунному модулю, астронавты выгрузили собранные образцы. Вторая поездка по Луне продолжалась 3 часа 58 минут. Скотт и Ирвин проехали 12,5 км и собрали 34,9 кг образцов лунного грунта[27].
Бурение. Вторая попытка
Скотту нужно было заканчивать с бурением, а Ирвина ожидали эксперименты по изучению механики грунта. В течение почти суток, которые прошли после первой попытки бурения, специалисты NASA думали, как преодолеть возникшие трудности[62]. Скотту посоветовали не давить сильно в начале бурения и, если он заметит, что бур начинает застревать, чуть поднять его, чтобы прочистить желобки[94]. Но, несмотря на то, что Скотт держал бур настолько легко, насколько только мог, его заклинило почти сразу. А чтобы поднять его всего на несколько сантиметров, потребовались немалые усилия. Но после этого бур застрял снова, ещё хуже, чем прежде. Скотт несколько раз запускал дрель, пытаясь одновременно её чуть приподнять. В какой-то момент наблюдателям в Хьюстоне, следившим за происходящим с помощью телекамеры «Ровера», показалось, что дело пошло, бур действительно углубился примерно на 15 см, но затем опять застрял[94]. В Хьюстоне решили, что глубина достаточна. Скотт попробовал углубить в скважину второй зонд эксперимента по изучению тепловых потоков, но он погрузился только на 105 см[80]. Оказалось, что, когда Скотт в очередной раз чуть приподнял бур, нижняя его секция отделилась и осталась внутри[94]. Но, как показала практика, данные, которые передавал прибор, полностью совпадали с теми, что посылал такой же, установленный позже экипажем «Аполлона-17»[62]. Бурение второго отверстия и подключение прибора по изучению тепловых потоков отняли у Скотта в общей сложности 31 минуту[94].
Тем временем, Ирвин приступил к экспериментам по изучению механики грунта. Впоследствии их результаты могли пригодиться при строительстве долговременных лунных баз. За 6 с половиной минут Ирвин выкопал канавку длиной около 1 м и глубиной 35—40 см[95]. Скотт помог ему упаковать образец грунта со дна канавки в герметичный металлический контейнер и после этого приступил к бурению третьего отверстия для забора глубокой пробы грунта. Бур для этих целей оказался гораздо лучше. Скотт углубил все шесть секций пробы на полную глубину 2,4 метра всего за несколько минут[95]. Однако, хотя бур легко поворачивался в скважине, Скотт никак не мог вытащить его из грунта. Было решено, что астронавты попробуют извлечь бур на следующий день.
Вернувшись к лунному модулю, астронавты, по просьбе Хьюстона, установили на месте посадки «Аполлона-15» флаг США[96]. Ирвин доложил Земле: «Мы выбрали место с горой Хэдли Дельта на заднем плане. Я воткнул флагшток в грунт и стукнул по нему молотком пару раз, так что несколько миллионов лет он точно простоит»[96]. После этого астронавты сфотографировали друг друга у флага на камеру Скотта, в которой была чёрно-белая плёнка. Чистой кассеты с цветной плёнкой у них в тот момент под рукой не было, поэтому цветные снимки решено было сделать на следующий день.
После того, как второй выход на лунную поверхность был завершён, Джо Аллен сообщил Скотту и Ирвину, что они установили новый рекорд продолжительности ВКД (внекорабельной деятельности) — 7 часов 12 минут 14 секунд[27]. Но к этому моменту астронавты уже отставали от графика на 1 час 50 минут[97]. Ещё когда они поднялись в лунный модуль, у них оставалось всего 22 часа до старта с Луны[62]. Хьюстон настаивал на взлёте точно по графику и на полноценном 7-часовом ночном отдыхе[97]. Это означало, что третью прогулку придётся неизбежно сокращать[62].
Третий день на Луне
Цена глубокой пробы грунта
В начале третьего выхода на лунную поверхность астронавты сфотографировали друг друга у флага США на цветную фотоплёнку. После этого Скотт поехал на «Ровере» к месту глубокой пробы грунта в одиночку, а Ирвин сказал, что прогуляется туда пешком, чтобы не мучить напарника застёгиванием своих ремней. На самом деле, как выяснилось позже, он просто хотел уединиться, чтобы оставить на Луне несколько личных предметов, которые он специально привёз с Земли[98][комм. 2]. Когда Ирвин догнал Скотта, они решили вытаскивать глубокую пробу вдвоём за рукоятки бура[99]. Надежды, что на этот раз повезёт, не оправдались, бур не трогался с места. Астронавтам нужен был инструмент, вроде домкрата. Но такой появится позже только у «Аполлона-16»[62]. Постепенно, подставляя то локти, то плечи под ручки бура, Скотт и Ирвин напрягали все силы на счёт «раз-два-три», вытаскивая бур на несколько сантиметров за одну попытку. Примерно через девять минут Скотт сообщил, что бур поддаётся. Он ещё раз изо всех сил нажал плечом, и бур, наконец, вышел. Никто тогда не узнал, что Скотт при этом растянул мышцы плеча. Теперь оставалось только разделить все шесть секций пробы. На разделение двух верхних секций ушло более 17 минут, но четыре нижние никак не поддавались. Не помогли даже тиски, установленные на «Лунном Ровере». Оказалось, что они непригодны к работе, потому что смонтированы задом наперёд[99].
На пробу грунта уже было потрачено более 26 минут. Хьюстон дал указание отложить четыре неразделённые секции, чтобы подобрать их в конце прогулки. Чтобы Скотт не думал, что масса времени потрачена впустую, оператор связи Джо Аллен заверил его, что эта проба очень важна, потому что это самая глубокая проба лунного грунта из полученных до тех пор. Позже, на Земле, специалисты насчитают в этой колонке грунта длиной 2,4 метра 58 различных слоёв толщиной от 0,5 см до 21 см[99]. Наибольший интерес представляли глубинные слои, которые в течение миллионов лет не подвергались воздействию космических лучей. Прошло уже больше часа с тех пор, как оба астронавта вышли на лунную поверхность, Хьюстон попросил их начать движение к каньону Хэдли Рилл.
Поездка к каньону Хэдли Рилл
Астронавты ехали к каньону строго на запад, в противоположном от солнца направлении. Детали рельефа там были неразличимы, всё сливалось. Поэтому для Скотта и Ирвина стало полной неожиданностью, когда всего через полторы минуты после начала поездки они увидели, что начали спускаться в большую низину[100]. По оценке Ирвина, самое низкое место этой впадины лежало примерно на 60 метров ниже равнины, на которой стоял лунный модуль, поэтому её решено было объехать. Дальше на пути они встретили ещё несколько таких котловин. Чуть не доехав до каньона, астронавты сделали короткую остановку (англ. Station 9) для сбора образцов у небольшого молодого кратера, возможно, самого молодого из всех обследованных на тот момент кратеров на Луне[62]. За 13 минут Скотт и Ирвин проехали 2,2 км, до лунного модуля по прямой было 1,6 км[101]. Кратер, у которого они остановились, был весь усыпан камнями, которые на поверку оказались большими и довольно рыхлыми комками спёкшейся реголитовой брекчии. Некоторые из них рассыпались на более мелкие куски, когда астронавты пытались их собрать. Пока Скотт и Ирвин работали, Джо Аллен проинформировал их, что Альфред Уорден успешно совершил манёвр по изменению плоскости орбиты командно-служебного модуля[101]. Это было необходимо для предстоявшей стыковки[42]. Работа у молодого кратера продолжалась ровно 15 минут[101], после чего Скотт и Ирвин продолжили путь к Борозде Хэдли. Через несколько сотен метров астронавты остановились. До этой остановки (англ. Station 9А) от лунного модуля они ехали 2,5 км, по прямой до него было 1,8 км[102]. Поставив «Ровер» на безопасном расстоянии от края каньона, Скотт и Ирвин занялись фотографированием. Скотт не заметил камень, споткнулся и упал. Ирвин поспешил на помощь, но командир успел подняться сам. Затем астронавты приступили к сбору геологических образцов. Скотт молотком отколол несколько кусков от двух валунов, а Ирвин собрал несколько десятков мелких камешков граблями-ковшом и взял пробу грунта, углубив две секции трубки-пробоотборника[102]. Хьюстон попросил их собрать ещё по одному камню примерно 15 см в поперечнике без документирования и после этого двигаться дальше. Скотту понравился большой камень, который нельзя было поднять щипцами. Он закатил его рукой по правой ноге до бедра и, придерживая, донёс таким образом до «Ровера», поскольку в левой руке держал гномон. Этот камень весом 9,6 кг впоследствии стал известен, как «Великий Скотт» (англ. Great Scott). Он стал вторым по величине и массе геологическим образцом из всех, собранных в ходе программы Аполлон[102]. В месте этой остановки Скотт и Ирвин работали почти 54 минуты[103].
Садясь в «Ровер», Ирвин заметил, что Солнце припекает всё сильнее и что ему в скафандре теплее, чем было накануне[102]. Скотт подтвердил, что у него такие же ощущения. Солнце поднялось уже на 39° над горизонтом[102], температура на поверхности грунта составляла 70 °C[10]. Дальше астронавтам нужно было проехать несколько сотен метров на север вдоль края каньона и сделать ещё одну очень короткую остановку только для фотографирования, чтобы у специалистов была стереокартина противоположной стены Борозды Хэдли[102]. Хьюстон хотел, чтобы они вернулись к лунному модулю не позднее, чем через 45 минут, не посещая Северный Комплекс[103]. До старта оставалось всего пять с половиной часов[62]. Скотт и Ирвин проехали около трёхсот метров и остановились (англ. Station 10). Пройденное к этому моменту расстояние составило 2,8 км, до «Фалкона» по прямой было 2 км[103]. Ирвин отснял панораму окрестностей, а Скотт сделал 68 снимков камерой с 500-мм объективом[103]. Через 12 минут после остановки Скотт в последний раз помог Ирвину пристегнуться, и они двинулись в обратный путь[103]. До «Фалкона» они добрались всего за четверть часа[104]. Третья и последняя поездка экипажа «Аполлона-15» на «Лунном Ровере» завершилась. Она продолжалась 1 час 57 минут, было покрыто расстояние 5 км 100 м, собрано 27,3 кг образцов породы[27].
Завершение третьей прогулки
Хьюстон сообщил астронавтам, что для доставки на Землю секции бура не обязательно разделять все, достаточно отделить две секции от двух других. Скотт руками попытался их раскрутить, и одна секция, совершенно неожиданно, отвернулась. На Земле решили, что с секциями бура больше возиться не стоит[104]. Пока всё это происходило, телекамера «Ровера» два раза заваливалась объективом то вверх, то вниз. Каждый раз астронавты её поправляли. Эти проблемы начались ещё во время второго выхода. Послеполётный анализ показал, что причиной неполадок была фрикционная передача механизма поворота камеры в вертикальной плоскости, выполненная из эластомера. На Земле эта деталь успешно прошла испытания при температуре 50°С, но во время третьей ВКД, как показал анализ полученной информации, поверхность агрегатов «Ровера» нагрелась до 82°С[104][комм. 3].
Внешние изображения | |
---|---|
[www.hq.nasa.gov/alsj/a15/A15FirstDayCover2.jpg Конверт с марками, погашенными Д. Скоттом на Луне], после полёта был помещён в экспозицию Национального почтового музея в Смитсоновском институте в Вашингтоне. На фото видны два штемпеля и слева — отпечатки пальца |
В конце третьего выхода на поверхность Скотт погасил на Луне почтовую марку, использовав при этом обычный штемпель и штемпельную подушечку. На марке было написано: «Соединённые Штаты в космосе. Десятилетие достижений», а на штемпеле: «2 августа 1971, первый день выпуска»[105]. Штемпель отпечатался не очень чётко, и Скотт предпринял вторую попытку, но с тем же успехом. Тогда Ирвин посоветовал сделать отпечаток большого пальца перчатки. Скотт сделал несколько «пыльных» отпечатков.
«У меня есть ещё кое-что, — сказал Скотт, — думаю, вам будет интересно. И это займёт не больше минуты»[105]. То, что произошло дальше на глазах у телезрителей на Земле, он сопровождал своими комментариями:[105]
|
Перо и молоток падали с одинаковым ускорением и находились в свободном падении 1,3 секунды[10]. Этот «Опыт Галилея» (англ. «Galileo Experiment») наглядно продемонстрировал, что в безвоздушном пространстве предметы падают с одинаковой скоростью, независимо от их массы[105].
«Аполлон-15» был первой экспедицией, в которой старт взлётной ступени лунного модуля с Луны планировалось показать в прямом эфире по телевидению. Скотт поставил «Лунный Ровер» в ста с небольшим метрах к востоку от «Фалкона», чтобы Солнце не попадало в объектив. После этого он почти две минуты не отзывался на просьбы Джо Аллена сориентировать антенну высокого усиления на Землю[105]. Как выяснилось на первой пресс-конференции после полёта, в это время Скотт воткнул в лунный грунт небольшую табличку с именами четырнадцати погибших советских космонавтов и американских астронавтов. Перед ней он положил маленькую (8,5 см в высоту) алюминиевую фигурку Павшего Астронавта[105]. Этот символический ритуал все трое членов экипажа «Аполлона-15» задумывали, как глубоко личную церемонию, она не была заранее согласована с руководством НАСА. Фамилии космонавтов и астронавтов были перечислены в порядке букв английского алфавита: Чарлз Басетт, Павел Беляев, Роджер Чаффи, Георгий Добровольский, Теодор Фримэн, Юрий Гагарин, Эдвард Гивенс, Вирджил Гриссом, Владимир Комаров, Виктор Пацаев, Эллиот Си, Владислав Волков, Эдвард Уайт, Си. Си. Уильямс, (имена советских космонавтов Валентина Бондаренко и Григория Нелюбова, гибель которых тогда ещё держалась в тайне, упомянуты не были)[105]. Затем Скотт прислонил к ручке управления «Ровера» маленькую Библию красного цвета. Когда он, наконец, сориентировал антенну, в Хьюстоне увидели правое переднее крыло луномобиля — камера смотрела вниз. Скотт её поправил.
Астронавты загрузили всё, что необходимо было взять с собой на Землю, в кабину лунного модуля. Три неразделённые секции пробы грунта решено было положить на пол, перед обшивкой двигателя. Третий выход на поверхность Луны продолжался 4 часа 49 минут 50 секунд[27]. Общее время, проведённое астронавтами «Аполлона-15» на Луне за пределами корабля, составило 18 часов 34 минуты 46 секунд[27].
Взлёт с Луны и стыковка
После наддува кабины астронавты впервые за три дня пребывания на Луне не сняли скафандры, они сняли только перчатки, шлемы и ранцы портативной системы жизнеобеспечения, подключив к скафандрам кислородные и водяные шланги лунного модуля[106]. За 23 минуты до взлёта в Хьюстоне было сделано объявление для прессы о том, что телекамера «Лунного Ровера» из-за возникших проблем не будет отслеживать подъём «Фалкона», а покажет только статичный план. В момент, когда после старта с Земли прошёл 171 час 37 минут 16 секунд, Дэвид Скотт нажал кнопку разделения ступеней и запустил двигатель, после чего подтвердил бортовому компьютеру, что можно продолжать программу[107]. Через 9 секунд взлётная ступень «Фалкона» оторвалась от посадочной и начала быстро подниматься[107]. И сразу в радиоэфире зазвучала музыка песни ВВС США «Поехали! В голубую высь!» (англ. «Off We Go Into The Wild Blue Yonder»)[108]. Скотт позднее рассказывал, что все члены экипажа планировали это заранее, только Уорден должен был запустить плёнку не сразу, а примерно через минуту, когда начальная и наиболее критичная фаза подъёма будет уже позади. Несколько секунд в Хьюстоне никто не мог понять, что происходит. По словам Скотта, после полёта ему здорово попало из-за этого инцидента, но в глазах у всех, кто его отчитывал, он видел улыбку. Как вспоминал Уорден в 1999 году, он думал, что заводит песню только для Хьюстона, и не знал, что кто-то на Земле переключил связь в режим, когда все слышали всех[108].
Когда «Фалкон» поднялся всего на 15 метров, был совершён манёвр переворота[107]. Взлётная ступень лунного модуля повернулась на 54° носом вниз. В отличие от Земли, в безвоздушном пространстве Луны можно было увеличивать горизонтальную скорость корабля практически сразу после старта. В 1999 году Скотт вспоминал: «Мы летели иллюминаторами вниз прямо над каньоном и вдоль него. Виды были потрясающие. Лучшего прощания с Луной трудно было придумать»[107]. По словам Скотта, никакого шума во время старта и взлёта в кабине не было, кроме свистящих звуков «Ш-ш-ш-ш-ш-ш…», как будто ветер дует в окно[108]. Перегрузок практически тоже не было, от 1/6 G они увеличились примерно до 1/2 G[108]. Скотту и Ирвину впервые предстояло осуществить сближение и стыковку кораблей на окололунной орбите по схеме «прямой встречи» (англ. direct rendezvous)[107]. Она требовала меньшего количества включений двигателя взлётной ступени, но большей точности наведения и навигации. Весь процесс можно было осуществить в течение одного витка, то есть чуть меньше, чем за два часа.
Через 8 минут после взлёта «Фалкон» вышел на эллиптическую орбиту с апоселением 77,8 км и периселением 16,7 км[107]. Как только в кабине наступило состояние невесомости, она вся заполнилась плавающей лунной пылью и мелкими частицами грунта[10]. Но Скотт и Ирвин были в скафандрах, с закрытыми гермошлемами. Через минуту после выхода на окололунную орбиту Уорден сообщил, что радар «Индевора» засёк лунный модуль на расстоянии 235 км[107]. Ещё через 11 минут расстояние между кораблями сократилось до 174 км, скорость сближения составила 108 м/с. С расстояния 130 км Уорден в секстант разглядел вспыхивавший в темноте сигнальный фонарь «Фалкона». Когда оба корабля находились над обратной стороной Луны, на 3 секунды был включён двигатель взлётной ступени «Фалкона» для совершения манёвра начала завершающей фазы сближения. Затем Скотт тремя манёврами торможения погасил скорость «Фалкона» относительно «Индевора» с 7,6 м/с до 1,5 м/с[107].
Стыковка состоялась через 1 час 59 минут после взлёта «Фалкона» с Луны, скорость сближения в момент стыковки составила 0,03 м/с[107]. Уорден приветствовал Скотта и Ирвина гостеприимным «Добро пожаловать домой!»[107]. Он включил вентиляторы вытяжки в командном модуле, чтобы они притягивали частицы лунной пыли, и начал выравнивать давление между двумя кораблями[109]. После открытия люков Скотт и Ирвин почистили свои скафандры пылесосом, который им передал Уорден. Во время очередного пролёта над обратной стороной Луны Скотт и Ирвин перенесли в командный модуль контейнеры с образцами грунта, камерами, кассетами с плёнкой и секциями глубокой пробы грунта. Три неразделённые секции пробы Уорден, по совету Хьюстона, привязал в нижнем отсеке командного модуля, под креслами астронавтов. Экипаж старался не допустить загрязнения «Индевора», но лунная пыль в него всё-таки проникла. Уорден начал чистить кабину командного модуля пылесосом, а Скотт и Ирвин принялись за подготовку «Фалкона» к сбросу на лунную поверхность. Затем они перешли в командный модуль.
Дальше у астронавтов возникли проблемы с разгерметизацией переходного тоннеля. Его пришлось снова наддувать, открывать люки и проверять уплотнители. Кроме того, четырежды пришлось проверять герметичность скафандров. Наиболее вероятной причиной всего этого было загрязнение частицами лунной пыли. В результате, «Фалкон» был сброшен на 2 часа 10 минут позже первоначально запланированного времени. Скотт отвёл «Индевор» на безопасное расстояние. Пока всё это происходило на окололунной орбите, медики на Земле встревожились из-за того, что у уставших Скотта и Ирвина была зарегистрирована сердечная аритмия — преждевременное сокращение желудочков. У Ирвина к тому же был отмечен спаренный сердечный ритм[109]. То же самое у него наблюдалось и на Луне, во время третьего выхода на поверхность. Тогда ещё никто не знал, что это были первые симптомы болезни сердца, которая оборвёт жизнь астронавта 8 августа 1991 года, на следующий день после 20-летнего юбилея возвращения «Аполлона-15» на Землю. Хьюстон посоветовал Скотту и Ирвину принять по таблетке снотворного (секонала) и поскорее лечь спать. Астронавты, однако, не стали принимать успокоительное. Через 1 час 34 минуты после сброса «Фалкона», по команде с Земли, его двигатель был включён на торможение. Через 25 минут после этого взлётная ступень лунного модуля врезалась в поверхность Луны под углом 3,2° на скорости почти 1,7 км/с[109]. Из-за всех задержек это произошло не в расчётном районе, недалеко от места посадки «Аполлона-15», а в 93 километрах к западу от Хэдли — Апеннин. Сейсмические колебания зарегистрировали все три сейсмометра, оставленные на Луне «Аполлоном-12», «Аполлоном-14» и «Аполлоном-15». Астронавты покончили со всеми делами и начали укладываться спать на 3,5 часа позже, чем было предусмотрено полётным планом. С тех пор, как Скотт и Ирвин проснулись и начали подготовку к последнему выходу на лунную поверхность, прошло уже более 23 часов, а Уорден не спал больше 21 часа. Это был самый напряжённый день в ходе всей миссии[109].
Работа на лунной орбите
3 августа (9-й день полёта) астронавты проводили эксперименты с помощью оборудования, установленного в модуле научных приборов, и фотографировали лунную поверхность. Хьюстон попросил сделать акцент на съёмке областей вблизи терминатора и фотографировать как можно больше, поскольку не было никакого смысла везти на Землю неотснятую плёнку[110]. Был также проведён второй эксперимент по наблюдению вспышек (фосфенов). В качестве испытуемого на этот раз выступил один Ирвин. За 34 минуты он наблюдал 12 вспышек[110].
На следующий день, 4 августа, рано утром, когда астронавты ещё спали, Хьюстон предпринял попытку включить телекамеру «Лунного Ровера»[111]. Камера включилась нормально, показала посадочную ступень «Фалкона» и окрестности при более высоком Солнце. Однако через 12 минут после начала телесеанса связь неожиданно оборвалась, попытки её восстановить оказались безрезультатными[111]. Начав очередной рабочий день, астронавты во время одного из витков, находясь над теневой стороной Луны, перед самым восходом Солнца в течение нескольких минут снимали на кино- и фотоплёнку солнечную корону. Хьюстон также попросил их включить панорамную камеру и не выключать её до полного израсходования плёнки в кассете[111]. Всего на панорамную камеру было отснято более 1500 снимков, каждый из них в длину занимал более 1 метра плёнки[112]. Таким образом, было отснято почти два километра плёнки.
Перед тем, как покинуть окололунную орбиту, астронавты запустили из модуля научных приборов небольшой искусственный спутник Луны, предназначенный для измерения её магнитного и гравитационного полей и плотности и энергии заряженных частиц в окололунном пространстве. Мини-спутник массой 35,6 кг был катапультирован в тот момент, когда корабль пересекал плоскость экватора Луны[112]. На этом программа работы на окололунной орбите была выполнена, оставалось только подготовить корабль к включению маршевого двигателя для возвращения на Землю.
Маршевый двигатель «Индевора» был включён на 74-м витке вокруг Луны, когда корабль находился за её диском. Он проработал 2 минуты 21 секунду, разогнав корабль до скорости 2,6 км/с[112]. «Аполлон-15» перешёл на траекторию полёта к Земле. Через несколько минут после этого корабль был развёрнут на 180°, соплом двигателя в сторону движения, чтобы астронавты могли фотографировать Луну. Глядя в иллюминатор, Скотт доложил Хьюстону: «Результаты включения двигателя заметны невооружённым глазом уже сейчас. Мы поднимаемся прямо вверх над терминатором. Нет никаких сомнений в том, что мы улетаем»[112].
Полёт к Земле
На 11-й день полёта, 5 августа, «Индевор» пересёк границу сферы преимущественного гравитационного влияния Луны. Это произошло, когда корабль находился в 328 220 км от Земли[113]. В тот же день Уорден совершил первый в истории выход в открытый космос в межпланетном пространстве, чтобы достать отснятые кассеты панорамной и картографирующей камер. Держась за поручни, смонтированные на обшивке корабля, он трижды перемещался к модулю научных приборов. Два раза за кассетами и третий — чтобы осмотреть картографирующую камеру, которая за день до этого не убралась в свой отсек. Он внимательно осмотрел её со всех сторон, но не нашёл ничего необычного. Вернувшись назад, Уорден закрыл люк. Этот выход в открытый космос продолжался 39 минут 56 секунд, при этом люк был открыт всего 20 минут[113].
На 12-й день полёта, 6 августа, экипаж провёл третий эксперимент по наблюдению фосфенов. За 1 час наблюдений астронавты зафиксировали 25 вспышек: Скотт — 6, Уорден — 9 и Ирвин — 10[114]. В тот же день экипаж «Аполлона-15» наблюдал и фотографировал полное лунное затмение. Корабль находился почти посередине между Луной и Землёй, Луна из этой точки пространства выглядела почти полной, а Земля представала как очень узкий серп. Пока Луна была в тени Земли, экипаж дал пресс-конференцию, которая транслировалась по телевидению. Когда у астронавтов начался 9-часовой период ночного отдыха, до приводнения в Тихом океане оставалось 17 часов. «Индевор» в это время находился в 160 475 км от Земли, его скорость увеличилась до 1,764 км/с[114]. В Центре управления полётами в Хьюстоне прессе сообщили об изменениях температуры на поверхности Луны во время затмения. На месте прилунения «Аполлона-14» она понизилась с 78,8°С до −101,4°С, а в месте посадки «Аполлона-15» с 60°С до −97,3°С[114]. Температуры замерялись на верхней поверхности солнцезащитных экранов центральных станций комплектов научных приборов ALSEP, оставленных на Луне.
Приводнение
7 августа 1971 года, в последний, тринадцатый день полёта, за три с небольшим часа до посадки была проведена единственная из трёх изначально запланированных на обратный путь коррекций траектории. На 21 секунду были включены два двигателя системы ориентации служебного модуля в направлении, противоположном направлению движения, что уменьшило скорость корабля на 1,7 м/с. Ровно за 3 часа до посадки «Индевор» находился в 43 511 км от Земли, его скорость в этот момент составляла 3,783 км/с[115].
Затем были разделены и разведены на безопасное расстояние командный и служебный модули. За 13 с половиной минут до расчётного времени посадки корабль вошёл в плотные слои атмосферы на скорости 11 км/с. В течение 63 секунд после этого перегрузки возросли до 3 G, а ещё через 16 секунд — до 6,2 G[115]. На высоте 7300 метров, за 5 с небольшим минут до посадки, была сброшена передняя термозащита, закрывавшая верхнюю часть конуса «Индевора», где располагались парашюты. Через 1,5 секунды раскрылись вспомогательные тормозные парашюты, скорость корабля упала с 500 до 280 км/ч. За 4 минуты 18 секунд до приводнения, на высоте 3000 метров, раскрылись и три основных парашюта. В баках системы ориентации «Индевора» в этот момент оставалось ещё довольно много очень высокотоксичных топлива и окислителя — гидразина и тетраоксида диазота, от которых необходимо было избавиться до приводнения путём включения двигателей системы ориентации до полного сжигания ядовитых компонентов. После полёта Уорден вспоминал, что сначала он отчётливо видел все три раскрывшихся основных парашюта. Но после включения двигателей иллюминаторы заволокло красноватым облаком. Когда оно рассеялось, астронавты увидели, что один из основных парашютов как бы сдулся. Причина этого после полёта не была установлена однозначно. Но считается, что, скорее всего, повреждение парашюта было вызвано именно включением двигателей системы ориентации.
«Индевор» приводнился на скорости 35,1 км/ч, вместо штатных 30,7 км/ч[115]. Никаких повреждений не было. Только прибор оптического визирования в нижнем отсеке оборудования командного модуля сорвался со своего крепления и упал[10]. Корабль сел на 32 секунды раньше, чем если бы он снижался на трёх парашютах[116]. Место посадки находилось в Тихом океане в 530 километрах от Пёрл Харбора[115], в точке с координатами 26°07′30″ с. ш. 158°09′00″ з. д. / 26.12500° с. ш. 158.15000° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=26.12500&mlon=-158.15000&zoom=14 (O)] (Я)[117]. Вертолёт со спасателями-аквалангистами прибыл уже через несколько минут. Как рассказывал Скотт во время послеполётного опроса, операция по подъёму экипажа прошла гладко, как во время тренировок в Мексиканском заливе. Через 40 минут после приводнения Дэвид Скотт, Альфред Уорден и Джеймс Ирвин были доставлены на борт находившегося неподалёку вертолётоносца «Окинава» . Ещё через час туда же доставили и «Индевор»[117]. Эпопея «Аполлона-15» благополучно завершилась. Она продолжалась 12 суток 7 часов 11 минут и 53 секунды[115]. В честь возвращения астронавтов был сразу устроен торжественный обед — они стали первыми, кто после пребывания на Луне не подвергся послеполётному карантину[115].
Итоги и выводы
НАСА назвало полёт «Аполлона-15» самым успешным из всех состоявшихся пилотируемых полётов[118]. Через четыре месяца после его благополучного завершения, в декабре 1971 года, был подготовлен обширный доклад, в котором были сделаны следующие выводы:
- Миссия «Аполлона-15» продемонстрировала, что в результате увеличения объёмов расходуемых материалов и установки научных приборов командный и служебный модули стали эффективными средствами сбора научной информации. Данные, передававшиеся в режиме реального времени, позволили учёным вместе с астронавтами участвовать в принятии решений для максимизации научных результатов[119].
- Полёт показал, что модифицированные ракета-носитель и космический корабль могут доставлять гораздо больше грузов, чем прежде, а улучшенная система обеспечения жизнедеятельности — безопасно увеличивать время пребывания на Луне.
- Мобильная телекамера, управляемая с Земли, позволила учёным и специалистам в режиме реального времени участвовать во внекорабельной деятельности астронавтов на поверхности Луны.
- Практическая ценность «Лунного Ровера» была подтверждена путём значительного увеличения перемещаемых грузов и территории исследуемой лунной поверхности.
- Лунный передатчик информации предоставил возможность непрерывной связи в пути и во время остановок на большом удалении от лунного модуля.
- «Аполлон-15» продемонстрировал, что экипаж может в большей степени выполнять функции научных наблюдателей и исследователей, доверив мониторинг технических параметров миссии персоналу на Земле.
- Уникальная способность человека наблюдать и мыслить творчески ещё раз подчеркнула ценность пилотируемых космических полётов. Это выразилось в том, что многие задания были дополнены экипажем с целью получения максимальной научной отдачи[119].
«Аполлон-15», по сути, стал последней миссией в рамках программы «Аполлон», в ходе которой ставились и были успешно решены принципиально новые инженерно-технические задачи[62]. В результате первой высадки на Луну астронавтов «Аполлона-11» Нила Армстронга и Эдвина Олдрина было практически доказано, что посадка возможна и что люди могут находиться на поверхности Луны и выполнять полезную работу. «Аполлон-12» и Чарлз Конрад и Алан Бин показали, что посадку на Луну можно осуществлять с очень большой точностью и что люди могут работать на её поверхности безо всяких проблем по нескольку часов подряд. Экипаж «Аполлона-14» Алан Шепард и Эдгар Митчелл продемонстрировали, что люди на Луне способны пешком преодолевать довольно значительные расстояния и что им вполне под силу самостоятельно вернуться к своему кораблю, в случае поломки будущих лунных транспортных средств. Экипаж «Аполлона-15» успешно испытал само это транспортное средство, «Лунный Ровер», и доказал, что астронавты могут находиться на Луне продолжительное время, до трёх суток, а в перспективе и дольше, и что беспрерывно работать на поверхности можно до 8 часов[62]. Таким образом, была практически подтверждена возможность создания на Луне постоянно действующих обитаемых баз.
В ходе полёта было много незначительных отказов техники. Но они не помешали успешному выполнению полётного задания и были учтены при подготовке последующих миссий. «Аполлон-15» показал, что есть все основания ожидать от остававшихся двух лунных экспедиций ещё более впечатляющих результатов[62].
Скандалы после полёта
Вскоре после полёта Дэвид Скотт, Альфред Уорден и Джеймс Ирвин оказались в центре скандала. Выяснилось, что без разрешения НАСА они взяли с собой в полёт на Луну и привезли обратно 398 конвертов с марками, на которых сразу после полёта на борту вертолётоносца «Окинава» были сделаны специальные гашения, а сами астронавты поставили свои автографы[120]. Это было сделано по договорённости с гражданином США Уолтером Айерманом (англ. Walter Eiermann), который выступал посредником немецкого бизнесмена Германа Зигера (нем. Hermann Sieger). По условиям сделки, 298 конвертов оставались у астронавтов. Они же получали за услуги по 7000 долларов США каждый. 100 конвертов передавались Зигеру с условием, что они не пойдут в продажу до окончания программы Аполлон. Но последний начал продавать их в Европе уже в сентябре 1971 года по цене 1500 долларов за штуку. Узнав об этом, Скотт потребовал вернуть оставшиеся конверты. Все астронавты отказались от вознаграждения и возвратили полученные суммы. Но скандал набирал обороты, разбирательство инцидента вышло на уровень Конгресса США. В результате, все 298 конвертов были конфискованы, а астронавты подвергнуты дисциплинарной ответственности и отстранены от подготовки к дальнейшим полётам. Вскоре они были вынуждены покинуть НАСА.
В 1983 году после поданного иска к правительству все конверты астронавтам были возвращены[121]. В январе 2008 года конверт за № 214 (это нумерация НАСА при конфискации), принадлежавший Дэвиду Скотту, был продан на аукционе «Novaspace» его дочерью Трейси Скотт за 15 000 долларов США[122].
Похожий скандал чуть позже разгорелся и вокруг копий фигурки Павшего Астронавта, первого и единственного пока произведения искусства, доставленного на Луну. Изначально у экипажа «Аполлона-15» существовала чёткая договорённость с бельгийским скульптором Полом Ван Хейдонком (нидерл. Paul Van Hoeydonck), взявшимся изготовить фигурку, о том, что никакого коммерческого её использования быть не должно. На первой послеполётной пресс-конференции астронавты рассказали о проведённой ими на Луне мемориальной церемонии в честь погибших советских и американских покорителей космоса. Однако, в соответствии с договорённостью, они не назвали имени скульптора. В ноябре 1971 года Смитсоновский институт выразил пожелание разместить в своей экспозиции копии фигурки и таблички с именами космонавтов и астронавтов. Члены экипажа «Аполлона-15» согласились, с условием, что экспонаты будут представлены со вкусом и безо всякой рекламы. Дэвид Скотт пообещал достать копии фигурки и таблички и предоставить их музею. В марте 1972 года он послал в Смитсоновский институт несколько копий таблички. А в апреле того же года Ван Хейдонк, по просьбе Скотта, направил туда же и копию фигурки[120]. В настоящее время они находятся в экспозиции Национального музея авиации и космонавтики Смитсоновского института.
В мае 1972 года Скотт узнал, что дополнительные копии статуэтки могут быть выставлены на продажу. В письме Ван Хейдонку он попросил проверить эти слухи. Скульптор подтвердил информацию, подчеркнув, что он не видит для этого никаких препятствий. Астронавты «Аполлона-15» категорически не согласились с такой позицией, заявив, что их первоначальная договорённость с Ван Хейдонком запрещает любую коммерциализацию фигурки Павшего Астронавта. Ещё через два месяца, в июле, в журнале Art in America появилось рекламное объявление, в котором говорилось, что 950 копий фигурки с автографом скульптора скоро будут продаваться в галерее Уодделла (англ. The Waddell Gallery) в Нью-Йорке по цене 750 долларов за штуку и что готовится дополнительный тираж изделий подешевле (конкретная цена не была указана)[123]. НАСА выступило с негативными комментариями, после которых Ван Хейдонк отозвал своё разрешение на проведение распродажи, и ни одна фигурка не была продана[комм. 4][124].
«Аполлон-15» в массовой культуре
Полёту «Аполлона-15» целиком посвящена одна из серий 12-серийного телесериала «С Земли на Луну» 1998 года. Автором сценария и одним из продюсеров является Том Хэнкс. Вместе с ним продюсерами сериала стали: Брайан Грейзер, Рон Ховард и Майкл Бостик. Том Хэнкс также во всех сериях, кроме последней (хотя в ней он тоже появляется), играет главную роль рассказчика, который представляет каждую серию. 10-я серия, рассказывающая о полёте «Аполлона-15», называется «Галилео был прав» (англ. Galileo was Right)[125].
Напишите отзыв о статье "Аполлон-15"
Примечания
- Комментарии
- ↑ Первые три кратера были названы в честь апостолов, написавших канонические Евангелия. Кратер Индекс не был назван кратером Иоанн, чтобы избежать возможного судебного иска. В конце 60-х годов XX века воинствующая атеистка Мадалин Мюррей О’Хэйр (англ. Madalyn Murray O'Hair) подала в суд на НАСА после того, как астронавты «Аполлона-8» читали отрывки из Книги Бытия во время прямой телетрансляции из космоса в канун Рождества 1968 года.
- ↑ «Аполлона-11», и маленькую фотографию своего полного тёзки Дж. Б. Ирвина, которого он совсем не знал. За два месяца до полёта Ирвин получил письмо от некоей молодой женщины, которая прислала фотографию своего отца. В письме говорилось, что он всю свою жизнь мечтал о полёте на Луну и умер в возрасте 75 лет, незадолго до исторической высадки Нила Армстронга и Эдвина Олдрина. Джеймс Ирвин решил взять фотографию своего тёзки на Луну и оставить её там. Все оставленные предметы он сфотографировал.
- ↑ В последующем деталь из эластомера была заменена на металлическую. В результате, у «Аполлона-16» и «Аполлона-17» никаких проблем с телекамерой «Лунного Ровера» не возникало.
- ↑ В сентябре 2007 года в ответе на адресованное ему письмо Пол Ван Хейдонк разъяснил, что всего было изготовлено 50 копий фигурки Павшего Астронавта, и большинство из них всё ещё находятся у него, причём на них нет его автографа. Ван Хейдонк отметил, что за всё время он получил деньги только за одну копию, хотя предложений поступало много.
- Использованная литература и источники
- ↑ Compton, William David [www.lpi.usra.edu/lunar/documents/NTRS/collection3/NASA_SP_4214.pdf Where No Man Has Gone Before: A History of Apollo Lunar Exploration Missions] (англ.). — NASA-SP-4214, 1989. — P. 240.
- ↑ [science.ksc.nasa.gov/history/gemini/gemini-viii/gemini-viii.html Gemini VIII (8)] (англ.). Project Gemini. Manned Missions. NASA (2000). [www.webcitation.org/64v3NtBPI Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ Orloff, Richard W. [history.nasa.gov/SP-4029/Apollo_09a_Summary.htm Apollo 9. The Third Mission: Testing The LM in Earth Orbit] (англ.). Apollo By The Numbers: A Statistical Reference. NASA (SP-2000-4029) (2000). [www.webcitation.org/64v3OR6hr Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 Orloff, Richard W. [history.nasa.gov/SP-4029/Apollo_12a_Summary.htm Apollo 12. The Sixth Mission: The Second Lunar Landing] (англ.). Apollo By The Numbers: A Statistical Reference. NASA (SP-2000-4029) (2000). [www.webcitation.org/64v3Ot1yi Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ [science.ksc.nasa.gov/history/gemini/gemini-xi/gemini-xi.html Gemini XI] (англ.). Project Gemini. Manned Missions. NASA (2000). [www.webcitation.org/64v3PKGaL Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 Wilhelms, Don E. [www.lpi.usra.edu/publications/books/rockyMoon/16Chapter15.pdf To a Rocky Moon: A Geologist’s History of Lunar Exploration] (англ.). — Tucson, Arizona: University of Arizona Press, 1993. — P. 262.
- ↑ 1 2 3 Compton, William David [www.lpi.usra.edu/lunar/documents/NTRS/collection3/NASA_SP_4214.pdf Where No Man Has Gone Before: A History of Apollo Lunar Exploration Missions] (англ.). — NASA-SP-4214, 1989. — P. 218.
- ↑ Wilhelms, Don E. [www.lpi.usra.edu/publications/books/rockyMoon/16Chapter15.pdf To a Rocky Moon: A Geologist’s History of Lunar Exploration] (англ.). — Tucson, Arizona: University of Arizona Press, 1993. — P. 265.
- ↑ 1 2 3 Wilhelms, Don E. [www.lpi.usra.edu/publications/books/rockyMoon/16Chapter15.pdf To a Rocky Moon: A Geologist’s History of Lunar Exploration] (англ.). — Tucson, Arizona: University of Arizona Press, 1993. — P. 263.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Hamish Lindsay. [www.honeysucklecreek.net/msfn_missions/Apollo_15_mission/index.html Apollo 15. The Most Complex Mission Yet.]. Проверено 1 декабря 2010. [www.webcitation.org/64v3Vjgvo Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 Wilhelms, Don E. [www.lpi.usra.edu/publications/books/rockyMoon/16Chapter15.pdf To a Rocky Moon: A Geologist’s History of Lunar Exploration] (англ.). — Tucson, Arizona: University of Arizona Press, 1993. — P. 264.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. Stand-up EVA] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/ap15mr.pdf Apollo 15 Mission Report] (англ.). — Houston, Texas: NASA, 1971. — P. 89.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 [history.nasa.gov/alsj/a15/A15_PressKit.pdf Apollo 15 Press Kit] (англ.). — Washington, D.C.: NASA, 1971. — P. 133.
- ↑ Compton, William David [www.lpi.usra.edu/lunar/documents/NTRS/collection3/NASA_SP_4214.pdf Where No Man Has Gone Before: A History of Apollo Lunar Exploration Missions] (англ.). — NASA-SP-4214, 1989. — P. 213.
- ↑ [history.nasa.gov/alsj/a15/A15_PressKit.pdf Apollo 15 Press Kit] (англ.). — Washington, D.C.: NASA, 1971. — P. 78.
- ↑ [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/ap15mr.pdf Apollo 15 Mission Report] (англ.). — Houston, Texas: NASA, 1971. — P. 163.
- ↑ 1 2 3 [history.nasa.gov/alsj/a15/A15_PressKit.pdf Apollo 15 Press Kit] (англ.). — Washington, D.C.: NASA, 1971. — P. 137.
- ↑ 1 2 [history.nasa.gov/alsj/a15/A15_PressKit.pdf Apollo 15 Press Kit] (англ.). — Washington, D.C.: NASA, 1971. — P. 143.
- ↑ [history.nasa.gov/alsj/a15/A15_PressKit.pdf Apollo 15 Press Kit] (англ.). — Washington, D.C.: NASA, 1971. — P. 97.
- ↑ 1 2 [history.nasa.gov/alsj/a15/A15_PressKit.pdf Apollo 15 Press Kit] (англ.). — Washington, D.C.: NASA, 1971. — P. 98.
- ↑ [history.nasa.gov/alsj/a15/A15_PressKit.pdf Apollo 15 Press Kit] (англ.). — Washington, D.C.: NASA, 1971. — P. 99.
- ↑ 1 2 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/plss.html PLSS Improvements] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1996). [www.webcitation.org/64v3QLS5G Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ [history.nasa.gov/alsj/a15/A15_PressKit.pdf Apollo 15 Press Kit] (англ.). — Washington, D.C.: NASA, 1971. — P. 106.
- ↑ 1 2 [history.nasa.gov/alsj/a15/A15_PressKit.pdf Apollo 15 Press Kit] (англ.). — Washington, D.C.: NASA, 1971. — P. 109.
- ↑ [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/ap15mr.pdf Apollo 15 Mission Report] (англ.). — Houston, Texas: NASA, 1971. — P. 1.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Orloff, Richard W. [history.nasa.gov/SP-4029/Apollo_15a_Summary.htm Apollo 15. The Ninth Mission: The Fourth Lunar Landing] (англ.). Apollo By The Numbers: A Statistical Reference. NASA (SP-2000-4029) (2000). [www.webcitation.org/64uIUrVHE Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ 1 2 [history.nasa.gov/alsj/a15/A15_PressKit.pdf Apollo 15 Press Kit] (англ.). — Washington, D.C.: NASA, 1971. — P. 75.
- ↑ Советский энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия. — 1979. — С. 1477
- ↑ Compton, William David [www.lpi.usra.edu/lunar/documents/NTRS/collection3/NASA_SP_4214.pdf Where No Man Has Gone Before: A History of Apollo Lunar Exploration Missions] (англ.). — NASA-SP-4214, 1989. — P. 219.
- ↑ 1 2 [www.lpi.usra.edu/lunar/missions/apollo/apollo_15/landing_site/ Apollo 15 Mission. Landing Site Overview] (англ.). Lunar Science and Exploration. Lunar and Planetary Institute (2011). [www.webcitation.org/64v3R1IlA Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ Compton, William David [www.lpi.usra.edu/lunar/documents/NTRS/collection3/NASA_SP_4214.pdf Where No Man Has Gone Before: A History of Apollo Lunar Exploration Missions] (англ.). — NASA-SP-4214, 1989. — P. 231.
- ↑ 1 2 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/01launch_to_earth_orbit.htm The Apollo 15 Flight Journal. Launch and Reaching Earth Orbit] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64v3RhlOf Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 309 771 фунтов // [history.nasa.gov/alsj/a15/A15_PressKit.pdf Apollo 15 Press Kit] (англ.). — Washington, D.C.: NASA, 1971. — P. 17.
- ↑ . Начиная с «Аполлона-15», мощность РН Сатурн-V была в очередной раз увеличена, но выведенные на орбиту массы кораблей «Аполлон-16» и «Аполлон-17» оказались чуть меньше. Скайлаб, шаттлы и полезная нагрузка ракеты-носителя Энергия были значительно меньше 140 тонн
- ↑ 1 2 3 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/02earth_orbit_tli.htm The Apollo 15 Flight Journal. Earth Orbit and Translunar Injection] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64v3SGsHA Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/03tde.htm The Apollo 15 Flight Journal. Transposition, Docking and Extraction] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64v3SnmvY Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/04troubleshoot_ptc.htm The Apollo 15 Flight Journal. SPS Troubleshooting and the PTC] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64v3TJ6FR Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 30-day Failure and Anomaly Listing Report] (англ.). — Houston, Texas: NASA, 1971. — P. 4.
- ↑ 1 2 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/05day2_checking_sps.htm The Apollo 15 Flight Journal. Day 2: Checking the SPS] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64v3Tndjz Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/06day2_enter_lm.htm The Apollo 15 Flight Journal. Day 2: Entering the LM] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64v3UHc8F Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 Woods, David. [history.nasa.gov/ap15fj/a15summary.htm The Apollo 15 Flight Journal. Apollo 15 Flight Summary] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64v3Umttx Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/07day3_flashing_lights.htm The Apollo 15 Flight Journal. Day 3: Flashing Lights] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64v3VG22O Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/08day3_leak_hilltop.htm The Apollo 15 Flight Journal. Day 3: Leaking Water and the Top of the Hill] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64uIJM3Sj Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ 1 2 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/09day4_lunar_encounter.htm The Apollo 15 Flight Journal. Day 4: Lunar Encounter] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64uIO7PBW Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/10day4_lunar_orbit.htm The Apollo 15 Flight Journal. Day 4: Lunar Orbit] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64uIOcLdR Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ 1 2 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/11day5_wakeup.htm The Apollo 15 Flight Journal. Day 5: Waking in the Descent Orbit] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64uIPJgcf Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ 1 2 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/12day5_landing_prep.htm The Apollo 15 Flight Journal. Day 5: Preparations for Landing] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64uIPsioL Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. Landing Day. Landing at Hadley] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/ap15mr.pdf Apollo 15 Mission Report] (англ.). — Houston, Texas: NASA, 1971. — P. 68.
- ↑ 1 2 [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/ap15mr.pdf Apollo 15 Mission Report] (англ.). — Houston, Texas: NASA, 1971. — P. 94.
- ↑ [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/ap15mr.pdf Apollo 15 Mission Report] (англ.). — Houston, Texas: NASA, 1971. — P. 6.
- ↑ [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/ap15mr.pdf Apollo 15 Mission Report] (англ.). — Houston, Texas: NASA, 1971. — P. 93.
- ↑ [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/ap15mr.pdf Apollo 15 Mission Report] (англ.). — Houston, Texas: NASA, 1971. — P. 69.
- ↑ 1 2 [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/ap15mr.pdf Apollo 15 Mission Report] (англ.). — Houston, Texas: NASA, 1971. — P. 63.
- ↑ [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/ap15mr.pdf Apollo 15 Mission Report] (англ.). — Houston, Texas: NASA, 1971. — P. 73.
- ↑ [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/ap15mr.pdf Apollo 15 Lunar Surface Journal. Apollo 15 Mission Report. Version 3, p. 1] (англ.). — Журнал полёта Apollo 15. Проверено 1 декабря 2010. [www.webcitation.org/64uIQnvp3 Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/13solo_ops1.htm The Apollo 15 Flight Journal. Solo Orbital Operations-1] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). Проверено 24 ноября 2011. [www.webcitation.org/64uIRsusS Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/14solo_ops2.htm The Apollo 15 Flight Journal. Solo Orbital Operations-2] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). Проверено 24 ноября 2011. [www.webcitation.org/64uISQGoT Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/15solo_ops3.htm The Apollo 15 Flight Journal. Solo Orbital Operations-3] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). Проверено 24 ноября 2011. [www.webcitation.org/64uIT32v8 Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/16solo_ops4.htm The Apollo 15 Flight Journal. Solo Orbital Operations-4] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). Проверено 24 ноября 2011. [www.webcitation.org/64uITo7Hh Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 [www.solarviews.com/eng/apo15.htm Apollo 15 Summary] (англ.). — Копия Apollo Lunar Surface Journal. Проверено 1 декабря 2010. [www.webcitation.org/64uIUIQOl Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. Post-SEVA Activities] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The First EVA. Wake-up for EVA-1] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The First EVA. Preparations for EVA-1] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The First EVA. Deploying the Lunar Roving Vehicle] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ [history.nasa.gov/alsj/a15/A15_PressKit.pdf Apollo 15 Press Kit] (англ.). — Washington, D.C.: NASA, 1971. — P. 85.
- ↑ Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The First EVA. Loading the Rover] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The First EVA. Preparations for the First Rover Traverse] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The First EVA. Driving to Elbow Crater] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/ap15mr.pdf Apollo 15 Mission Report] (англ.). — Houston, Texas: NASA, 1971. — P. 102.
- ↑ Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The First EVA. Geology Station 1 at Elbow Crater] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The First EVA. Driving to Station 2] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The First EVA. Geology Station 2 on Mt. Hadley Delta] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The First EVA. Return to the LM] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The First EVA. ALSEP Off-load] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ [history.nasa.gov/alsj/a15/A15_PressKit.pdf Apollo 15 Press Kit] (англ.). — Washington, D.C.: NASA, 1971. — P. 40.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The First EVA. Drilling Troubles] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/ap15mr.pdf Apollo 15 Mission Report] (англ.). — Houston, Texas: NASA, 1971. — P. 25.
- ↑ 1 2 [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/ap15mr.pdf Apollo 15 Mission Report] (англ.). — Houston, Texas: NASA, 1971. — P. 24.
- ↑ 1 2 3 4 5 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The First EVA. EVA-1 Closeout] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The First EVA. Post-EVA-1 Activities] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Second EVA. Wake-up for EVA-2] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Second EVA. Preparations for EVA-2] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Second EVA. Getting the Rover Loaded for EVA-2] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Second EVA. Driving to Station 6 on Mt. Hadley Delta] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Second EVA. Working above the Rover at Station 6] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Second EVA. Working below the Rover in the Station 6 crater] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Second EVA. Traverse to Station 6a] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Second EVA. The Green Boulder at Station 6a] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Second EVA. The Genesis Rock] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Second EVA. Planning Discussions for EVA-2] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Second EVA. Dune Crater] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Second EVA. Heat Flow Reprise] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Second EVA. The Dreaded Station 8] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Second EVA. EVA-2 Closeout] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Second EVA. Post-EVA-2 Activities] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Third EVA. Preparing the Rover for the trip to the Rille] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Third EVA. Extracting the Core and Losing the North Complex] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Third EVA. Irwin's Dunes] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Third EVA. Instant Rock at Station 9] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Third EVA. Hadley Rille] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Third EVA. Stereo Photography at Station 10] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Third EVA. Return to the LM] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Third EVA. The Hammer and the Feather] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Third EVA. Post-EVA-3 Activities] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/17rndz_dock.htm The Apollo 15 Flight Journal. Rendezvous and Docking] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64uIVIj7e Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 Jones, Eric M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.html Apollo 15 Lunar Surface Journal. The Third EVA. Return to Orbit] (англ.). Apollo Lunar Surface Journal. NASA (1995). [www.webcitation.org/64v3Pqqgy Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/18tunnel_leak_lm_jett.htm The Apollo 15 Flight Journal. Leaking Tunnel and Jettison of the LM] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64uIVn6D2 Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ 1 2 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/19orbital_science.htm The Apollo 15 Flight Journal. Orbital Science and Crew Rest] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64uIWIwIS Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ 1 2 3 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/20day10_science.htm The Apollo 15 Flight Journal. Day 10: Orbital Science] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64uIWn9Vk Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/21subsat_tei.htm The Apollo 15 Flight Journal. Subsatellite Launch and Trans-Earth Injection] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64uIXHbXd Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ 1 2 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/23day11_worden_eva.htm The Apollo 15 Flight Journal. Day 11: Worden’s EVA Day] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64uIXlUDL Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ 1 2 3 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/24day12_presser.htm The Apollo 15 Flight Journal. Science and a Press Conference] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64uIYHhhY Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Woods, David and O'Brien, Frank. [history.nasa.gov/ap15fj/25day13_splashdown.htm The Apollo 15 Flight Journal. Splashdown Day] (англ.). Apollo Flight Journal. NASA (2009). [www.webcitation.org/64uIYoDoo Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/ap15mr.pdf Apollo 15 Mission Report] (англ.). — Houston, Texas: NASA, 1971. — P. 114.
- ↑ 1 2 [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/ap15mr.pdf Apollo 15 Mission Report] (англ.). — Houston, Texas: NASA, 1971. — P. 157.
- ↑ [www.upi.com/Audio/Year_in_Review/Events-of-1971/12295509436546-1/#title «Apollo 15: 1971 Year in Review, UPI.com»]
- ↑ 1 2 [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/ap15mr.pdf Apollo 15 Mission Report] (англ.). — Houston, Texas: NASA, 1971. — P. 238.
- ↑ 1 2 [www.collectspace.com/resources/flown_a15_articlescarried.html Articles Carried on Manned Space Flights] (англ.). NASA News Release 72-189, September 15, 1972. collectSPACE (1999—2011). Проверено 3 сентября 2011. [www.webcitation.org/64uIZPYpy Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ [www.collectspace.com/resources/profiles/profiles_a15sieger.html Profile: Apollo 15 "Sieger" covers] (англ.). collectSPACE (1999—2009). Проверено 3 сентября 2011. [www.webcitation.org/64uIa5UCH Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ [www.novaspace.com/LIVEAUCTION/Auctionitems/Catalog.html Auction Results] (англ.). Novaspace Auction Catalog Results. NOVASPACE. Проверено 3 сентября 2011. [www.webcitation.org/64uIafTQL Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ [www.check-six.com/lib/Fallen_Astros.htm "Fallen Astronaut"] (англ.). Check-Six.com. — Включает копию страницы журнала Art in America (июль 1972) с рекламой предстоящей распродажи копий фигурки Павшего Астронавта. Проверено 23 ноября 2011. [www.webcitation.org/64uIbLYeV Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
- ↑ Копия письма, на котором Ван Хейдонк от руки написал, сколько всего копий фигурки Павшего Астронавта было изготовлено.
- ↑ [www.nationmaster.com/encyclopedia/From-the-Earth-to-the-Moon-%28miniseries%29 From the Earth to the Moon (miniseries)] (англ.). NationMaster.com (Encyclopedia) (2003-5). Проверено 10 октября 2013.
Литература
- Andrew L. Chaikin. A Man On The Moon: The Voyages of the Apollo Astronauts. — Penguin, 2007. — 720 p. — ISBN 0-14-311235-X.
- Andrew L. Chaikin with Victoria Kohl. Voices from the Moon: Apollo Astronauts Describe Their Lunar Experiences. — USA Penguin Group, 2009. — 201 p. — ISBN 978-0-670-02078-2.
- David M. Harland. Exploring the Moon: The Apollo Expeditions. — Springer/Praxis Publishing, 1999. — ISBN 1-85233-099-6.
- Grant Heiken, Eric M. Jones. On the Moon: The Apollo Journals. — 1st ed. — Springer Praxis Books, 2007. — 498 p. — ISBN 0-387-48939-8.
- James B. Irwin; William A. Emerson, Jr. To Rule The Night, The Discovery Voyage Of Astronaut Jim Irwin. — 1st ed. — Philadelphia: A. J. Holman Company, 1973. — ISBN 0-87981-024-6.
- James B. Irwin. More Than Earthlings: An astronaut’s thoughts for Christ-centered living. — Broadman Press, 1983. — 95 p. — ISBN 0-8054-5255-9.
- Richard W. Orloff, David M. Harland. Apollo: The Definitive Sourcebook. — 1st ed. — Springer Praxis Books, 2006. — 633 p. — ISBN 0-387-30043-0.
- David R. Scott and Alexei A. Leonov, with Christine Toomey. Two Sides of the Moon: Our Story of the Cold War Space Race. — 1st U.S. ed. — New York: Thomas Dunne Books, 2004. — 416 p. — ISBN 0-312-30865-5.
- Paul Thomsen. Flight of the Falcon: The Thrilling Adventures of Colonel Jim Irwin. — 2nd ed. — Institute for Creation Research, 1997. — 80 p. — ISBN 0-932766-45-5.
- Alfred M. Worden. Hello Earth; Greetings from Endeavour. — 1st ed. — Nash Pub, 1974. — 80 p. — ISBN 0-8402-1343-3.
- Alfred M. Worden. I Want to Know About a Flight to the Moon (Unknown Binding). — 1st ed. — Doubleday, 1974. — 64 p. — ISBN 0-385-05837-3.
- Alfred M. Worden with Francis French. Falling to Earth: An Apollo 15 Astronaut’s Journey to the Moon. — Smithsonian Books, 2011. — 304 p. — ISBN 978-1-58834-309-3.
Ссылки
- [galspace.spb.ru/index79.html Карта Луны: горы, кратеры и знаменитые моря] (рус.)
- [history.nasa.gov/SP-4029/Apollo_00a_Cover.htm NASA — Apollo By The Numbers] (англ.)
- [spaceflight.nasa.gov/history/apollo/index.html — Официальный вебсайт программы «Аполлон»] (англ.)
- [spaceflight.nasa.gov/gallery/images/apollo/index.html Apollo photo gallery at NASA Human Spaceflight website] — Фото, видео и анимации (англ.)
- [www.spaceflighthistory.com/apolloprogram.htm U.S. Spaceflight History — Apollo Program] (англ.)
- [www.lpi.usra.edu/resources/apollo/ Apollo Image Atlas] — Почти 25 000 фотографий Луны, Институт Луны и планет (Lunar and Planetary Institute) (англ.)
- [history.nasa.gov/apollo.html Project Apollo at NASA History Division] (англ.)
- [www.hq.nasa.gov/alsj/frame.html The Apollo Lunar Surface Journal] (англ.)
- [history.nasa.gov/afj/ The Apollo Flight Journal] (англ.)
- [www.alworden.com The Official web site of Al Worden — Apollo XV CMP] — Официальный вебсайт Альфреда Уордена (англ.)
- [history.nasa.gov/diagrams/apollo.html — Проект Аполлон, рисунки и технические диаграммы] (англ.)
- [history.nasa.gov/apsr/apsr.htm Apollo Program Summary Report (Technical)] (англ.)
- [www.nasm.si.edu/collections/imagery/Apollo/Apollo.htm The Apollo Program (National Air and Space Museum)]
- [www.nasa.gov/externalflash/apollo11/index1.html Apollo 35th Anniversary Interactive Feature] (in Flash) (англ.)
- [www.lpi.usra.edu/expmoon/apollo_landings.html Исследование Луны: миссии по программе «Аполлон»] (англ.)
- [www.apolloarchive.com/ Архив Аполлона] — Большое количество информации о программе «Аполлон» (англ.)
- [apollo.sese.asu.edu/ Apollo Flight Film Archive] — Хранилище отсканированных фильмов о полётах по программе «Аполлон» (англ.)
- [history.nasa.gov/series95.html NASA History Series Publications] — Публикации по истории НАСА, многие из которых on-line (англ.)
- [www.dni.ru/society/2009/9/3/174204.html Индийцы нашли на Луне следы человека]
|
|
Эта статья входит в число избранных статей русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий Аполлон-15
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.
Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.
Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.
Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.
В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.
В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.
Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.
Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.
Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.
На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.
В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.
По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.
На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»
Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.
Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.
Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.
Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.
Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.
Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.
На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».
Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page [мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во первых тем, что он не был мужем своей жены, во вторых тем, что он не позволял себе подозревать.
– Нет, теперь сделавшись bas bleu [синим чулком], она навсегда отказалась от прежних увлечений, – говорил он сам себе. – Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения, – повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно), физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и свободу его движений.
– Такая странная антипатия, – думал Пьер, – а прежде он мне даже очень нравился.
В глазах света Пьер был большой барин, несколько слепой и смешной муж знаменитой жены, умный чудак, ничего не делающий, но и никому не вредящий, славный и добрый малый. В душе же Пьера происходила за всё это время сложная и трудная работа внутреннего развития, открывшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.
Он продолжал свой дневник, и вот что он писал в нем за это время:
«24 ro ноября.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги мне ходить по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну – тихостью, медлением, 2) похоть – воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но не отлучать себя от а) государственных дел службы, b) от забот семейных, с) от дружеских сношений и d) экономических занятий».
«27 го ноября.
«Встал поздно и проснувшись долго лежал на постели, предаваясь лени. Боже мой! помоги мне и укрепи меня, дабы я мог ходить по путям Твоим. Читал Св. Писание, но без надлежащего чувства. Пришел брат Урусов, беседовали о суетах мира. Рассказывал о новых предначертаниях государя. Я начал было осуждать, но вспомнил о своих правилах и слова благодетеля нашего о том, что истинный масон должен быть усердным деятелем в государстве, когда требуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван. Язык мой – враг мой. Посетили меня братья Г. В. и О., была приуготовительная беседа для принятия нового брата. Они возлагают на меня обязанность ритора. Чувствую себя слабым и недостойным. Потом зашла речь об объяснении семи столбов и ступеней храма. 7 наук, 7 добродетелей, 7 пороков, 7 даров Святого Духа. Брат О. был очень красноречив. Вечером совершилось принятие. Новое устройство помещения много содействовало великолепию зрелища. Принят был Борис Друбецкой. Я предлагал его, я и был ритором. Странное чувство волновало меня во всё время моего пребывания с ним в темной храмине. Я застал в себе к нему чувство ненависти, которое я тщетно стремлюсь преодолеть. И потому то я желал бы истинно спасти его от злого и ввести его на путь истины, но дурные мысли о нем не оставляли меня. Мне думалось, что его цель вступления в братство состояла только в желании сблизиться с людьми, быть в фаворе у находящихся в нашей ложе. Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал, не находится ли в нашей ложе N. и S. (на что я не мог ему отвечать), кроме того, что он по моим наблюдениям не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишком занят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного, я не имел оснований сомневаться в нем; но он мне казался неискренним, и всё время, когда я стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине, мне казалось, что он презрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть его обнаженную грудь шпагой, которую я держал, приставленною к ней. Я не мог быть красноречив и не мог искренно сообщить своего сомнения братьям и великому мастеру. Великий Архитектон природы, помоги мне находить истинные пути, выводящие из лабиринта лжи».
После этого в дневнике было пропущено три листа, и потом было написано следующее:
«Имел поучительный и длинный разговор наедине с братом В., который советовал мне держаться брата А. Многое, хотя и недостойному, мне было открыто. Адонаи есть имя сотворившего мир. Элоим есть имя правящего всем. Третье имя, имя поизрекаемое, имеющее значение Всего . Беседы с братом В. подкрепляют, освежают и утверждают меня на пути добродетели. При нем нет места сомнению. Мне ясно различие бедного учения наук общественных с нашим святым, всё обнимающим учением. Науки человеческие всё подразделяют – чтобы понять, всё убивают – чтобы рассмотреть. В святой науке Ордена всё едино, всё познается в своей совокупности и жизни. Троица – три начала вещей – сера, меркурий и соль. Сера елейного и огненного свойства; она в соединении с солью, огненностью своей возбуждает в ней алкание, посредством которого притягивает меркурий, схватывает его, удерживает и совокупно производит отдельные тела. Меркурий есть жидкая и летучая духовная сущность – Христос, Дух Святой, Он».
«3 го декабря.
«Проснулся поздно, читал Св. Писание, но был бесчувствен. После вышел и ходил по зале. Хотел размышлять, но вместо того воображение представило одно происшествие, бывшее четыре года тому назад. Господин Долохов, после моей дуэли встретясь со мной в Москве, сказал мне, что он надеется, что я пользуюсь теперь полным душевным спокойствием, несмотря на отсутствие моей супруги. Я тогда ничего не отвечал. Теперь я припомнил все подробности этого свидания и в душе своей говорил ему самые злобные слова и колкие ответы. Опомнился и бросил эту мысль только тогда, когда увидал себя в распалении гнева; но недостаточно раскаялся в этом. После пришел Борис Друбецкой и стал рассказывать разные приключения; я же с самого его прихода сделался недоволен его посещением и сказал ему что то противное. Он возразил. Я вспыхнул и наговорил ему множество неприятного и даже грубого. Он замолчал и я спохватился только тогда, когда было уже поздно. Боже мой, я совсем не умею с ним обходиться. Этому причиной мое самолюбие. Я ставлю себя выше его и потому делаюсь гораздо его хуже, ибо он снисходителен к моим грубостям, а я напротив того питаю к нему презрение. Боже мой, даруй мне в присутствии его видеть больше мою мерзость и поступать так, чтобы и ему это было полезно. После обеда заснул и в то время как засыпал, услыхал явственно голос, сказавший мне в левое ухо: – „Твой день“.
«Я видел во сне, что иду я в темноте, и вдруг окружен собаками, но иду без страха; вдруг одна небольшая схватила меня за левое стегно зубами и не выпускает. Я стал давить ее руками. И только что я оторвал ее, как другая, еще большая, стала грызть меня. Я стал поднимать ее и чем больше поднимал, тем она становилась больше и тяжеле. И вдруг идет брат А. и взяв меня под руку, повел с собою и привел к зданию, для входа в которое надо было пройти по узкой доске. Я ступил на нее и доска отогнулась и упала, и я стал лезть на забор, до которого едва достигал руками. После больших усилий я перетащил свое тело так, что ноги висели на одной, а туловище на другой стороне. Я оглянулся и увидал, что брат А. стоит на заборе и указывает мне на большую аллею и сад, и в саду большое и прекрасное здание. Я проснулся. Господи, Великий Архитектон природы! помоги мне оторвать от себя собак – страстей моих и последнюю из них, совокупляющую в себе силы всех прежних, и помоги мне вступить в тот храм добродетели, коего лицезрения я во сне достигнул».
«7 го декабря.
«Видел сон, будто Иосиф Алексеевич в моем доме сидит, я рад очень, и желаю угостить его. Будто я с посторонними неумолчно болтаю и вдруг вспомнил, что это ему не может нравиться, и желаю к нему приблизиться и его обнять. Но только что приблизился, вижу, что лицо его преобразилось, стало молодое, и он мне тихо что то говорит из ученья Ордена, так тихо, что я не могу расслышать. Потом, будто, вышли мы все из комнаты, и что то тут случилось мудреное. Мы сидели или лежали на полу. Он мне что то говорил. А мне будто захотелось показать ему свою чувствительность и я, не вслушиваясь в его речи, стал себе воображать состояние своего внутреннего человека и осенившую меня милость Божию. И появились у меня слезы на глазах, и я был доволен, что он это приметил. Но он взглянул на меня с досадой и вскочил, пресекши свой разговор. Я обробел и спросил, не ко мне ли сказанное относилось; но он ничего не отвечал, показал мне ласковый вид, и после вдруг очутились мы в спальне моей, где стоит двойная кровать. Он лег на нее на край, и я будто пылал к нему желанием ласкаться и прилечь тут же. И он будто у меня спрашивает: „Скажите по правде, какое вы имеете главное пристрастие? Узнали ли вы его? Я думаю, что вы уже его узнали“. Я, смутившись сим вопросом, отвечал, что лень мое главное пристрастие. Он недоверчиво покачал головой. И я ему, еще более смутившись, отвечал, что я, хотя и живу с женою, по его совету, но не как муж жены своей. На это он возразил, что не должно жену лишать своей ласки, дал чувствовать, что в этом была моя обязанность. Но я отвечал, что я стыжусь этого, и вдруг всё скрылось. И я проснулся, и нашел в мыслях своих текст Св. Писания: Живот бе свет человеком, и свет во тме светит и тма его не объят . Лицо у Иосифа Алексеевича было моложавое и светлое. В этот день получил письмо от благодетеля, в котором он пишет об обязанностях супружества».
«9 го декабря.
«Видел сон, от которого проснулся с трепещущимся сердцем. Видел, будто я в Москве, в своем доме, в большой диванной, и из гостиной выходит Иосиф Алексеевич. Будто я тотчас узнал, что с ним уже совершился процесс возрождения, и бросился ему на встречу. Я будто его целую, и руки его, а он говорит: „Приметил ли ты, что у меня лицо другое?“ Я посмотрел на него, продолжая держать его в своих объятиях, и будто вижу, что лицо его молодое, но волос на голове нет, и черты совершенно другие. И будто я ему говорю: „Я бы вас узнал, ежели бы случайно с вами встретился“, и думаю между тем: „Правду ли я сказал?“ И вдруг вижу, что он лежит как труп мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую книгу, писанную, в александрийский лист. И будто я говорю: „это я написал“. И он ответил мне наклонением головы. Я открыл книгу, и в книге этой на всех страницах прекрасно нарисовано. И я будто знаю, что эти картины представляют любовные похождения души с ее возлюбленным. И на страницах будто я вижу прекрасное изображение девицы в прозрачной одежде и с прозрачным телом, возлетающей к облакам. И будто я знаю, что эта девица есть ничто иное, как изображение Песни песней. И будто я, глядя на эти рисунки, чувствую, что я делаю дурно, и не могу оторваться от них. Господи, помоги мне! Боже мой, если это оставление Тобою меня есть действие Твое, то да будет воля Твоя; но ежели же я сам причинил сие, то научи меня, что мне делать. Я погибну от своей развратности, буде Ты меня вовсе оставишь».
Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…