Аполлон (журнал)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Аполлон

Обложка журнала «Аполлон»
за апрель 1910 г.
Язык:

русский

Адрес редакции:

Санкт-Петербург

Страна:

Российская империя Российская империя

История издания:

с 1909 г. по 1917 г.

Аполлон в Викитеке
Аполлон на Викискладе

«Аполло́н» — русский иллюстрированный журнал по вопросам изобразительного искусства, музыки, театра и литературы; издавался в 19091917 в Санкт-Петербурге[1].

Первый номер вышел 25 октября 1909 года и был приурочен к выставке художника Георгия Лукомского — позже его работам был посвящён специальный номер журнала[2]. Сначала журнал выходил с обложкой, выполненной Львом Бакстом, затем обложки оформлял Мстислав Добужинский; всего он их сделал около восьмидесяти.

С октября 1909 до января 1911 года вышло по 12 номеров; в это время журнал выходил в издательстве Ефронов «Якорь», но после ухода А. Л. Волынского из сотрудников «Аполлона» Ефроны от дальнейшего издания отказались. В 1909—1910 годах журнал выпускал в виде приложения «Литературный альманах».

С 1911 года журнал выходил десять раз в год; в 1911—1912 годах 2 раза в месяц появлялось приложение «Русская художественная летопись», ставшее с 1913 года частью отдела хроники журнала.

С 1911 года издателями были Сергей Константинович Маковский (инициатор создания журнала) и сын К. К. Ушкова, Михаил Константинович Ушков. Маковский редактировал журнал до № 9 1912 года, затем редактором стал барон Н. Н. Врангель.

«Аполлон» публиковал материалы по истории классического и современного русского и зарубежного искусства, обзоры выставок, театральной и музыкальной жизни в России и других странах; освещал проблемы изучения и охраны памятников русского искусства. Позиции журнала определялись идеалистическими взглядами и изощрёнными вкусами литературно-художественной элиты, видевшей в революции угрозу культуре, иллюзиями о преображении мира искусством с его духовными ценностями и совершенством формы. «Аполлон» проявлял враждебное отношение и к передвижничеству, и к официально-государственному направлению.

Раздел «Письма о русской поэзии» вёл в журнале Николай Гумилёв; рубрику «Заметки о русской беллетристике» — поэт Михаил Кузмин, а «Петербургские театры» — критик Сергей Ауслендер.

В «Аполлоне» выступали представители различных течений в русском искусстве начала XX века кроме крайних левых: вначале журнал привлёк символистов, с 1913 года он стал трибуной акмеистов, под конец в журнал проникли формалисты (Б. Эйхенбаум, Б. Томашевский). В «Аполлоне» печатались Сергей Городецкий, Максимилиан Волошин, Осип Мандельштам; печатались сочинения И. Ф. Анненского, А. А. Блока, В. Я. Брюсова, В. И. Иванова, М. А. Кузмина, Н. С. Гумилёва, художественно-критические статьи С. М. Волконского, В. А. Дмитриева, А. А. Ростиславова, Н. Н. Пунина, Я. А. Тугендхольда, В. А. Чудовского. Печатались репродукции картин большого формата.

В «Аполлоне» впервые появились стихи подписанные: Анна Ахматова. Её муж Николай Гумилёв был против её литературных занятий, однако Сергей Маковский взял на себя всю ответственность: «Разрешаю вам говорить, что эти строфы я попросту выкрал из вашего альбома и напечатал самовластно». Стихи вызвали массу похвал и Гумилеву, вернувшемуся из «дальних странствий», оставалось только примириться со свершившимся фактом. Впервые появились на страницах журнала стихи графа Василия Комаровского.

Идеалистическая направленность журнала, оторванность его от реалий жизни послужили поводом для сатирического рассказа Аркадия Аверченко «Аполлон» 1910 года[3].

Последний номер журнала за 1917 год вышел осенью 1918 года. Журнал «Аполлон» был закрыт в связи с финансовыми и материальными трудностями.

Напишите отзыв о статье "Аполлон (журнал)"



Примечания

  1. С 1993 года под названием «Аполлон» стал выходить новый литературно-художественный альманах. Альманах выходил нерегулярно вплоть до 1998 года; в нём печатались сочинения современных российских поэтов и прозаиков, оригинальные переводы классической и современной прозы и поэзии, а также малоизвестные произведения классиков Серебряного века.
  2. Другой художник, Дмитрий Стеллецкий удостоился целого номера журнала «Аполлон», посвященного практически ему одному, со специальной статьей Александра Бенуа.
  3. Аркадий Аверченко. Аполлон // Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Веселые устрицы / Вступительная статья, сост., подготовка текста, комментарии Ст. Никоненко. — М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2007. — Т. 1. — 448 с. — ISBN 978-5-275-01436-5.

Литература

  • Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>
  • С. К. Маковский. На Парнасе Серебряного века. — М.: «Наш дом – L’Age d’Homme», Екатеринбург: «У-Фактория», 2000. — 400 с. — ISBN 5891360160, 5891781654, ББК 83.3(2), М16..
  • Маковский С. На Парнасе Серебряного века. — М.: XXI век — Согласие, 2000. — 560 с. — 5000 экз. — ISBN 5-293-00003-9.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Аполлон (журнал)

Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]