Аполог

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Аполо́г (апо́лог; от др.-греч. ἀπόλογος — «повествование, рассказ») — литературный жанр, дидактический (нравоучительный) рассказ (повествование), построенное на аллегорическом (иносказательном) изображении животных или растений.





Термины «аполог», «басня», «животный эпос»

По основным формальным признакам аполог совпадает с басней. Различие между терминами «аполог» и «басня» не вполне ясно. Предлагались различные варианты их разграничения.

  • Термины различают только по области применения, причём область применения термина «аполог» у́же. Апологом обычно называют аллегорический рассказ античной литературы или какой-либо из восточных литератур. Термин «басня» применяется и к произведениям европейских литератур Нового времени.
  • Термины «аполог» и «басня» различаются по объёму произведения. Аполог короче басни.
  • Термин «аполог» рассматривается как родовой, а «басня» — как видовой: апологом называется любое произведение аллегорическо-дидактического жанра, басней — произведение европейской литературы. Впрочем, возможно и обратное отношение: «басня» — универсальное название, «аполог» — название произведения восточной или античной литературы.
  • Аполог как аллегорический жанр (сатира на человеческое поведение) и животный эпос как жанр, изображающий нравы и обычаи животных без дидактических целей, представляют собой простые жанры, жанровые типы в их чистом виде. А басня — это смешанный жанр, который возник в результате их соединения.

Иногда термин «аполог» применяется к русским стихотворным басням середины XVIII — начала XIX века, например, к басням И. И. Дмитриева.

История жанра

Восточные литературы

Независимо от значения термина, сам этот жанр действительно был особенно распространён в восточных литературах.

Одним из самых известных апологических сборников был санскритский сборник III века «Панчатантра». Он оказал большое вличние на литературы соседних регионов[1].

Персидская переработка этого сборника (на язык пехлеви) известна под заглавием «Калила и Димна». Она оказала большое влияние на развитие аполога и родственных жанров во всех европейских литературах Средних веков и Возрождения.

Западные литературы

При переносе из восточной литературы в европейскую аполог меняется. Меньшую роль играет дидактика (мораль), большую — повествование. Исчезают характерные для «Калилы и Димны» апологи, построенные по типу рассказ в рассказе (так называемые вводные апологи, которые персонаж основного аполога приводит по ходу действия для доказательства какого-либо утверждения). Эта рамочная конструкция в европейской литературе появляется редко, и притом всегда в неразвитом виде (действующие лица в общих словах напоминают о знакомом басенном сюжете).

В двух европейских памятниках встречается полная форма вводного аполога. Это «Liber de obsidione Anconae»[2] и «Speculum sapientiae beati Civilli episcopi, alias quadripartitus apologeticus vocatus». Делались различные предположения об авторстве последней рукописи[3].

Одним из самых известных русских апологических сборников является переделка «Калилы и Димны» под заглавием «Стефанит и Ихнилат». Другой пример — «Зрелище жития человеческого».

Напишите отзыв о статье "Аполог"

Примечания

  1. Некоторые исследователи предполагали, что этот сборник был источником и образцом Эзоповых басен.
  2. Muratori: Rerum Italicarum Scriptores XI.
  3. Веселовский А. Н. Заметки по литературе и народной словесности // Записки Императорской академии наук. — Т. XLV.

Ссылки

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).


Отрывок, характеризующий Аполог

Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.