Апология
Аполо́гия (от др.-греч. ἀπολογία — оправдание) — защитительная речь или защитительное письмо, сочинение, текст, направленный на защиту чего- или кого-либо. Предполагается, что объект апологии подвергается внешним нападкам.
В настоящее время слово «апология» означает чрезмерное восхваление чего-нибудь или кого-нибудь, защиту (обычно предвзятую).[1]
Право и философия Древней Греции
Изначально, в древнегреческом праве, апология — это защитительная речь на суде. Например, одноимённые сочинения «Апология Сократа» у Платона и у Ксенофонта представляют собой два варианта защитительной речи Сократа. Известны также «Апология» Апулея (тот защищался от обвинений в колдовстве) и апологии ритора Либания.
Христианство
Под апологией в христианстве понимается защита христианской веры от внешних нападок. В широком смысле так называется любой текст, защищающий христианство, в узком — текст раннего христианства. Автор апологии называется апологетом (апологистом), а наука о защите (искусство защиты) христианской религии — апологетикой.
Раннее христианство
В ранней христианской литературе известно множество апологетических произведений, защищающих христианство и направленных против его гонителей. Такие сочинения в современных историко-церковных текстах называются апологиями, а зачастую они и прямо имели это название. Апологетами называются прежде всего раннехристианские писатели, главным образом II—III веков.
Апологии (и апологеты) различаются по языку, на котором написаны
Восточные апологеты (Греческие апологеты) | Западные апологеты (латинские апологеты) |
---|---|
Последним апологетом был Феодорит Киррский (V век).
Апологии, обращённые к римским властям
Содержание и форма апологий зависела от того, какой аспект христианского учения подвергался нападкам и с чьей стороны. Первым преследователем христианства была языческая древнеримская государственная власть, и поэтому первые апологии в начале II века имели форму политической публицистики (политических трактатов), обращенных к римским императорам и правителям.
К ним обращались апологеты:
- Аристид Афинский
- Кодрат
- Мелитон Сардский
- Клавдий Аполлинарий, еп. Иерапольский
- Юстин Мученик
- Афинагор
Полемика против иудеев
Спустя какое-то время авторы апологий стали обращать их против полемических сочинений иудеев и язычников. Исходным пунктом антииудейской полемики служил признаваемый обеими сторонами Ветхий Завет. С опорой на него доказывался тезис: Иисус Христос действительно был обещанным в ветхозаветных пророчествах Мессией.
Против иудеев написаны следующие апологии:
- Юстин Мученик. Диалог против Трифона (лат. Dialogus contra Tryphonem).
- Тертуллиан. Против иудеев. (лат. Adversus Judaeos)
- Аристон из Пеллы. Диалог Паписка и Иасона (не сохранилась)
Полемика против античной религии и философии
Борьба с античным язычеством и античной философией была одной из главных целей раннехристианской апологетики. Вначале христиане защищались от обвинений в атеизме (отказе от почитания богов), безнравственности и отказе от подчинения государству. Затем апологии переходят от защиты к обвинению противной стороны (язычества). Они начинают доказывать бессилие языческих богов, безнравственность содержания античной мифологии, безнравственность культа античной религии, противоречивость философских учений. Из чего делается вывод о превосходстве христианской религии перед античной религией и философией: одно только христианство обладает истиной, т. е. знанием исключительно истинного Бога и предписывает служение Богу, которое только и ведёт к спасению.
Апологии антиязыческой направленности:
- Минуций Феликс. Октавий (лат. Octavius).
- Тертуллиан. Апологетик (лат. Apologeticus).
- Тертуллиан. К язычникам (лат. Ad nationes)
- Киприан De idolorum vanitate.
- Татиан
- Феофил Антиохийский
- Арнобий
Некоторые апологеты защищают христианство от определённых философских учений:
- Ориген. Против Цельса восемь книг (лат. Contra Celsum). — Ориген в этом сочинении опровергает материализм.
- Тертуллиан. О душе (лат. De anima). — В этом сочинении Тертулиан обосновывал учение о душе, опираясь на общий всем людям опыт сознания и его необходимые проявления.
В апологетических текстах были заложены основы христианского богословия, в частности Феофил Антиохийский и Тертуллиан ввели термин «Троица».
После того, как христианство победило языческую религию и переработало античную философию и в IV веке стало государственной религией, апологетическая литература постепенно исчезла за ненадобностью. Место апологетических сочинений заняли полемические (например, полемика против ересей).
Средние века
В условиях полного господства христианства в Западной Европе на протяжении эпохи средневековой схоластики защита против внешнего противника была не нужна. Тем не менее термин, «апология» применяется к текстам, направленным против ислама и иудаизма (их было немного). Равным образом он применяется и к большой группе текстов, целью которых была борьба с ересями (хотя, опять-таки, это были преимущественно полемические сочинения).
Возрождение и Реформация
В эпоху Возрождения апологетические тексты защищали христианскую веру от гуманистического интереса к античной культуре и, в частности от тенденции к возрождению античного язычества. Примеры:
- Марсилио Фичино. О христианской религии. (лат. De religione christiana, 1475).
- Хуан Луис Вивес (Людовик Вивес). Об истине христианской веры (лат. De veritate fidei christianae, 1543).
В период Реформации апологетика отошла на второй план, поскольку наибольшее значение имели полемические и догматические сочинения. Апологии в этот период, как правило, представляли собой защиту того или иного исповедания.
XVII—XVIII века
Из христианских апологий XVII века наиболее важны следующие:
- Гуго Гроций. Об истинности христианской религии (лат. De veritate religionis christianae, 1627). — Сочинение было предназначено для укрепления в религии моряков, находящихся в языческих странах, и ограничивалось изложением общих основ христианства, не затрагивая догматику.
- Блез Паскаль. Мысли о религии (фр. Pensées sur la réligion, 1669). — Книга соединяла доказательства, основанные на пророчествах и чудесах с доказательствами, вытекающими из внутреннего чувства. Изложение было фрагментарным. Текст признаётся одним из значимых текстов философии Нового времени.
Большое количество апологетических текстов было создано в период с середины XVII по конец XVIII века для борьбы с религиозной философией деизма, который выдвигал идею естественной религии и отвергал сверхъестественные основания религии, характерные для христианства. Наибольшее влияние деизм имел в Великобритании, Франции и Германии: соответственно, апологии писались именно в этих странах.
Наиболее известны апологеты:
- Битлер Аналогия религии естественной и религии откровения. (англ. The analogy of religion natural and revealed, 1736)
- Ларднер.
- Леланд.
- Аддисон.
- Тюрротен. Трактат об истинности христианской религии (фр. Traité de la vérité de la religion chrétienne)
- Боннэ
- Пфафф
- Мосгейм
- Сак
- Иерузалем. Рассуждения о высших истинах религии (нем. Betrachtungen über die vornehmsten Wahrheiten der Religion, 1768).
- Нессельт
- Лилиенталь.
- Одни апологеты христианства пытались доказать, что божественное откровение сверхъестественно и непостижимо для разума, другие, — что требования разума соглашаются с учением и нравственными принципами христианства.
Первая половина XIX века
- Шатобриан Ф. Р. де. Апология христианства.
- Чаадаев П. Я.. Апология сумасшедшего.
Протестантизм XIX века
Содержание протестантских апологий второй половины XIX века определяла полемика вокруг натурализма.
Рационалистическое направление в апологетике стремилось, с одной стороны, путём исследования человеческого духа найти психологическое доказательство тому, что религия основана на духовной потребности, заложенной в человеческой природе, что она необходима человеку, а с другой — из истории религии вывести заключение, что только христианство в полной мере отвечает потребности. Соответственно, рационалистическая апологетика, стремясь не противоречить научной картине мира, отрицала сверхъестественное (чудеса и откровение).
К этому направлению принадлежали религиозно-философские и догматические сочинения Липсиуса, Пфлейдерера и других. Ту же точку зрения выражали многие полемические сочинения, направленные против известных текстов Д. Ф. Штрауса «Старая и новая вера» (Der alte und der neue Glaube. Leipzig, 1872; 10. Aufl. Bonn, 1879) и Эдуарда фон Гартмана «Саморазложение христианства» (Die Selbstzersetzung des Christenthums. B., 1874).
В полемике против натурализма возник супернатурализм, который ставил себе цель защитить некоторые самые важные пункты вероучения: сверхъестественный характер откровения и догматы, которые можно вывести только из него (именно они критиковались больше всего). К их числу относились: чудеса, личность Бога, божественность Иисуса Христа, Его воплощение, истинность евангельского предания. Апологеты супранатуралистического направления опирались на психологические (точнее, эпистемологические) и исторические доводы. К психологическим доводам относилось утверждение, что недостаточность естественного человеческого знания необходимо должно быть дополнено божественным откровением, к историческим, — что христианство доказывает существование этого откровения чудесами, пророчествами, своим началом и постоянным развитием, внутренней правдой и нравственным влиянием своего учения.
Апологии этого направления:
- Лютгардт. Апологетические доклады об основных истинах христианской веры (нем. Apologetische Vorträge über die Grundwahrheiten des Christenthums. 9. Aufl. Leipzig, 1878).
- Баумштарк. Христианская апологетика на антропологическом основании (нем. Christliche Apologetik auf antropologische Grundlage. 2 Bde. Frankfurt a. M., 1872-79).
- Эбрард. Апологетика. (нем. Apologetik. 2 Bde. Гютерсло, 1874-75).
См. также
Напишите отзыв о статье "Апология"
Примечания
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/57774 Апология] // Большой Энциклопедический словарь. 2000.
Литература
- Апология // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Апологеты и апология // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
Отрывок, характеризующий Апология
Наташа продолжала:– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.
На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.
31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.