Апология

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Аполо́гия (от др.-греч. ἀπολογία — оправдание) — защитительная речь или защитительное письмо, сочинение, текст, направленный на защиту чего- или кого-либо. Предполагается, что объект апологии подвергается внешним нападкам.

В настоящее время слово «апология» означает чрезмерное восхваление чего-нибудь или кого-нибудь, защиту (обычно предвзятую).[1]





Право и философия Древней Греции

Изначально, в древнегреческом праве, апология — это защитительная речь на суде. Например, одноимённые сочинения «Апология Сократа» у Платона и у Ксенофонта представляют собой два варианта защитительной речи Сократа. Известны также «Апология» Апулея (тот защищался от обвинений в колдовстве) и апологии ритора Либания.

Христианство

Под апологией в христианстве понимается защита христианской веры от внешних нападок. В широком смысле так называется любой текст, защищающий христианство, в узком — текст раннего христианства. Автор апологии называется апологетом (апологистом), а наука о защите (искусство защиты) христианской религии — апологетикой.

Раннее христианство

В ранней христианской литературе известно множество апологетических произведений, защищающих христианство и направленных против его гонителей. Такие сочинения в современных историко-церковных текстах называются апологиями, а зачастую они и прямо имели это название. Апологетами называются прежде всего раннехристианские писатели, главным образом IIIII веков.

Апологии (и апологеты) различаются по языку, на котором написаны

Наиболее значимые апологеты
Восточные апологеты (Греческие апологеты) Западные апологеты (латинские апологеты)

Последним апологетом был Феодорит Киррский (V век).

Апологии, обращённые к римским властям

Содержание и форма апологий зависела от того, какой аспект христианского учения подвергался нападкам и с чьей стороны. Первым преследователем христианства была языческая древнеримская государственная власть, и поэтому первые апологии в начале II века имели форму политической публицистики (политических трактатов), обращенных к римским императорам и правителям.

К ним обращались апологеты:

  • Аристид Афинский
  • Кодрат
  • Мелитон Сардский
  • Клавдий Аполлинарий, еп. Иерапольский
  • Юстин Мученик
  • Афинагор

Полемика против иудеев

Спустя какое-то время авторы апологий стали обращать их против полемических сочинений иудеев и язычников. Исходным пунктом антииудейской полемики служил признаваемый обеими сторонами Ветхий Завет. С опорой на него доказывался тезис: Иисус Христос действительно был обещанным в ветхозаветных пророчествах Мессией.

Против иудеев написаны следующие апологии:

  • Юстин Мученик. Диалог против Трифона (лат. Dialogus contra Tryphonem).
  • Тертуллиан. Против иудеев. (лат. Adversus Judaeos)
  • Аристон из Пеллы. Диалог Паписка и Иасона (не сохранилась)

Полемика против античной религии и философии

Борьба с античным язычеством и античной философией была одной из главных целей раннехристианской апологетики. Вначале христиане защищались от обвинений в атеизме (отказе от почитания богов), безнравственности и отказе от подчинения государству. Затем апологии переходят от защиты к обвинению противной стороны (язычества). Они начинают доказывать бессилие языческих богов, безнравственность содержания античной мифологии, безнравственность культа античной религии, противоречивость философских учений. Из чего делается вывод о превосходстве христианской религии перед античной религией и философией: одно только христианство обладает истиной, т. е. знанием исключительно истинного Бога и предписывает служение Богу, которое только и ведёт к спасению.

Апологии антиязыческой направленности:

Некоторые апологеты защищают христианство от определённых философских учений:

  • Ориген. Против Цельса восемь книг (лат. Contra Celsum). — Ориген в этом сочинении опровергает материализм.
  • Тертуллиан. О душе (лат. De anima). — В этом сочинении Тертулиан обосновывал учение о душе, опираясь на общий всем людям опыт сознания и его необходимые проявления.

В апологетических текстах были заложены основы христианского богословия, в частности Феофил Антиохийский и Тертуллиан ввели термин «Троица».

После того, как христианство победило языческую религию и переработало античную философию и в IV веке стало государственной религией, апологетическая литература постепенно исчезла за ненадобностью. Место апологетических сочинений заняли полемические (например, полемика против ересей).

Средние века

В условиях полного господства христианства в Западной Европе на протяжении эпохи средневековой схоластики защита против внешнего противника была не нужна. Тем не менее термин, «апология» применяется к текстам, направленным против ислама и иудаизма (их было немного). Равным образом он применяется и к большой группе текстов, целью которых была борьба с ересями (хотя, опять-таки, это были преимущественно полемические сочинения).

Возрождение и Реформация

В эпоху Возрождения апологетические тексты защищали христианскую веру от гуманистического интереса к античной культуре и, в частности от тенденции к возрождению античного язычества. Примеры:

В период Реформации апологетика отошла на второй план, поскольку наибольшее значение имели полемические и догматические сочинения. Апологии в этот период, как правило, представляли собой защиту того или иного исповедания.

XVIIXVIII века

Из христианских апологий XVII века наиболее важны следующие:

  • Гуго Гроций. Об истинности христианской религии (лат. De veritate religionis christianae, 1627). — Сочинение было предназначено для укрепления в религии моряков, находящихся в языческих странах, и ограничивалось изложением общих основ христианства, не затрагивая догматику.
  • Блез Паскаль. Мысли о религии (фр. Pensées sur la réligion, 1669). — Книга соединяла доказательства, основанные на пророчествах и чудесах с доказательствами, вытекающими из внутреннего чувства. Изложение было фрагментарным. Текст признаётся одним из значимых текстов философии Нового времени.

Большое количество апологетических текстов было создано в период с середины XVII по конец XVIII века для борьбы с религиозной философией деизма, который выдвигал идею естественной религии и отвергал сверхъестественные основания религии, характерные для христианства. Наибольшее влияние деизм имел в Великобритании, Франции и Германии: соответственно, апологии писались именно в этих странах.

Наиболее известны апологеты:

Первая половина XIX века

Протестантизм XIX века

Содержание протестантских апологий второй половины XIX века определяла полемика вокруг натурализма.

Рационалистическое направление в апологетике стремилось, с одной стороны, путём исследования человеческого духа найти психологическое доказательство тому, что религия основана на духовной потребности, заложенной в человеческой природе, что она необходима человеку, а с другой — из истории религии вывести заключение, что только христианство в полной мере отвечает потребности. Соответственно, рационалистическая апологетика, стремясь не противоречить научной картине мира, отрицала сверхъестественное (чудеса и откровение).

К этому направлению принадлежали религиозно-философские и догматические сочинения Липсиуса, Пфлейдерера и других. Ту же точку зрения выражали многие полемические сочинения, направленные против известных текстов Д. Ф. Штрауса «Старая и новая вера» (Der alte und der neue Glaube. Leipzig, 1872; 10. Aufl. Bonn, 1879) и Эдуарда фон Гартмана «Саморазложение христианства» (Die Selbstzersetzung des Christenthums. B., 1874).

В полемике против натурализма возник супернатурализм, который ставил себе цель защитить некоторые самые важные пункты вероучения: сверхъестественный характер откровения и догматы, которые можно вывести только из него (именно они критиковались больше всего). К их числу относились: чудеса, личность Бога, божественность Иисуса Христа, Его воплощение, истинность евангельского предания. Апологеты супранатуралистического направления опирались на психологические (точнее, эпистемологические) и исторические доводы. К психологическим доводам относилось утверждение, что недостаточность естественного человеческого знания необходимо должно быть дополнено божественным откровением, к историческим, — что христианство доказывает существование этого откровения чудесами, пророчествами, своим началом и постоянным развитием, внутренней правдой и нравственным влиянием своего учения.

Апологии этого направления:

  • Лютгардт. Апологетические доклады об основных истинах христианской веры (нем. Apologetische Vorträge über die Grundwahrheiten des Christenthums. 9. Aufl. Leipzig, 1878).
  • Баумштарк. Христианская апологетика на антропологическом основании (нем. Christliche Apologetik auf antropologische Grundlage. 2 Bde. Frankfurt a. M., 1872-79).
  • Эбрард. Апологетика. (нем. Apologetik. 2 Bde. Гютерсло, 1874-75).

См. также

Напишите отзыв о статье "Апология"

Примечания

  1. [dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/57774 Апология] // Большой Энциклопедический словарь. 2000.

Литература

Отрывок, характеризующий Апология

Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.