Апология аугсбургского исповедания

«Аполо́гия а́угсбургского испове́дания» («Апология аугсбургского вероисповедания»; лат. Apologia Confessionis Augustanae, нем. Die Apologie der Confessio Augustana) — название символической лютеранской книги, составленной в 1531 году немецким теологом Филиппом Меланхтоном.

Ему было поручено написать возражение католическим богословам, провозглашавшим на имперском сейме в Аугсбурге, 3 августа 1530 года, опровержение Аугсбургского исповедания. Протестантам отказали в копии с опровержения, и Меланхтон для своего первого сочинения воспользовался замечаниями Камерария и других богословов, слышанных им на сейме. 22 сентября 1530 года рейхстаг определил представить при удобном случае сочинение императору, но это не удалось — оно не было принято. Когда же 19 ноября вышло строгое постановление имперского сейма об опровержении протестантского вероисповедания и угрозы о принятии строгих мер за противоборство Вормсскому эдикту 1529 года, Меланхтон добыл копию с католического опровержения и по ней приступил к основательной переделке своего сочинения в защиту протестантов (от ноября 1530 до половины апреля 1531 гг.). Он назвал его Apologie der Konfession, но на переговорах в Швейнфурте 11 апреля 1532 года католики требовали, чтобы по некоторым указаниям оно было названо Assertion и т. д. Сочинение появилось в половине апреля 1531 года на латинском языке, в октябре того же года переведено на немецкий язык Юстусом Йонасом и исправлено Меланхтоном. Позднейшие издания — второе латинское 1531 года (in 8°) и немецкое 1533 года — тоже им пересмотрены. В латинской книге догматов с 1584 года постоянно повторяется первое латинское издание (in 4°). В «Апологии» трактуется об основах аугсбургского вероисповедания в совокупности с известными учениями в 14 главах: о первородном грехе, об искуплении, о любви и исполнении заповедей, о церкви, о раскаянии, об исповеди и её удовлетворении, о таинствах и их употреблении, о церковных постановлениях, о почитании святых, о двойном естестве во св. причащении, о браке духовенства, о церковной службе, о монашеском обете и о церковной власти. Изъяснения спорных вопросов проникнуты ясностью, глубиной и умеренностью, но по общему направлению «Апология» носит более характер научного изложения, нежели публичной защиты. Развитие учения «Апологии» и Аугсбургского вероисповедания относятся к тому периоду немецкого протестантизма, когда гнесиолютеране и сторонники Меланхтона ещё не разошлись, хотя строгие лютеране находили многие обороты и выражения в приёмах Меланхтона предосудительными.

Содержание

Меланхтон настаивает, что разные обычаи не разрушают единства церкви, однако стоит при этом сохранить порядок мессы, почитание Дней Господних и главных христианских праздников (артикулы VII и VIII:33). В число великих праздников входят Пасха и Пятидесятница (там же:40). При этом ошибка в точном исчислении Пасхи не является греховной. Подтверждается необходимость крещения младенцев (артикул IX).

Ссылки

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

• Апология аугсбургского вероисповедания // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [kirkko.ru/credo/augsburgconfession/confutatio.html Confutatio Pontificia (Папское опровержение), составленное Иоганном Экком (рус.).]

Лютеранство

Отрывок, характеризующий Апология аугсбургского исповедания

– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.