Апология (телепередача)

Апология
Заставка программы
Жанр	программа в режиме интерактивной связи
Автор(ы)	Дмитрий Дибров
Режиссёр(ы)	Святослав Власов (2002—2003)
Шеф-редактор(ы)	Ольга Каменкова-Павлова
Производство	Дирекция ночного вещания Первого канала (2001-2003)
Ведущий(е)	Дмитрий Дибров (2001—2003) Екатерина Герасичева, Светлана Мартынчик (2001—2002)
Страна производства	Россия Россия
Язык	Русский
Количество выпусков	114 выпусков
Производство
Продюсер(ы)	Кирилл Легат
Место съёмок	Москва Москва, ТРЦ «Атриум»
Продолжительность	1 час
Вещание
Телеканал(ы)	Первый канал
Период трансляции	с 1 ноября 2001 года по 26 июня 2003 года
Премьерные показы	2001 — 2003 Россия Россия, Первый канал
Хронология
Предшествующие передачи	Антропология
Последующие передачи	ПроСВЕТ
Похожие передачи	Антропология, Ночная смена, ПроСВЕТ

«Аполо́гия» (ранее — «Ночная смена») — авторская телепередача Дмитрия Диброва, выходившая на Первом канале с 1 ноября 2001 по 26 июня 2003 года. В переводе с древнегреческого термин «апология» означает «неумеренное восхваление». Но «у Диброва в „Апологии“, помимо комплиментов героям, есть и фирменные нестандартные вопросы, и неплохое знание предмета разговора, и, наконец, по-настоящему интересные гости, откровенно отвечающие на вопросы ведущего».

История программы

Первоначальная версия

После смены руководства в телекомпании НТВ Дмитрий Дибров получил предложение перейти на Первый канал и возглавить дирекцию ночного вещания. Первый выпуск проекта под названием «Ночная смена» вышел в эфир 1 ноября 2001 года. Программа шла в прямом эфире в режиме интерактивной связи. Героями выпусков «Ночной смены» были Роман Виктюк, Сергей Соловьёв, Никита Михалков, Владимир Сорокин, Андрей Кончаловский, Рената Литвинова, Геннадий Хазанов, Александр Васильев и группа Сплин, Анастасия Волочкова, Лев Дуров и другие знаменитости. Зрители видели не только саму программу, но и всю её изнанку, всё то, что происходит за кадром. Последний выпуск в этом формате вышел 30 мая 2002 года. Вместе с Дмитрием Дибровым эту программу также вела Екатерина Герасичева. Некоторое время передачу также представляла её редактор Светлана Мартынчик.

Поздняя версия

В сентябре 2002 года появилась информация о том, что в ближайшее время ночной проект Дмитрия Диброва подвергнется существенным изменениям. Новая версия программы Дмитрия Диброва получила название «Апология»: она выходила в прямом эфире в режиме интерактивной связи. Вопросы гостю задавались по телефону и через интернет-сайт программы. Программа снималась в торгово-развлекательном центре «Атриум», неподалёку от Курского вокзала. В отзывах о проекте отмечали режиссёра программы.

С 26 по 29 мая 2003 года в честь 300-летия Петербурга, программа снималась в этом городе, на плавающем ресторане «Акварель». Каждый выпуск передачи был посвящён определённой теме. Заключительный выпуск программы в Питере состоял из сольных выступлений гостей.

В июне 2003 года передача окончательно прекратила своё существование по причине того, что в последнее время утратила свои позиции, превратившись в рекламную поддержку артистов и прочих гостей. Спустя некоторое время Дибров окончательно покинул канал и перешёл на канал «Россия».

Ссылки

• [web.archive.org/web/20150603231921/www.1tv.ru/projects/si=5627 Страничка программы на 1tv.ru]
• [izvestia.ru/news/269685 Статья о программе в «Известиях»]
• [ps.1september.ru/article.php?ID=200207922 Статья о программе в «Культурной газете»]

Отрывок, характеризующий Апология (телепередача)

И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».